— По какому праву вы берете на себя права Господа нашего? — спросил, наконец, Наполеон.

— По праву божественного просветления и многих тысяч лет работы во имя людей, — ответил Альварес.

— А вам известно, что по моему приказу вы и все члены совета, находящиеся здесь, будут казнены через час?

— Вам не удастся отдать такой приказ. Но даже если бы вы и смогли, он не будет выполнен. Здесь действуют силы, которые, хоть и невидимы, но настолько велики, что никакие ваши войска не в состоянии их одолеть.

— Шарлатаны всегда делают громкие заявления и таинственные намеки, только никогда не могут показать свое могущество, — надменно заявил Наполеон.

Вместо ответа адепт склонился над больным, протянул руки и поводил ими над его головой. И — может быть впервые в жизни — в глазах Наполеона появилось испуганное выражение.

— Остановитесь! Скажите, какими дьявольскими чарами вы обладаете? — воскликнул он, торопливо и не очень внятно произнося слова.

— Силами Господа, — спокойно ответил адепт.

— Я… я рассмотрю ваши требования… Конечно, если то, что вы говорите, правда. Только можете ли вы это доказать?

— Частично, — улыбнулся Альварес.

— Так предъявите мне свои доказательства! — раздраженно велел Наполеон.

— Спите! — скомандовал адепт. Больной сразу закрыл глаза и начал дышать ровно. Альварес поднялся, но прежде чем уйти, отдал мне распоряжение: — Скажите ему, когда он проснется совершенно здоровым и изменит ответ Сен-Жермену, что я уехал, дабы помочь взойти его звезде, приблизить момент, в который восхищенный народ провозгласит его великим.

Несколько часов командующий, глубоко дыша, продолжал спать. Согласно приказу, я никого не впускал и постоянно следил за ним. Около трех часов дня его дыхание начало замедляться. Оно все угасало и угасало, пока совсем не исчезло, и Наполеон впал в транс, внешне похожий насмерть.

«Так, — сказал я сам себе, — сейчас он ушел далеко». Зная природу этого его состояния, я дал строгие распоряжения не шуметь поблизости от дома. Утром, пока он все еще находился в трансе, я послал за Иолой. Она присутствовала при его пробуждении часом позже. При первых же проблесках сознания Наполеона стало заметно, что он изменился. Посмотрев на Иолу с приятной улыбкой, он сказал:

— А, это вы, сестра моя. Видите, я снова здоров. — Все последствия удара действительно исчезли. Легко встав, командующий повернулся ко мне и распорядился:

— Отправляйтесь сейчас же к Сен-Жермену и скажите ему, что все хорошо, я получил нужные доказательства. А вы, мадемуазель, останьтесь. Мне нравится ваша компания, — добавил он, обращаясь к Иоле в то время, когда я поклонился и пошел к выходу.

— Поскольку вы примкнули к Сен-Жермену, я теперь ваша сестра и не покину вас, — ответила Иола.

Прошло пять лет. Нет смысла подробно описывать эти годы кровопролития, смывшего грехи, накопившиеся в Европе. Достаточно сказать, что Наполеон, который теперь являл собой величайшего военного гения, продвинулся со своими войсками вперед, встретил и разгромил под Варшавой войска русско-германского альянса. На третий день кровавой битвы германский король был убит, город взят, и Наполеон с триумфом присоединил Польшу к вновь провозглашенной республике Европа. Затем, повернув на север, он уже собрался пойти по следам Бонапарта на Москву, но по приказу Сен-Жермена повернул на юг, разбил неприятеля на Днепре, провозгласив западный берег реки восточной границей республики. Теперь победоносного генерала называли Наполеоном Великим, чтобы историки могли отличать его от не менее известного предшественника.

Монархические Австрия и Италия, вначале ради собственной безопасности присоединившиеся к франко-английскому союзу, позже, встревоженные возрастающим могуществом Наполеона Великого, выступили против него. Однако, тщетно. Их войска перешли на сторону Наполеона в борьбе за европейскую демократию. И во всей этой огромной республике, простиравшейся от Днепра и Геллеспонта до восточного мыса Ирландии и от Средиземного моря до Балтийского, была провозглашена свобода.

Наполеона чествовали как освободителя. По совету Сен-Жермена, который продолжал держаться в тени, он в дипломатических целях сначала отказался выдвигать свою кандидатуру на президентский пост, но народ потребовал этого, и всеобщим голосованием Наполеон был избран президентом. В Париже в присутствии представителей множества государств состоялась его инаугурация. Был сформирован Великий Парламент Свободы, и новое столетие ознаменовалось принятием новой конституции. Газеты всего мира пестрели яркими заголовками, рассказывая о ней, а в самой республике ее расклеили на всех перекрестках, и ораторы говорили о ней на всех углах. В ней, в частности, говорилось:

«Воззвание двадцатого столетия.

Каждый человек рожден свободным и является полноправным хозяином природы. Если кто-нибудь присвоит себе больше, чем ему положено, он должен будет заплатить штраф или возместить эквивалент.

Нерушимо право каждого на владение и пользование землей и всеми ее природными ресурсами. Ни правительства, ни люди не должны посягать на это право.

Налоги должны взиматься таким образом, чтобы уравнивать все неравенства, возникшие из-за особых привилегий, захваченных некоторыми людьми, ибо никто не должен иметь привилегий.

Мужчины, женщины и дети, отдельно или в целом, должны иметь равное право ходить, делать и поступать, как они хотят, если этим они не наносят ущерба своим собратьям или любым созданиям, не приносящим вреда.

Настоящим провозглашаются свобода, правда, справедливость и братство».

Все это время Иола, благодаря влиянию, которое она приобрела на Наполеона Великого, была его постоянной спутницей. Его влюбленность в нее ни для кого не была секретом. Я тоже знал об этом, но, подавляя в себе пожар ревности, решил: пусть все идет своим чередом. Любя ее больше всего на свете, я понимал, что судьба заставляет меня выполнять мой собственный долг, поэтому всегда держал в памяти слова Иолы — «забудь о себе». За время пятилетнего военного конфликта куда только ни забрасывала меня судьба. Я был и простым связным, и войсками командовал, поднявшись до звания генерала и заслужив уважение своих соратников.

Когда война закончилась и наступил мир, я снова вернулся в Париж — Париж двадцатого столетия, в Париж — столицу Объединенной Республики Европа, Париж с его четырехмиллионным населением, с его бульварами и дворцами. На Елисейских полях напротив друг друга стояли две школы — живописи и философии, лучше которых не было нигде. Здесь собирались студенты, приехавшие со всех концов света. Лекции читались бесплатно. Философию преподавали учителя с востока, давно ведущие подвижнический образ жизни. Курс живописи можно было послушать в школе художников-мистиков под руководством Церола. Муниципальный совет принял постановление о том, что все фасады в городе должны быть облицованы камнем, преимущественно мрамором. И художники, пользуясь свободой в творчестве, быстро превратили столицу в город красоты и величия — образец ренессанса двадцатого столетия.

В очередной раз я оказался во дворце графа Никольского, где должно было состояться собрание совета перед отъездом Сен-Жермена на восток. Теперь, когда война окончилась и миновал кризис, ознаменовавший конец столетия, эта таинственная личность снова решила «умереть», вернувшись в свое истинное состояние. Итак, за столом собрались те семеро, которых я видел перед войной, и восьмой человек — смуглолицый мужчина восточной наружности с карими проницательными глазами, длинными черными волосами и бородкой. На голове он носил тюрбан. Незнакомец сидел рядом с Сен-Жерменом, глядя в пол, будто избегал смотреть на все окружающее. Помимо членов совета присутствовало еще несколько братьев и сестер, среди которых я с радостью увидел своих родителей, Иолу и Эсмеральду. В комнате царила полная тишина, пока не заговорил Сен-Жермен: