Через год Юстон пригласил Сартра к себе на дачу в Ирландию для окончательной доработки сценария. Эти два человека встретились и искренне не поняли, как другого природа терпит. Юстону Сартр показался чудовищем. Маленький, с брюшком, в отвратительно сшитом костюме, с желтыми зубами, он с первого взгляда вызвал у режиссера чувство физического отвращения. Позднее Юстон рассказывал:

«Это не человек. Это пулемет, извергающий мысли. Он некоммуникабелен. Слушает только себя, не давая собеседнику вставить ни единого слова. Скорость его трескотни не позволяет следить за, возможно, и блестящими мыслями. Наконец фразы Сартра сливаются в сплошной гул. Я все ждал, может, он переведет дыхание. Где там! Это существо не нуждалось в воздухе. Отупев и отчаявшись, я выходил в ванную, чтобы сунуть голову под холодную воду. Возвращаясь, я уже в коридоре слышал его монотонное бубнение. Он даже не замечал моего отсутствия».

А вот что писал Сартр:

«Юстон оказался совершенно никчемным человеком. Я думаю, что даже обезьяна превосходит его интеллектом. Редко бывает, чтобы у человека была такая пустая душа. Он не в силах ни сосредоточиться, ни сконцентрироваться. Нельзя привлечь его внимание больше, чем на пять минут. Необходимость мыслить вызывает у бедняги головную боль. Это какое-то примитивное существо с планеты микроцефалов».

Фильм о Фрейде так и не вышел на экраны.

«Меня годами окружали женщины, — писал Сартр. — И мне все еще хочется, чтобы их было как можно больше вокруг меня. Я предпочитаю болтовню с женщинами о ничтожных вещах философским беседам с мужчинами. Потому, думаю, что мною всегда владела жажда прекрасного, скорее магическая, чем чувственная».

Это признание тем более удивительно, что и в прозе, и в драматургии Сартра женщина, а в особенности женщина-мать, обычно предстает в отталкивающем, даже непотребном виде. Правда, женоненавистничество Сартра обусловлено его мировоззрением и не имеет ничего общего с вульгарной патологией. Для него характерно негативное отношение к телесно-вещественному миру вообще.

История Ольги Казакевич описана в книге Симоны де Бовуар «Пришла, чтобы остаться», посвященной интимной жизни Сартра. Маленькая московская аристократка с чувственным ртом, изящными руками, гордой красивой головкой и незаурядными интеллектуальными способностями была ученицей Симоны. Сартр сразу попал под обаяние этой капризной темпераментной блондиночки с мило косящими глазами. Философ жил тогда в сомнамбулическом мире грез и видений, вызванных чрезмерными дозами алкоголя и наркотиков. Как огромная летучая мышь, метался он по квартире и, взмахивая руками, рассказывал о преследующих его мохнатых недотыкомках. Ольга слушала, забравшись с ногами в большое кресло, обняв колени тонкими руками, без тени насмешки в глазах. Сартр покорил ее остротой ума и бесподобным галльским остроумием. Ольге было всего 18 лет. Когда Сартр впервые поцеловал ее, она побледнела и чуть не потеряла сознание. Это была обоюдная страсть, вихреподобная, слепая, всесильная.

Что было делать бедной Бовуар? Ее союз с Сартром был скорее интеллектуальным, нежели чувственным. Он был вождем школы, проповедующей абсурдность мира и непостижимость человека, а она оставалась его верным оруженосцем и другом. Сартр, с самого начала определивший их отношения как союз двух свободных людей, получил от нее право на увлечения другими женщинами. И она, разумеется, имела такое же право, но предпочитала им не пользоваться.

И зажили они втроем жизнью спокойной и романтичной. Если Бовуар и испытывала чувства, похожие на ревность или обиду, то они находили выход в ее творчестве. Ольга была самой большой любовью Сартра вне той территории его души, которая прочно удерживалась Симоной.

Через шесть лет после начала романа Ольга вышла замуж за одного из учеников своего любовника, что не помешало ей оставаться членом сартровского семейного клана.

Постепенно вокруг Сартра сложился целый гарем. Он был собственником и, раз покорив женщину, старался удержать ее рядом с собой, что ему обычно удавалось. Шумный вначале, пенящийся от страсти поток его чувства переходил в спокойное течение.

Среди женщин, оставивших заметный след в жизни Сартра, была Элен, сестра Симоны де Бовуар, вышедшая потом замуж за Лионеля де Рулета, друга и ученика Сартра. Сестре Ольги Ванде тоже было уготовано место в гареме. Бурный роман был у него с Джульеттой Греко, писавшей меланхолические стихи и обязанной Сартру недолгим, но стремительным взлетом литературной карьеры.

Позже всех вошла в «священный альков» Арэль Элькаям, 18-летняя студентка, изучавшая философию. У нее были огромные черные глаза, у этой маленькой еврейки из Алжира, с терпкой, едва уловимой печалью, часто свойственной женщинам вечно гонимого племени. Она стала украшением гарема, его черной жемчужиной.

Сохраняя прочные связи со своими женщинами, среди которых царила Симона де Бовуар, Сартр щедро дарил себя случайным поклонницам. Для многих из них ночь, проведенная со знаменитым философом, оставалась ярчайшим воспоминанием жизни.

Очаровательные создания Сартр принимал по ночам в своем номере в отеле на Монпарнасе. Все они покорялись его уму и бешеному темпераменту. Свои любовные приключения Сартр обычно описывал в письмах к Симоне де Бовуар с отрешенностью научного исследователя.

Сартр — Бовуар: «Вчера мне отдалась Мартина Бордин — ты ведь знаешь эту маленькую креолку. Несколько часов мы занимались любовными игрищами, не говоря друг другу ни слова. У нее алебастровое тело, пьянящее, ароматное и светящееся изнутри, как каррарский мрамор.

Это было больше, чем страсть, сильнее, чем безумие. Мы с ней проделали все, что только могло подсказать распаленное желанием и алкоголем воображение».

Отправившись в 50-е годы в Америку, Сартр открыл не только ее, но и Долорес Ви, диктора крупнейшей радиовещательной компании, поэтессу и журналистку, похожую на Белоснежку из диснеевского фильма. Долорес стала, может, и не самым длительным, зато ярчайшим любовным увлечением его жизни. Познакомились они в радиостудии, куда Сартр явился с группой французских журналистов.

Вспоминает Долорес: «Сартр оказался маленьким, начинающим полнеть джентльменом ничем не примечательной наружности. Подходя к микрофону, он уронил трубку и ужасно смутился. Я сказала ему несколько ободряющих слов. Выходя, он спросил:

— Когда мы встретимся?

С изумлением услышала я собственный голос:

— Сегодня.

Наша первая ночь была яростной вспышкой страсти. Он был неподражаемым любовником. Как никто умел слушать. Но когда он начинал говорить, то все исчезало, кроме качающегося маятника его слов».

Долорес щедро дарила своему любовнику Америку. Они обедали у Стравинского, ужинали с незабываемой Гретой Гарбо. Их дни были наполнены весельем, а ночи — любовным потом.

Когда он умер, французское консульство в Нью-Йорке устроило вечер его памяти. Цвет американской интеллектуальной элиты собрался в небольшом зале, где прокручивали документальный фильм о его жизни.

Никто не обратил внимания на уже пожилую женщину с аккуратно зачесанными назад волосами, одиноко сидевшую в одном из последних рядов…

Покорив Долорес, Сартр писал «подруге вечной» Симоне: «Любовь этой женщины меня пугает». Симона де Бовуар вынуждена была задать тот самый вопрос, которым женщины столь часто пользуются, как оружием:

— Я или она?

— Конечно, я к Долорес очень привязан, — поспешно ответил Сартр, — но ты подруга моей жизни.

Их безумный роман продолжался. Они побывали на Гаити, где участвовали в каких-то мистических церемониях. Гостили на Кубе у Хемингуэя. К разочарованию Долорес, ожидавшей бурного и блистательного спора об экзистенциализме, два писателя нудно и обстоятельно беседовали о своих издательских делах.

И вдруг все кончилось. Долорес хотела его только для себя.

— Если ты меня любишь, — сказала она, — то женись на мне и распусти свой гарем.

Сартр пришел в ужас от этого предложения.