Все помнили довольно смутно.
- Друг мой, но где место Адаму в Вашей моделе? - спросила, разволновавшись за проотца, Варвара Никифоровна.
- Адам, я думаю, был приближен к Богу, но сделав неправильный выбор, опустился по 'мостику' до уровня 'человек', - ответил профессор, - надо правильно понять мою модель, вышеупомянутый Дарвин (кстати, возможно, мы видели нескончаемую вереницу его фанатов с битами) присутствует только в её биологической части!
- А 'человек-животное' - это разве не продвинутая обезьяна? - спросила Ро удивленно.
- Да, это человек-бездуховный, то есть, чисто биологический природный продукт, - ответил профессор, - кроме того, лишенный всякой творческой жилки, но мы - от Адама.
- Но получается, что и Ангелы были когда-то клеткой Люка? - поинтересовалась Рёзи.
- Ангелы - это уже другой уровень развития - духовный, который был создан раньше, чем материальный, - ответил профессор.
- А что такое 'Духовная сфера', звучит как фантасмагорическая химера?! - насмешливо спросила Мед, с трудом выговорив от холода прилагательное к химере.
- Библейская характеристика Бога-дух, и все, что в человеке от Него -духовное, - коротко ответил Войшило, закрывая тему.
Пыш безмолвствовал, иногда тяжело вздыхал, не выпуская из руки найденную на поле железяку. Все о нем забыли. Все оставили его наедине с его горем. Даже Мушка, даже Под. Пыш взглянул на сына, Под встрепенулся, провел красивыми пальцами по струнам гитары, которую, к счастью, не потерял, как Рёзи грибы, и приятно пропел:
'В осенней электричке гуляют сквозняки,
И нищий музыкант играет за спиною,
А те, что справа-слева, мне оба уж близки,
Ведь делятся они своим теплом со мною'.
Под с ободряющей улыбкой взглянул на отца.
- А, правда, Поди, спой, что мы трясемся, как жужики?! - предложила Мед, у которой зуб на зуб не попадал.
- Надо правильно говорить 'южики'! - прошепелявил посиневший Кро.
- Ты хотел сказать 'ежики'? - поправила его Ро, обмотанная его шарфом.
- Нет, 'жулики'! - вставил Паралличини, трясясь то ли от смеха, то ли от холода.
- Зяблики! - воскликнула Берёза.
- Друзья, это называется 'зюзики'! - подсказала Варвара Никифоровна, кутаясь в свой кусок пледа.
Под уже наигрывал приятную мелодию.
- Я сочинил серию романсов и сегодня спою для вас 'Гусарский романс', - сообщил он мягким баритоном. Слушатели прижались друг к другу плотнее, и Под запел:
'Вы верите только в французский роман,
Я - в Бога и в командира,
Вам косы плетет на ночь глядя татап,
А я среди шумного пира!
Мы пьем за Наташу, потом - за Мари,
Аглаю, кузину Тамару,
Шампанское льется в бокал до зари,
И сердце поет под гитару!
Как радостен нам холостяцкий союз,
За дам пьет корнет-забияка,
Но каждый здесь баловень ветреных муз,
И нынче уж нам не до брака!
А завтра на бале... о, как я ревнив!
Другой к Вам пойдет, замирая,
И взгляд Ваш прекрасен, и локон игрив,
Но я уж в седле дорогая!
А коли услышите, что полегли,
Подставив мы грудь, а не спину,
То знайте, за Вас, душа-Натали,
За Машу, Аглаю, кузину!'
Последние две строчки в каждом куплете с большим чувством пели все, кроме Пыша. Поди прижал струны и залихватски подкрутил несуществующие усы.
- Осень - время любви, - сказал Войшило глубокомысленно, - мне думается, все, о чем пелось в этом романсе, происходило осенью, когда убраны поля, играют свадьбы, ночи все холоднее, ветер в голых полях все злее, а молодые любят друг друга горячее, и от этой любви родятся крепкие жизнерадостные дети!
- Да, осенью хорошо пишется, если не так тяжело на душе, - пытаясь поддержать беседу, высказался Пыш, - так хорошо пишется только четыре месяца в году.
- Это говорит о том, что год разделен на активные периоды для разных видов нашей жизнедеятельности, - заявил профессор, - надо жить в рамках своей, природной, программы, но по Божьим законам! И не унывать!
- Кстати, об осеннем поле, - запоздало отозвался Паралличини, - есть пословица: 'Жизнь прожить, не поле перейти'. А ведь не все перешли сегодня осеннее поле, слава Богу, что мы остались живы!
- Слава Богу! - откликнулась тут же Рёзи, - Давай, Поди, следующий номер, я подпою!
- Следующий номер - 'Рыцарский романс', - объявил поспешно Под и запел с особым глубоким чувством, с каким исполняют 'жестокие' романсы старые цыгане:
'Небритой щекою припав к башмачку,
Вы, встав на колено, застыли,
И пот Ваш струился со лба по виску
На кудри, седые от пыли.
И рыцарский плащ, и меч Ваш в крови,
Дорожная грязь к ним прилипла,
Потупили взгляд Вы до самой земли
И молвили глухо и хрипло:
'О, сколько голов я, не дрогнув, срубил,
Чтоб снять с Вас бессонницы бремя,
О, сколько красавиц я пылких любил,
Чтоб Вас позабыть, хоть на время!
В бою мне хотелось любовную страсть
Развеять направо-налево,
Она, как беда, как болезнь, как напасть!
Пропал я, моя королева!'
Глядит госпожа, не стесняется слез
На руки свои, на алмазы,
Что рыцарь недавно с Востока привез,
И видит лишь пятна проказы...'
- О, Поди, он заразил своим подарком ту, которую так безнадежно любил! - блестя влажными глазами, с последним аккордом выдохнула переполнявшие её чувства Варвара Никифоровна.
- А, возможно, и умышленно, - предположила Рокки, - за невозможность обладать ею!
- По-моему, здесь более глубокий смысл: 'А кабы всякая любовь нас делала счастливыми', - сообщил Кро, зевая, - а ты как думаешь, Пыш?
- По-моему, он, просто, не адекватный, - равнодушно ответил поэт.
- Псих, больной псих, - согласился Паралличини, - ты прав, старина!
- Собака бешенная! - с интонациями старой девы высказалась Мед.
- Вы не правы! Чудовищно не правы! От самых глубоких чувств он подарил ей эти алмазы, потому что не нашел в природе другого эквивалента для выражения своей любви!, - возвышенно и взволнованно заговорила Варвара Никифоровна, - он по-детски признается ей в своем бессилии, этот смелый, сильный человек!
- Да, дорогая, - сказал с улыбкой профессор Войшило, погладив её руку и прикрыв пледом, - если бы на этих алмазах не было крови больного проказой и убитого рыцарем торговца драгоценностями, мы бы поверили в любовь и благородство героя романса! Ситуация, весьма, жизненная, сколько заразы притащили крестоносцы в Европу с восточными побрякушками!
- И по закону исторического возмездия - навели беду на свои страны, - продолжил сонно Кро.
- Вот-вот! - злорадно провозгласил Адриано, - Историческая отрыжка! То бишь, отрыжка истории!
Только Паралличини произнес фразу, заслуживающую высоких рейтингов за цитируемость, как дерево, под которым беззаботно рассуждали путники, затряслось, загудело, и над самым шалашом раздалось зловещее: 'Ха-ха-ха, ух-ха-ха!', и громкий неприятный скрежет резанул каждое ухо!
- Что это? - еле слышно прошептала малышка Ро.
- Может те, с тяпками, окружают нас? - одними губами прошепелявил Кро и добавил погромче в сторону лаза, - а зачем, ведь среди нас нет ни марксистов, ни дарвинистов?!
И тут за стенами их ветхого укрытия разразилось шумное и грозное сражение: затрещали кусты, затопали, как показалось перепуганным друзьям, копыта, и два исполинских тела с размаха ударились одно о другое, рыча, хрипя и повизгивая! Стены шалаша зашатались, с потолка посыпались елочные лапки, дамы зажмурились от ужаса. Под, не замечавший до времени острую металлическую штуковину в руках Пыша, привстав на колено, выхватил это единственное их оружие из руки отца, передал ему гитару и приготовился к бою.
