- Того, что сказал Данило Феофаныч, уже более чем достаточно. Но я тебе напомню о главном. Самом главном! В последний раз. Князь Дмитрий сейчас воюет. Мало ли чего! - Алексий перекрестился. - И ты в пекло лезешь! А ну как и ты?! - он еще раз перекрестился. - Данилке двух годов еще нет, с кем Москва тогда останется?! Опять ярлык отдавать?
Владимир подавленно молчал.
- Вот приедет Дмитрий, скачи на все четыре стороны. Любители вы оба мечом махать. Не в меру! Так хоть по очереди машите.
Владимир вышел от митрополита как в воду опущенный. Монах бросился к нему:
- Ну?!
- Нельзя, отец Ипат. Да и ни к чему теперь. Не успели.
- Что? Уже все, что ли?!
- Почти все. А нам свадьбу играть.
- Ну что за бл....во! Как стоящее дело, так без нас! Ну только чуть что - так обязательно без нас!
- Ладно. Чай намашемся еще, раз Бобер обещает.
- Ты-то молодой, ты намашешься. А я?!
* * *
Великий князь, может, и не очень бы поторопился на свадьбу братанича, не узнай он о рязанских делах. Он сразу бросил все на воевод и помчался в Москву. Впрочем, дела на севере тоже были практически закончены. Все представители тверской власти в захваченных Михаилом городах разогнаны. Бежецк взят, а обосновавшийся в нем главный ставленник Твери Никифор Лыч убит. Осталось пустошить беззащитные тверские уделы, с чем старые московские воеводы прекрасно справлялись и без князя.
В Москве, однако, к приезду Великого князя подготовка свадьбы еще не была закончена. Митрополит Алексий, желая теперь подчеркнуть Литве свою власть (подкрепленную московскими победами!), освященную патриархом и долженствующую распространяться и на литовские уделы, решил еще раз крестить дочь Олгерда. По всем правилам православным. Дело в том, что дети литовских князей имели кроме имени православного всегда и еще одно имя, свое, литовское, тем самым как бы подчеркивая, что они не совсем отреклись от своих старых богов и не покорились Богу новому. Имела такое имя и Елена Олгердовна (до нас оно не дошло), и чтобы отсечь его напрочь и лишний раз утвердить христианские каноны, решился московский владыко на такое не совсем обычное дело.
Дело это требовало прежде всего времени, поэтому когда было совершено и все оказалось готовым к свадьбе, прошло больше недели и в Москву успел приехать главный виновник московского торжества. Бобер с самыми подробными инструкциями оставил войска на Константина, а Микулу и Никифора захватил с собой. Отдать им должное требовала не только справедливость, но и некоторые его задумки.
Вечером 26-го декабря Бобер отчитывался о войне перед боярской думой. Заседание было торжественное и многолюдное, все бояре, имевшие право присутствовать, были в палате, напросились еще многие, чьего присутствия вовсе не требовалось и что было из ряда вон. Но формально все оправдывалось большим праздником - Рождество! И хотя тяжело было многим после вчерашнего обильного дня, все уже более-менее пришли к вечеру в форму. Да и серьезность дела подтягивала, дисциплинировала.
От обычных сидений это отличалось еще одной деталью: по левую руку от Великого князя, чуть пониже сидел князь Владимир Андреевич. Впервые.
Начал Великий князь. Он обрисовал положение Москвы, свои успехи на севере, отметил, что в связи с этим голода и падежа скотины весной москвичи смогут избежать, и плавно перешел к делам на юге:
- Но главный успех, какого мы и не ждали, выпал нам на южных рубежах. Впрочем, мы и самой войны-то этой не ожидали. Тем радостнее мне отметить ее победный результат и от души поздравить самих "виновников" такого успеха.
"Виновники" все сидели тут. Бобер на своем месте, во главе правой (от князя) стороны стола, Микула слева, после брата Ивана, а Никифор затерялся где-то в самом конце, однако не на задних лавках, а все же у столешницы.
- Но мы пока ничего почти не знаем об этой войне, разве лишь то, что она успешно закончена. Потому я прошу командующего рассказать нам о ходе кампании подробно. Поведай, Дмитрий Михалыч, как воевал, кого отличить хочешь, кого укорить. Все говори, не стесняйся. Думаю, из этого все пользу извлекут. И из плохого, и из хорошего. - Дмитрий подергивался на своем троне в нетерпении. Дело в том, что он не сумел ни о чем почти поговорить с Бобром с глазу на глаз, тот приехал поздно и только и успел, что привести себя в порядок.
- Что ж, попробую, Великий князь. - Бобер осторожно потрогал ус. Начну с плохого. (Бояре за столом, а особенно на задних лавках, завздыхали, ожидая чертей в свой адрес по поводу снабжения и снаряжения полков.) Плохо оказалось только одно - мы прозевали Лопасню, (Вздохи не прекратились, но превратились в благодушные.) Это вина моя и моих разведчиков, нам с этим и разбираться. Есть вина гарнизона и посадника лопаснинского, но они уже наказаны: пятая часть гарнизона легла вместе с командиром, погиб и посадник Василий Семеныч. Мог бы в живых остаться, но, говорят, не захотел после такого сраму в глаза Великому князю глядеть, мир его праху.
Бобер на несколько секунд умолк, и в палате повисла торжественная тишина, вздохи прекратились.
- Нам пришлось начинать с учетом этой потери. Однако дальше, когда взялись положение исправлять (на скамьях вновь затаили дыхание)... - Бобер снова приостановился, решая, вспомнить ли Булаха, но посчитал - не надо, тем более что тот перед отъездом рассказал ему все правильно, остался в полковниках и сейчас вовсю отмывал грехи под Переяславлем Рязанским, и проговорил: - ...Дальше никому уже попенять не могу. Не на что! (Удовлетворенный вздох и легкий гомон. Удивленный взгляд Микулы, и Бобер сделал ему чуть заметный знак - ничего, мол.) Князь Олег - воин крепкий. И силой, по крайней мере той, какая у меня имелась в наличии, его было не взять. Пришлось два (!) войска ему в тыл послать, чтобы он поверил, что мы всей силой навалились княжество его шерстить, пока он в Лопасне бестолку сидит.
- Два?! - Дмитрий поднял брови. - Откуда у тебя два войска оказалось?
- Даже три, Великий князь. Вот тут и хочу отметить прежде всего Микулу Василича (Бобер кинул взгляд напротив и увидел все: Микула зарделся как красна девица, отец его не смог упрятать радостную улыбку даже в своей огромной бороде, и потемнел лицом и потупился Иван), который быстро отмобилизовал полки, не потерял со мной связи и сразу же по получении приказа ударил и разворотил Олегу весь тыл по реке Осетру: Ростиславль, Глебов и Зарайск. Как ты помнишь, Великий князь, я попросил еще Можайские и Звенигородские полки. Звенигородскими я по определенным обстоятельствам не воспользовался, а вот можайцы... Они тоже оказались на высоте. Получив приказ, на сборы и стопятидесятиверстный марш до Серпухова потратили всего три с половиной дня! Никифор Василич, поднимись, я при всех хочу тебя поблагодарить, а кто тебя не знает, тем и показать.
Никифор поднялся со скамьи. Был он красен, как свекла, но короткая курчавая бороденка, совершенно седая, гордо торчала вперед, а улыбка выказывала несказанные довольство и радость. По палате просыпался гомон и смешок. Знали его тут почти все и никто никогда раньше не принимал всерьез. Бобер это учитывал, потому прибавил серьезно:
- Такой скорости и оперативности я от можайцев не ждал, прости, Никифор Василич. Но теперь!.. Кто в такие сроки укладываться не будет, пусть пеняет на себя.
Гомон пронесся разочарованный и почти негодующий - все знали, почему можайцы успели так быстро, и со стороны Бобра это был "удар ниже пояса". Но что было делать? Раз можайцы смогли, значит, должны и другие, черт бы этого Никифора побрал вместе с его нахальной бороденкой!
- Можайские полки некоторое время демонстрировали вокруг Лопасни, потом ушли на помощь коломенцам. Я думаю, Олег не знал, что учинил Микула Василич в его княжестве, до самого ухода можайцев, лазутчиков его мы стерегли очень внимательно. Когда же осаду сняли, Олег кинулся назад сразу и очень быстро. Так мы вернули Лопасню. Без боя. (Взрыв восторженных одобрительных возгласов.) Навстречу Олегу из Рязани шло внушительное подкрепление, которое могло можайцев перехватить, но они успели проскочить у тех под носом и соединиться с коломенцами. После этого мне с серпуховскими полками оставалось лишь идти следом за Олегом. Сторожко. Чтобы рязанцы нас не заметили. Вот и все.
