Дмитрий вежливо отказался от приглашения и попросил принять от его имени с полными и чрезвычайными полномочиями его представителя Данилу Феофаныча (новая, теперь почти наглая улыбка посла), который в случае успеха переговоров облекается правом подписать с князем Олгердом любой договор.
И вот теперь Феофаныч направлялся в литовский лагерь для выполнения этой ответственной миссии.
Погода между тем резко переменилась. Казавшийся бесконечным снегопад ночью вдруг прекратился, но сильный западный ветер, нагонявший снеговые тучи, не перестал, лишь переменил направление, задул почти с юга и, кажется, еще усилился. Резко потеплело. Туч ничуть не убавилось, а на рассвете из них хлестанул короткий, но сильный дождь. Снег сразу осел, сделался плотным - кони вязли в нем выше бабок, а ноги вытаскивали с трудом.
Феофаныч оглядывался с весело-рассеянным видом. Странные, задиристые, совсем не дипломатические мысли роились в его голове, он сам себе удивлялся: "А и попал же ты, Олгерд Гедиминович, ох как попал! И захочешь, ног не унесешь! Вон, кони аж подковы теряют, из снега ног выдрать не могут. И кормить-то их тебе - чем? Если бы я был полностью уверен в Бобре (хотя в нем я уверен! почти...), если бы я мог дать ему знать, что здесь творится... Если бы не митрополит... Если бы я сам решал!.. Ох, бл...! С каким бы удовольствием сейчас я послал тебя на х..! Просто сказал бы: проблемы твои, сам и решай. Мы тебя не звали, разговаривать (если захочешь!) будем потом, когда ноги унесешь. А не унесешь - извини!.." Разудалые, развеселые, мысли эти никак ответственному послу не приличествовали, и потому пришлось ему хоть и с сожалением, но отодвинуть их в сторону и сосредоточиться на официальном.
* * *
У Олгерда в ставке сразу заметилось главное: встречали не громко, не льстиво, встречали ОТВЕТСТВЕННО. Определенная пышность, разумеется, присутствовала, но... Упор был сделан не на то - КАК, а на то - КТО. Важных князей было с десяток (знакомил Войдылло), и всех их Данило, как всегда бывает при знакомстве сразу с несколькими, в памяти не удержал. Запомнил мрачное, с длинными седыми усами лицо Кейстута и смазливое, надменно-капризное, сильно кого-то напоминавшее лицо Ягайла. Знакомясь с Андреем, Феофаныч чуть дольше задержал его руку в своей, вместо "приветствую тебя, князь", говоримого другим, сказал "рад познакомиться с тобой, князь", не скользнул равнодушно взглядом, а резко уколол. Неизвестно, обратил ли на это внимание кто-то из князей, а вот Войдылло, шедший рядом, очень обратил. На то и был, оказывается, расчет Феофаныча. Андрей, между прочим, заметил реакцию Олгердова любимца и чертыхнулся про себя, досадуя на такую неосторожность (граничащую с глупостью!) московского посла. Но разве мог он знать его дальние намерения и расчеты?
Когда после представления уселись для беседы, заговорил сам Олгерд, и уже никто из князей до конца встречи не проронил ни слова. Олгерд коротко и складно обрисовал картину соперничества Вильны и Москвы, упирая на то, что Вильна никогда не имела враждебных по отношению к Москве намерений. Что главные причины противостояния лежат в разногласиях Москвы и Твери, в коих Тверь как сторона слабая и терпящая обиды от более сильной Москвы не могла быть брошена Олгердом на произвол судьбы, так как тверской князь Михаил является его шурином, а для Литвы родственные узы священны. Но поскольку теперь равновесие интересов Твери и Москвы восстановлено (тут Феофаныч заметно приподнял брови), то он, Олгерд, не видит смысла длить войну, которая принесла уже множество бед и Москве, и Твери, да и Вильне тоже, готов заключить вечный мир и в дальнейшем, если потребуется, быть посредником во всех спорах, могущих возникнуть между двумя русскими княжествами.
- Мне немного непонятно, - с тяжелым вздохом начал московский посол, что значит равновесие интересов. И что значит - притеснения Москвы. Москва никогда не имела к Твери никаких претензий, она лишь требует соблюдения сложившегося порядка вещей. Тверь же, наоборот, постоянно пытается этот порядок сломать, в пику сложившейся традиции отнять у Москвы ярлык на Великое княжение Владимирское. Потому равновесие, как выразился уважаемый князь Олгерд, наступит, по мнению Москвы, только тогда, когда Тверь откажется от своих ничем не обоснованных претензий.
- Тверь, насколько мне известно, никакого ярлыка не добивалась и не собирается делать этого впредь, - сухо проговорил Олгерд.
Явно демонстрируя удивление, московский посол всем своим могучим торсом развернулся к князю тверскому. Михаил смотрел в пол, катал на скулах желваки, молчал. Феофаныч подождал чуть больше положенного приличием и, убедившись, что тот ничего не скажет, столь же демонстративно повернул свое внушительное тулово направлением на Олгерда, поерзал, утверждаясь в кресле, выпрямился и удовлетворенно вздохнул:
- Ну что ж. Это сильно меняет дело. Тогда действительно можно подразумевать равновесие и поговорить о гарантиях.
- Мы рады это слышать. Я уверен, что вы договоритесь с нашим союзником, князем Михаилом, по всем правилам, какие у вас заведены, и дадите друг другу гарантии, какие полагаются в таких случаях.
- В таких случаях полагается целовать крест. Но насколько я знаю, ни Великий князь Олгерд, ни его брат, князь Кейстут, да и вообще все ваше уважаемое семейство не считают крест сколько-нибудь почитаемым символом. А поскольку гарантии нам нужны не от Твери, а именно от Литвы, то давайте поговорим о чем-нибудь более для вас весомом.
- Тогда скажите сами, что вы считаете для нас более весомым, - Олгерд скривился полунасмешливо-полуоскорбленно.
- Только что Великий князь, объясняя свои действия по защите Твери, подчеркнул, что узы родства для Литвы священны. О том же вчера говорил нам ваш посол. Хотелось бы уяснить, что он имел в виду.
Олгерд переглянулся с Войдыллом, важно пригладил усы:
- Он имел в виду, что мы готовы породниться с Великим князем Московским и тем самым скрепить вечный мир.
- О-о! Москва приветствует такую готовность. К сожалению, Великий князь уже женат...
- Нам это известно, - терпеливо улыбнулся Олгерд, - но нам также известно, что его ближайший родственник, князь Владимир, к счастью холост.
- О-о, да-а, однако он действительно БЛИЖАЙШИЙ, - Феофаныч усилил голос на последнем слове, - и это требует от нас ответственного отношения.
- Мы и не предполагали, - Олгерд улыбался страшно высокомерно, - судя по некоторым родственным связям князя Московского, что московиты окажутся на этот счет столь щепетильны...
Феофаныч сразу не сориентировался, на что намекал глава Литвы, потому предпочел вежливо промолчать.
- ...но не волнуйтесь. Мы предлагаем в жены князю Владимиру родную, законную - Олгерд подчеркнул голосом последнее слово, а Феофаныч понял, наконец, что тот намекнул на брак Бобра с Любой - дочь Великого князя Литовского Елену Олгердовну.
Феофаныч изобразил физиономией сладкое довольство:
- Мы не сомневались в искренности намерений Великого князя Литовского и с большим удовольствием видим, что не ошиблись. Теперь с легким сердцем можно перейти к обсуждению условий и сроков перемирия.
- Сроков? - на лице Олгерда на миг отразилось замешательство.- Но ведь мы говорим о вечном мире!
Феофаныч улыбнулся еще слаже:
- Великий князь! Если уж мы решили породниться, то давайте говорить по-родственному. Не так ли?
- Разумеется, так.
- Мы понимаем все трудности, с какими столкнулось литовское войско, и, теперь уже по-родственному, сочувствуем вам. Мы даже допускаем, что Литва действительно желает "вечного" мира. Но мы нисколько не обольщаемся относительно намерений вашего союзника, - Феофаныч небрежно кивнул в сторону тверского князя (Михаил побагровел, на скулах обозначились белые пятна, но он опять промолчал), - мы подозреваем, что он может возобновить свои притязания при первом удобном случае, и не хотим связывать себя по рукам и ногам данными тебе обязательствами. Кстати, я надеюсь, что и союзников твоих - снова небрежный кивок в сторону Михаила - такая постановка вопроса заставит более ответственно отнестись к твоим обязательствам. Не так ли?
