Вода выкипает в кастрюле, заливает плиту и наполняет дом гарью.

Теперь Марго чувствует только боль.

Боль поглощает все желания, все чувства и мысли; кроме одной.

"Как же ты выживешь без меня" - она думает, кроме муки, - "Если я умру,

Что же ты будешь есть".

---

Его раны заживают быстро, и к утру разорванный живот зарастает, оставляя покрытую укусами кожу. О его ранах можно узнать только по ссадинам и синякам - мелочам по сравнению с холодом, оставшимся в развороченных внутренностях. Марго прячет и их - за слоем тонального крема и светлой пудры, заметные все равно, но никто уже не спрашивает на работе.

Она работает хорошо.

Любимый спит, когда она уходит на утром и спит, когда она возвращается - усталый и сытый после вчерашней ночи. Марго старается не шуметь, заходя в квартиру, и дом окутан тихим, мягким вечерним спокойствием. Она решает поесть попозже, когда он проснется, чтобы не будить его грохотом кастрюль и шумом воды из крана.

Вместо этого она плотно закрывает дверь ванной и впервые за долгое время пытается привести себя в порядок. Ей нужно постараться быть красивой для него. Особенно после того, что было.

Марго моется как можно тише, под тонкой струей воды, осторожно вытирается полотенцем, потому что еще болит кожа, и вспоминает о пудре, помаде и туши. С косметикой нужно быть аккуратной, его чувствительный нос не любит искусственных запахов, и на мгновение Марго мешкает, взяв духи в руки - иногда он не любит их запах настолько, что не притрагивается к ней; и каждый из укусов просит спасти. Вздохнув, Марго всё-таки прячет духи в дальний угол шкафчика.

Запах может разозлить его тоже.

Её шелковый халат лежит здесь же, давно позабытый и ставший большим на пару размеров. Марго поправляет его и старательно завязывает пояс, пальцами пробегаясь по рисунку. Яркие журавли прыгают в камышах, и рисунок ничуть не выцвел за годы. У птиц кроваво-красные клювы.

Когда-то они выбирали его вместе, и Марго прижимает ткань к груди, смакуя воспоминания.

Его смех, его теплый взгляд и как когда-то развязывал он на ней пояс, давая ткани упасть.

Тогда он уже звал её "своей глупышкой", а Марго уже не умела спорить.

В этот вечер он спит долго, дольше обычного, и у Марго находится время совладать с чувствами, поправить макияж и даже дождаться, пока высохнут волосы. Она пробирается в их спальню как можно тише, ступая по полу босыми ногами, и опасливо садится на край постели.

Яркие журавли пляшут по её телу, и каждый их красный клюв уговаривает верить в лучшее.

Во сне лицо его безмятежно, спокойно, и уголки губ красит легкая улыбка. Во сне он всё так же красив; даже больше, и её воспаленный разум видит его как впервые - без гримасы отчаянья, злобы и боли. Из-за неё у него теперь болит постоянно, и он редко выглядит так.

Марго нестерпимо хочется его погладить - коснуться щеки, ощутить мягкость кожи; прижаться и полной грудью вздохнуть его запах, но она задерживает дыхание и не смеет. Не смеет потому, что это может его разбудить, он не любит, когда она мешает; и еще потому, что у проснувшегося любимого может быть совсем другое - злое лицо.

Может, он улыбается чему-то другому.

Пораженная догадкой, Марго скользит руками по постели, забыв о том, чтобы не мешать.

Её ладони находят несколько мокрых липких пятен на простынях, свежих, настолько отчетливых, что сомнений не остается. Кроме улыбки, в уголках губ его прячутся темные, черно-бордовые следы. Одной рукой Марго зажимает рот, чтобы не закричать, а второй осторожно берет волосок с его щеки - длинный, женский волос, который ничуть не похож на её собственный.

Еще тише, чем пришла, она вновь идет в ванную, запирается и включает свет. На свету отчетливо видно - волос темный, а пальцы пачкает густая, еще теплая кровь. Днём с ним была другая.

Взгляд её упирается в зеркало напротив, и понимание жжет сильнее ожогов, сильнее укусов.

Ничего удивительного.

Марго сама виновата в каждом из его недовольных взглядов.

Даже постаравшись, она похожа лишь на бледную тень той смешливой сияющей девушки, которую он когда-то полюбил. Скулы её заострились, щеки впали, и под глазами залегли глубокие темные синяки. Когда-то игривый халат со стыдом прикрывает торчащие кости и отсутствие груди, выставляя напоказ синяки и ссадины - ничего из того, что могло бы привлечь мужчину.

Невовремя и стыдно она вспоминает о Леше, коллеге, шутившем о ведьме.

Ей нельзя о нём думать.

Создать лекарство - её единственный шанс.

Марго быстро, бесшумно воет в сложенные ладони, берет себя в руки и спешит к ритуалу.

Впереди пятница, и ей нужно пережить выходные.

---

Спит она нервно, прерывисто и быстро - ночи пролетают, сожранные ожиданием.

Кажется, не всегда так было; кажется, когда-то она любила подолгу нежиться в постели, ловя лицом солнечные лучики, и часами ласкаться. Теперь сон ненужная, устаревшая роскошь потому, что она не может позволить себе расслабляться надолго, терять бдительность, упускать его из виду; и еще потому, что Марго боится снов.

Иногда она сама душит его по ночам, рвет тупыми ногтями плоть, вгрызается в губы, а он хохочет, хочет и не может остановиться. Больше всего Марго пугают именно эти видения.

Обычные сны привычней; проще, мало отличимы от яви.

Ей снится его кулак, раз за разом впечатывающийся в лицо.

Он попадает ровно в скулу, но та не ломается, твердая, как сталь рельс.

Его злит это больше, и Марго молит про себя всех богов, чтобы кость треснула, поддалась его ударам, но та терпит, порождая другую - настоящую ярость. Она предпочла бы лишиться каждой кости в теле, чем её знать. Взгляд его становится жестким, пустым и черным; Марго помнит, она видела его прошлыми ночами. Взгляд отпечатывается под веками и черный, даже если не видеть.

Когда сломать не выходит, он разжимает её челюсть, и мышцы не такие крепкие, как кости. Его рука забирается ей в глотку, и Марго давится, пытаясь вытолкнуть кисть - но та проходит всё глубже и глубже, заполняя стенки гортани.

Рука пробирается внутрь, рвет трахею и легкие; как паутину сметает сосуды.

Органы её заливает кровью, и изнутри она бесконечная и горячая. Марго давится кровью, но не может прокашляться, рука не дает вздохнуть и сомкнуть зубы; и ей остается только биться - в агонии, истерически, каждой клеткой моля о пощаде.

Медленно его когтистые пальцы находят сердце.

Он сжимает его стальной хваткой, и сердце бьется - агонией, вместе с ней, обливаясь липким, отчаянным страхом. Оно бьется всё чаще, так сильно, что всё её тело трясет, как в припадке, так сильно, что гортанью она чувствует вибрацию его ладони.

Его взгляд мягчеет, проясняясь, и тьма уходит.

На Марго снова смотрит любимый, и она так же давится, пытаясь вдохнуть.

- Не бойся, моя глупышка, - он говорит.

Марго просыпается без скачков и без криков, промокшая насквозь после таких снов.

Она не смеет кричать, ведь это тоже может его разозлить.

До лекарства осталось всего семь дней.

В ту ночь Марго не выдерживает, и, убедившись, что он не проснулся с ней вместе, тихо выбирается из постели и звонит по телефону. Марго обещала себе больше никогда не звонить из дома, но голова её мутная, а сердце колотится в гортани - словно до сих пор пойманное его цепкой лапой. Больше обычного, срываясь к кульминации действа.

Мать берет трубку, несмотря на раннее время - или позднее; за окном темно, а Марго забыла посмотреть на часы. В голосе мамы нет сонливости и нет вопроса.

Она уже знает, кто на другом конце провода.

- Жива? - только и спрашивает она сухо.

Марго хочется рассмеяться от этого нелепого, неуместного вопроса - словно что-то действительно может ей угрожать; здесь, с ним рядом. Он никогда не тронет её по-настоящему, что бы ни думала мама. Марго звонит не за помощью, она звонит, чтобы сказать: