Через несколько минут из блиндажа выглядывает офицер, закутанный шарфом. Он замечает лежащего солдата, очевидно, окликает его. Не дождавшись ответа, шагает к нему, потом, что-то поняв, бросается назад, к блиндажу, и падает.
А Наташа, передернув затвор, быстро ловит в прицел проем в куче снега. В нем показывается еще один офицер. Он не успевает крикнуть – выстрел отшвыривает его назад, в блиндаж...
– Наташа, а Наташа? – шепчет Маша. – Давай меняться. Глаза устали, двоится все.
– Ух, только я разохотилась! Ладно, берись за винтовку, – соглашается Наташа, поднимая к глазам бинокль.
– Четвертый ориентир, два пальца влево. Видишь, Машуня?
– Сейчас, минуточку... Есть, вижу. Миномет там устанавливают, что ли?
– Расстояние помнишь? На семерку крути!
– Уже, – отвечает Маша, наводя винтовку на цель. Выстрел. За ним почти сразу же – второй, и Наташа видит в бинокль правее развалин избы двух скрючившихся на снегу фашистов...
Воздух прорезал змеиный шип, и за спиной девушек разорвалась мина. Наташа быстро глянула на Машу. Но та лишь нетерпеливо мотнула головой, словно прогоняя надоедливую муху, и опять приложилась к прицелу. Снова раздалось зловещее шипенье, сзади снова грохнула мина, на этот раз – чуть ближе. Следующий разрыв пришелся левее, и девушек обсыпало снегом, мерзлой землей...
– Пора кончать. Слышишь, Машенька? – быстро зашептала Наташа. – Надо менять позицию. Пристреливаются они к нашим кустам...
Маша нехотя оторвалась от винтовки:
– Жалко, хорошие кустики попались: видно отсюда здорово! Ориентиры надежные, спасибо им...
И вновь девушки поползли через нейтралку. Над их головами воздух рвали пулеметные очереди, порой неподалеку грохотали мины. А они ползли назад к леску, недовольные собой: мало поохотились! Наверное, плохо замаскировались, раз враг так быстро засек их позицию.
Снег – такой чистый на рассвете! – уже потерял свой кипенный цвет. Кое-где он был перемешан с землей, кое-где пожелтел от разрывов, почернел от гари... И только под защитой деревьев и кустов, на опушке, еще оставался белым и сверкающим.
Солнце уже светило вовсю, прыгая, точно мячик, по вершинам деревьев. Уставшие девушки с трудом шли по глубоким сугробам. И опять впереди была Маша.
– За мной иди, Наташенька, след в след! И ровней дыши, легче будет...
– Это у меня старая привычка: как паровоз пыхтеть!
– Ничего-ничего, скоро дойдем... А там нас ждут, чайком горяченьким напоят...
– Ох, чаек – это здорово! Промерзли мы в нашей берлоге...
– Нет, ты знаешь, неплохая она у нас была! И ветер вроде не так уж доставал, и видимость отличная...
– Другую найдем, не хуже. Надо бы еще дальше по нейтралке!
Так, за разговором, вроде и путь короче... Вот кончился лесок, а на опушке их встретили бойцы из комендантского взвода да и сам комбат.
– Замерзли, девчата? Сейчас согреетесь! Тушенка вас дожидается, чайник с кипяточком... Потом – отоспаться! Как охота?
– Шесть – я, пять – она, – доложила Наташа. – Разрешите карту. Покажем расположение пулеметных гнезд на фланге. С одним мы вроде покончили...
– Молодец! – одобрительно хмыкнул комбат, убирая карту в планшет. – Ей-богу, толковый командир из тебя бы получился! Оперативное соображение – на высоте...
– Что вы, товарищ комбат! Наше дело охотничье, – засмеялась Наташа. – Да и где уж нам, женщинам, командовать? Спасибо, что не выгнали с фронта. Верно, Машенька?
Та кивнула и уткнулась в снайперские книжки. Так уж повелось у подруг: после каждого выхода на «охоту» Маша аккуратненько записывала все данные – дату, участок передовой, число убитых врагов. А потом они подписывались друг у друга в книжках и передавали их командиру.
– Ну, Мария, заканчивай скорее свою бухгалтерию, – сказал комбат. – Пора греться и отдыхать.
– Минуточку. Сейчас все будет готово. – Маша ничуть не заторопилась. – В этом деле точность нужна. А то мало ли что выдумать можно!
– Да вы, пожалуй, даже приуменьшаете свои результаты!
– Если четко не видим – не пишем. Как же иначе?
– Честность у нас – сверх меры, – подмигнула Наташа. – Давай, Машуня, я распишусь... Ой, да у тебя от карандаша губы фиолетовые!
– М-да, – протянул комбат. – Мучаетесь вы, бедняги, вдвоем, а мы вас как следует поддержать не можем... Вам бы группой действовать, да чтоб саперы заранее готовили проходы и ячейки... Да от траншей наших дать бы огонек отвлекающий...
– На нет, как говорится, и суда нет! – развела руками Наташа. – Будет силенок побольше – тогда попросим. А пока мы и вдвоем управляемся. И кажется, неплохо...
– Неплохо, – подтвердил комбат. – Одно я вам точно могу сказать: в дивизии решено создавать снайперские группы. А так как единственные снайперы у нас вы, то готовьтесь принимать учеников. На этом – всё. Марш отдыхать!
Как бы ни уставали девушки, как бы тяжело ни складывалась очередная «охота», Наташа писала родным и друзьям бодрые, жизнерадостные письма. В них она уверяла, что с нею – именно с нею! – ничего не может произойти.
«...Я по-прежнему верю, – писала она родным, – что со мной ничего не случится, что все будет хорошо».
«...Ни одна пуля подлой фашистской собаки не отнимет у меня жизни, – уверяла она мать, – а я, твой солдатеночек-снайпереночек, постараюсь так насолить им, чтобы долго помнили проклятые, чтоб бежали да оглядывались».
Своей московской подружке Лиде она наказывала организовать встречу всех друзей ровно через тридцать дней после конца войны. «Можно у меня – Сретенский, шесть, квартира восемь...» И почти тут же: «Я загадала, что если меня не убьют до дня моего рождения – двадцать шестого ноября, то я останусь жива. Мне уже исполнился двадцать один, пошел двадцать второй, а я жива и здорова. Отсюда ясно, что мне и дальше будет так же везти...»
Интересный оборот: «отсюда ясно, что...» – словно в школе, на уроке математики.
Как сухари, как патроны, настроение у подруг было общим. Маша тоже посылала домой бодрые письма.
«Здравствуйте, дорогие родные, – писала она в одном из них, – тороплюсь сообщить, что я жива и здорова, чувствую себя хорошо, настроение тоже хорошее, с нетерпением жду от вас писем, но их все нет и нет, хочется знать о всех вас и новостях в Москве, ведь мы теперь далеко от нашей любимой столицы, но, несмотря на это, она нам все равно кажется близкой...»
«Теперь скоро можно будет сажать цветы около дачи, – обращалась она к младшему братишке, – так что ты, Шуринька, займись. Я уже мечтаю о нашей даче с цветами, по возвращении с фронта снова бегать на участке по траве...»
Приближалась встреча с пополнением. Девушки принялись восстанавливать весь курс своих стрелковых занятий. И отчего-то было странно вспоминать обучение в школе снайперов – решение задач, схемы пути светового луча через девять линз оптического прицела, определение расстояний до цели, выбор ориентиров.
Все эти премудрости давно уже превратились в привычное дело, слились в одну операцию. И вот теперь ее надо было снова разделить, объяснить попроще, детально, подобрать примеры...
А как рассказать новичкам о странном чувстве нерешительности перед первым выстрелом, когда враг уже обнаружен? Вернее, не нерешительности, а желания чуть помедлить – может, для совсем уж предельной точности стрельбы. Его, это чувство, надо научиться преодолевать, как надо преодолевать и азарт, который тоже мешает четкому прицельному огню.
Надо приучить будущих снайперов «читать книгу примет», эту помощницу в розыске цели. Солнечный зайчик, мелькнувший в кустах, дымок, поднимающийся над бугром, испуганно взлетевшая птичья стая, ветка, качнувшаяся в безветренную погоду, – все это должно заставить стрелка мгновенно насторожиться, прикинуть: а не спрятался ли в кустах наблюдатель с биноклем, не устроен ли под бугром дзот, не вражеская ли «кукушка» шевельнула ветку и спугнула птиц? И надо тут же принять решение, тут же начать действовать...
