Теперь, выходя на «охоту», девушки невольно следили за своими собственными приемами, отмечали – ага, вот это можно интересно объяснить ученикам, это – показать, а это – сравнить...
А снайперский счет подруг все рос и рос. В одном бою, когда фашисты контратаковали позиции выдвинувшегося вперед полка, группы вражеских автоматчиков просочились почти до самого полкового НП. На этот участок и были срочно выдвинуты девушки, а в помощь им подослан пулеметный расчет. Снайперы быстро подготовили свои ячейки впереди НП, пулеметчиков же попросили передвинуться метров на сто в сторону.
Только что грохотали разрывы мин, лихорадочно стучали пулеметы, пули, точно дятлы, щелкали по стволам деревьев. И вдруг стало тихо. Как-то зловеще, жутко тихо!
Пристально, до боли в глазах, всматривались девушки в поляну с редкими деревьями, примыкавшую к их позиции. Вот из-за одной сосны выдвинулся ствол автомата... Затем выглянул вражеский солдат... Обернулся, махнул кому-то, и с десяток автоматчиков выскочило на поляну...
Маша подняла руку. Тут же наши пулеметчики дали длинную очередь. Фашисты попадали в снег и поползли по направлению к ним, стараясь охватить кольцом.
Они не знали, что центр и фланг их группы стали отличной целью для снайперов. Те успели выстрелить по четыре раза – и восемь фашистов остались на снегу без движения. Лишь двое попытались убежать, но были срезаны пулеметной очередью.
Через несколько минут новая группа вражеских автоматчиков устремилась через поляну. Снова поднялась Машина рука, снова застрочил пулемет, и снова фашисты кинулись на звук этих очередей.
Девушки опять успели сделать по четыре прицельных, безошибочных выстрела – и еще восемь вражеских автоматчиков разделили участь своих предшественников.
Фашисты так и не разгадали этот маневр! Во всяком случае, до сумерек они попытались вновь прорваться к НП. В результате – шестеро были скошены огнем пулемета, семеро нарвались на снайперские пули.
А потом подоспел резерв, который не только отразил вражескую контратаку, но и продвинулся вперед.
В этот вечер Наташа и Маша грелись в лесу у небольшого костерка-трещуна, чистили винтовки. А потом Наташа принялась за очередное послание родным:
«Любимые мои!
Простите, что давно вам не писала. Время теперь горячее, письма писать негде и некогда. Да! Началась настоящая фронтовая жизнь, о которой я раньше только в книжках читала и в кино видела. Живем мы в лесу, в шалашах из еловых веток, жаримся возле костров. За последнюю неделю ваша Наталка так закоптилась, что стала похожа на цыганку. Даже был такой случай: после того как я основательно умылась теплой водой, один командир сказал: «Да вы, оказывается, светлая, а я считал вас брюнеткой». Вот какие дела! Ну, ничего, зато немцев мы здорово бьем. Выгоняем их из наших деревень и сел. Вчера ночью еще деревню освободили! Гитлеровцы тут расположились как дома, окопались, укрепились и думали, что их ничем не возьмешь. А мы их жмем, и давим, и гоним, как паразитов.
Вы за меня не беспокойтесь. Все будет хорошо. Я до сих пор даже не ранена, даже шинель пулей не задело. Правда, шинель моя требует довольно основательного ремонта, так как ночуем мы у костра, а ночью довольно сильные морозы, ну и стараешься к костру лечь... Уголек отскочил – и дырка готова! А я, как вам известно, люблю тепло, поэтому полы моей шинели представляют собой особенно живописную картину. Ну ничего, мне ее обещали починить...
Целую вас всех много – много раз крепко и нежно (боюсь только копотью вас измазать). Пишите, мои родненькие!»
Нагрянула весна – с дождями, с непролазной грязью. Уже в начале марта яркое солнце растопило снег, расквасило дороги. Танки, артиллерия, автомашины – буквально все вязло в распутице. В полях большие проталины, соединяясь между собой, превращались в целые болота и реки, не обозначенные на картах. Из-за бездорожья и боеприпасы, и хлеб – словом, все необходимое для сражений – приходилось перетаскивать на плечах. Раненых выносили на носилках.
Ожесточенные бои велись буквально за каждую сотню метров, об этих боях в сводках Совинформбюро скупо говорилось: «На Северо-Западном фронте шли бои местного значения...»
Дивизия наносила удар за ударом по передовым частям шестнадцатой армии врага. Командующий этой армией генерал Буш до начала войны служил начальником русского отдела генерального штаба вермахта и прослыл среди фашистских военачальников «специалистом по проблемам войны с русскими». В свое время он бахвалился перед Гитлером, что «без труда вобьет клин между Москвой и Ленинградом». Однако Буш, не достигнув этой цели, попал со своей армией в критическое положение: отборные соединения шестнадцатой армии – дивизия СС «Мертвая голова», особая дивизия охранных войск, опьяненные легкими победами на Западе, пасовали, сталкиваясь с невероятной храбростью и возросшим умением воевать вчерашних мирных тружеников, студентов, школьников, ставших воинами Красной Армии.
Девушки осунулись так, что, казалось, и винтовки для них – непосильная тяжесть! Недоедали, недосыпали... Обе были простужены и перенесли хворь на ногах.
Сутки для них перестали делиться на день и ночь. Как начинало темнеть, они выходили на «охоту», часто удаляясь от своего расположения на многие километры, и проводили там день, ночь, а то еще день и еще ночь. Приходилось быть всегда настороже.
Даже порывистый ветер, выбивавший из глаз слезы и часто портивший маскировку, был на задании их противником. Мешал ранний утренний туман. Не были союзниками и солнечные лучи, способные дать отблеск не только от винтовочного ствола и стекол бинокля, но и от каски, выкрашенной в защитный цвет. Даже собственная тень могла стать предательницей, готовой выдать свою хозяйку. Одним словом, в засаде нужно было постоянно помнить о десятках мелочей.
Добираясь до очередной засады, девушки укрывали винтовки ветками, замазывали грязью все свои пуговицы и пряжки, хитроумно и долго маскировались, так что потом, измученные, даже немножко отдыхали, прежде чем взяться за оружие.
Усилием воли они гасили волнение и плавно наводили винтовки. А когда в перекрестье прицела, как в паутине, появлялся очередной фашист, сухо трещали выстрелы. И тут же приклады, будто одобряя девушек, дружески толкали в плечо. Не было фашистам пути мимо засады девчат из Коминтерновского района!
А дни наступали такие ясные, наполненные пением птиц, запахом цветов, сочной зеленью молодой травы! Над полем боя звенел, заливаясь без умолку, жаворонок. Пел и апрельский «соловей» – зяблик. Буквально на глазах проклевывались почки черемухи, тополя, бузины. У ручьев и речек кучевыми облачками вовсю задымились зацветшие ольхи, ивы-бредины. И роями летели на их сладковатый запах изголодавшиеся за зиму пчелы, осы, шмели...
Зацвели осины, орешник, ожил от зимней спячки лес. И в тех местах березовых стволов, где посекли их пули и осколки, текли сладкие соки. Днем, как пригреет солнце, облепляли те раны муравьи, бабочки: пили и пили сок – никак не могли напиться...
В это самое время Коммунистическая дивизия, ставшая сто тридцатой стрелковой, пробивалась на свой новый участок фронта – в район деревни Сутоки. Ей предстояло завершить окружение противника, концентрировавшего свои силы вокруг города Демянска. Задача была трудная.
Фашисты, удерживая этот район около семи месяцев, основательно укрепили господствовавшие над болотистой местностью высоты, создали многочисленные минные поля. Здесь сосредоточивалось много войск и техники. Оборона гитлеровцев оказалась глубоко эшелонированной, и, несмотря на все усилия нашего командования, достичь быстрого продвижения вперед никак не удавалось.
Терпя лишения из-за бездорожья, дивизия все же наступала, отвоевывая у врага метр за метром и прочно удерживая захваченные позиции.
Весной у девушек наконец появились ученики. Это был десяток молодых бойцов, показавших неплохие результаты в стрельбе. На своих наставниц парни смотрели буквально с трепетом. Шутка ли – у каждой личный боевой счет к сотне подбирается! Подруги устроили новеньким «краткий курс снайперских курсов», как каламбурила Наташа.
