- Всего-навсего! - князь смотрел откровенно восторженно, некоторым даже показалось, что он сейчас вскочит и кинется лукавого воеводу обнимать.

- Ну а чего ж... - Бобер, наконец, улыбнулся.

- Так они ведь ударили!

- И крепко. - Бобер посерьезнел. - Но тут уж коломенцы твои себя показали. Ну, и можайцы, конечно. Такой стеной встали, что даже Олег со своими трижды бывальцами проломить не смог.

- Да ведь они знали, поди, что ты подходишь. Вот и ждали изо всех сил.

- Знать-то знали, но и с таким запасом перед рязанцами мало кто выдюжит. Хочу тебе заметить, Великий князь, Микула Василич - человек молодой, а умница и воин. Он выстоял, он главную тяжесть на себя взял и не подвел. Добрый воевода тебе будет. - Бобер мельком взглянул на Ивана и понял, что вместо просто врага обзавелся врагом смертельным. Но не пожалел, не расстроился. Все равно шло к этому, и лучше самому создавать или провоцировать события, чем плестись за ними следом.

Василий Василич сидел неподвижно. Все глядели в их сторону, и больше на него, чем даже на Микулу, он это чувствовал и старался изо всех сил не показать, как ему приятно. Но не получалось. А было гораздо приятней, чем даже если б хвалили его самого. Он привык уже к лести и почти не обращал на нее внимания, хотя бы, наверное, рассердился, если бы она вдруг исчезла. Но похвала сыну, истинная, без лести (дождешься от Бобра лести!) - эт-то было!!!.. Как в детстве, когда мать по головке гладила, приговаривая молоде-ец! Да, так!

* * *

Наутро грянула свадьба князя Владимира, и Москва еще на две недели свалилась в пьяное сумасшествие. Дело в том, что в конце декабря праздники на москвичей посыпались как из рога изобилия. Торжество над рязанцами перешло в празднование Рождества, потом пришел черед свадьбы. А на пятый день, 30-го декабря, когда свадьба вроде бы стала выдыхаться, полыхнуло новое известие - у Великого князя сын родился!

Тут уж грех было останавливаться! Праздновали рождение княжича, потом Крещение Христово, потом крещение княжича, нареченного Василием. Князья и бояре пыжились друг перед другом, угощая народ у себя в теремах и прямо на улицах. Купечество не отставало от бояр. Народ пил, пел, плясал, куражился, дрался и мирился, целовался и плевался, божился и матерился. Все чувствовали себя счастливыми. И конечно уж не от того, что один князь женится, а другой вторым сыном обзавелся. Окрепла надежда, что худшее проскочили. От Литвы отделались, Твери хвост прищемили, да еще и Рязань (ни с того, ни с сего!) шарахнули! Ну кто теперь на нас осмелится?! И в первый день свадьбы, когда было выпито за жениха и за невесту, за их родителей, за Великого князя и семью его славную, за митрополита и святую церковь, а дальше за князей, бояр и т. д. по старшинству, выразил эти чувства, поднявшись, когда подошла его очередь, тысяцкий московский Василий Васильевич Вельяминов:

- Братие! А давайте-ка выпьем мы с вами за нашу Москву! За народ ее, умный и деятельный, ловкий и работящий, который вывел ее из рядовых городов Руси на самый верх! Прославилась Москва мудрыми и дальновидными князьями, умными боярами, хитрыми дьяками, богатыми удачливыми купцами, искусными ремесленниками, трудолюбивыми крестьянами! Роскошными товарами и забористыми медами! Да чем только не славна наша Москва! Одного не хватало ей - силы и доблести воинской. Теперь она и этим прославилась! Так поздравим же воинов наших мужественных, воевод их храбрых и искусных и выпьем за них! Пусть теперь любой враг, как бы силен он ни был, прежде чем напасть на Москву, крепко призадумается и поостережется! Если есть у него голова на плечах.

Слова эти вполне адекватно отразили впечатление, которое произвела Боброва победа на все окрестные Москве княжества и государства. Жаль только, что одна из самых умных голов Европы на самых опытных плечах предупреждения этого не оценила.

Но об этом речь - ВПЕРЕДИ.