Как только боли чуточку стали поменьше, он принялся за письма. Домой, товарищам на фронт, друзьям по роте... И конечно же Наташе.
«Здравствуй, дорогая Наташенька!.. Сегодня у меня пальцы на ноге двигаются немного посвободнее. Температура спала (даже слишком). Теперь я, надеюсь, действительно похож на человека, идущего на поправку. Может быть, меня переведут в роту выздоравливающих...
На улице понемногу вступает в свои права весна. Ласковое весеннее солнышко мало-помалу заглядывает и в нашу обитель. От этого даже грустно становится: хочется на воздух, двигаться, действовать... А тут? Лежи да и только. Ведь надо подумать – валяюсь с двадцать шестого февраля, почти полмесяца...
А ты советуешь – улыбаться...»
Только с ней делился он и своими надеждами – такими призрачными, и своими огорчениями – такими реальными и весомыми.
«Здравствуй, дорогая Наташенька! Имею я сообщить тебе одну пренеприятную новость: меня после месячного пребывания в медсанбате все-таки отправляют в ППГ.
Видно, придется расстаться мне с нашей частью. Когда же я в таком случае тебя увижу? Это, как говорится, бог знает...
Вот, дорогая, дела какого сорта...»
Подводила, подводила его проклятая ахиллесова пята да и щиколотка правой ноги, размозженные в то злосчастное февральское утро. «Мифическому Ахиллу всего лишь стрела в пятку угодила и то преставился, – размышлял Леня. – А если бы ему стабилизатором перепало? Небось пришлось бы Гомеру целую песнь сочинять – специальную, про его предсмертные мучения?
Ладно, вынесем все – и ногу развороченную, и боль в боку... Хуже этого – другое: отправка в далекий тыл. Но даже если все придет в порядок – прости-прощай, родная часть! Отошлют в любую другую дивизию, и всё. Сейчас – не до розысков, переписки, ожидания... Как же жить после этого?»
НА НЕЙТРАЛКЕ И ДОМА
– Мы с тобой – настоящие медведи, – сказала Маша.
Наташа усмехнулась. Действительно, обрядились так, что прямо в три обхвата стали! Телогрейки, фуфайки, стеганые ватные брюки, маскхалаты, винтовки, патроны, лопатки, еда. А как без всего этого проводить целые часы на снегу? Вот и приходится переваливаться, как медведям. Маша точно заметила.
Она-то особенно забавна – из ворота фуфайки выглядывает тоненькая девчоночья шея. Тяжело ей этакий груз на себе тащить! Но храбрится, старается первой идти, проход для Наташи в глубоком снегу протоптать...
Уже совсем стемнело. А крупные снеговые хлопья продолжают падать и падать с неба. Ветер подхватывает их, кружит, метет, засыпая следы снайперов. И все вокруг как-то странно увеличивается в размерах! Пень невдалеке кажется огромным валуном, кустарник – стеной леса.
Наташа смотрит по сторонам, отмечая для себя новые и новые ночные превращения. Вроде бы уже много раз видела подобные картины! А все равно – удивительно и сказочно.
Да и для стрельбы условия меняются; можно здорово ошибиться, определяя расстояние до цели. А тут еще впереди заснеженные лощины и овраги – эти обманщики, скрадывающие расстояние...
– Эй, не отставай! – оборачивается Маша. – Нам надо от опушки до нейтралки доползти...
– Успеем... Только, чур, я – первая! Я для тебя в снегу путь прокопаю...
Ползти жарко. Брови и волосы, выбившиеся из-под капюшона, покрыты инеем. Снег набивается в рукава, за ворот и тает там – аж мурашки пробегают по телу! Нужно спешить, пока из-за туч не вылезла луна. У немцев на нейтралке пристрелян каждый метр, и они засекут любое шевеление. Скорее к тем кустам слева, что краем доходят почти до самой траншеи врага!
Это место облюбовано еще днем. Наташа и Маша, попросив у разведчиков стереотрубу, обшарили всю передовую и решили, что лучшей засады им не найти. Кусты большие, в них можно спрятаться, а стволы винтовок издали покажутся сучьями.
С шипеньем взлетает над нейтральной полосой ракета. По снегу быстро бегут тени. Девушки застывают, превращаясь в белые сугробы. Ракета падает где-то впереди, и подружки снова ползут, торопясь к своей будущей засаде.
Вот наконец и кусты... Еще несколько минут возни – надо устроиться, приладить винтовки, обсыпаться снегом.
– Давай сгрызем по сухарику, а то потом не до этого будет, – шепчет Маша.
– Боишься, что в траншее хруст услышат? – улыбается Наташа. – Знаешь, я пить очень хочу! В горле все пересохло.
– Ладно, пей, только немножко. А потом хоть чуть-чуть пожуй, – распоряжается Маша.
Луна, наверное, обошла полнеба и теперь не спеша вылезает из-за туч. Устала, поди. Ишь, как медленно движется! Голубой, неуютный свет заливает нейтральную полосу. И как-то сразу становится холодно. Очень холодно! Взмокшее белье облепляет тело... Стынет лицо... Болят от мороза руки...
– Наташа, разотрись, у тебя щеки побелели, – шепчет Маша.
– И ты тоже! – шевелит непослушными губами Наташа. – Главное – руки разогреть...
– Ладно-ладно... Давай насчет ориентиров договоримся. Угол ельника – номер один, видишь?
– Ага. А сосна отдельная справа – номер два. Около нее, кажется, блиндаж...
– Левее сосны, ближе к нам, холм – третий номер. Ну, а изба разрушенная – четвертый. Пожалуй, хватит. Теперь прикинем расстояния...
Девушки работают сосредоточенно и быстро. Их оптические прицелы служат им сейчас дальномерами. Промежуток между концами выравнивающих нитей – база прицела – показывает, как умещается в ней тот или иной предмет. А дальше примерный размер предмета умножается на число, показывающее, сколько раз он уместился в базе. Еще один быстрый подсчет – и ясно расстояние до него. Значит, если около этого ориентира появится враг, можно будет сразу же ставить верный прицел...
Не проходит и десяти минут, как расстояния до всех ориентиров определены. И уже вроде бы не так холодно... А луна, которая совсем недавно могла так подвести девушек, теперь служит им союзницей, старательно и ровно освещая окрестность.
Перед самым рассветом вновь ударил морозец. Девушки ежатся в своих снеговых норах, но не сводят биноклей с переднего края. Первой, как обычно, отличается Маша.
– Ориентир три, левее три пальца – дымок сизый. Глянь в прицел. Думаю – пулемет.
Наташа быстро прикидывает место дымка, ведет прицел чуть левее холма. Так и есть... Молодец, Маша! Пулеметное гнездо. Один гитлеровец лежит за пулеметом, другой сидит на корточках рядом с ним, держит ленту.
Теперь барабанчик прицела на четыре – до холма примерно четыреста метров, как рассчитали... Ветра, слава богу, нет, боковые поправки не нужны... Пулеметчики не двигаются, ведут огонь с одного и того же места – значит, не нужно и упреждение...
Наташа ловит в перекрестье голову пулеметчика, но замерзший палец на спусковом крючке сводит. Девушка несколько раз сгибает его и разгибает, глубоко вздыхает и целится снова.
Выстрел – и в окуляре, видно, как пулеметчик роняет голову на руки. Второй номер наклоняется к нему и тоже появляется в перекрестье. Выстрел отбрасывает его в сторону, снег вокруг него быстро темнеет.
– Молодец, Наташка! Пулемет заткнулся. Только смотри, к нему еще один ползет!
Наташа дала третьему оттащить в сторону убитого, подобраться к пулемету. Он все время озирался по сторонам, желая, видно, понять, откуда грозит опасность. Потом взялся за пулемет, попытался сменить позицию. Тут-то, на полпути, и застала его Наташина пуля!
– Ориентир два, – подгоняет ее Маша. – Прямо рядом! Явно блиндаж, уже двое туда сунулись...
До сосны – около девятисот метров. Значит, барабанчик – на девятку... В окуляре виден черный проем в куче снега – вход в блиндаж. Снежок утоптан, тропиночка аккуратная... Значит, двое вошли... Но ведь и выйдет же оттуда кто-нибудь!
Минут через десять из блиндажа выскакивает солдат. Надо дать ему отойти от выхода, иначе наверху больше никто не покажется. Солдат быстро идет влево, к ходу сообщения. А в Наташином прицеле – этот самый ход... Она стреляет, когда солдату остается сделать один-два шага, и он падает головой вперед.
