Тяжёлый взгляд Роджера был обращен в пустоту, и отражалась в нём одна лишь усталость. Смертельная усталость человека, который живет из одного упрямства, потому что ни смысла, ни цели в его существовании не осталось. Эсмеральда прижималась плечом к угрюмому Тарзану. Покахонтас гладила тонкими пальцами эполет на плече Щелкунчика. Железный Дровосек мрачно смотрел под ноги. Тереза шевелил губами, видимо, молился. Лица, лица, лица…

И тут взгляд Айи застыл на одном из них. Доктор Куин стояла чуть в стороне, но смотрела не на талантливое душераздирающее граффити Питера Пэна, а на своих спутников. Смотрела с грустью и такой жалостью, что у Айи дрогнуло сердце. Впрочем, много ли ей надо было?

В этот самый миг на девушку ледяным потоком снизошло внезапное и запоздалое понимание. Микаэла – не сумасшедшая, а совершенно нормальный человек!

Доктор. Она ведь настоящий доктор. Единственная из всех, кто в постоянном адеквате, у кого не бывает отрешённого пустого взгляда, кто замечает и не упускает ни одной детали происходящего, не суетится попусту, но всякий раз видит, кому нужна помощь, и без труда может добиться от любого из кроликов того, чего хочет. Да, главарь, у них, безусловно, Роджер, но Микаэла – единственный психически здоровый человек, и этот психически здоровый человек уже много лет живет с сумасшедшими и выдает себя за одного из них. Причём сумасшедшие к нему прислушиваются. Тогда как сама Куин, не будучи безумной, совсем не опасается своих нестабильных друзей. Или пациентов?

И в тот же миг доктор Майк перехватила ставший слишком пристальным взгляд Айки. Рот у девушки испуганно приоткрылся, потому что она поняла: эта странная женщина, исполненная глубокого внутреннего достоинства, без труда прочитала немудрёные мысли, написанные на вытянувшемся лице мисс Геллан.

Микаэла вздохнула и медленно покачала головой, не отводя взгляда от девушки. А потом, не рассчитывая, видимо, на Айину сообразительность, приложила палец к губам.

Поняла.

Что там Керро говорил про четвертого научника? «Накосорезить не успел». Или не научник, а кто-то из врачей, утративший лояльность к корпорации? Усомнившийся в целях? Отщепенец, сбежавший в чёрные сектора от работы, которую не хотел выполнять? Точнее, отщепенка. Кто выпустил всех этих дуриков? Кто помог им сбежать и спалил лабораторию? И кто тянет их до сих пор, когда препаратами, когда ласковым словом и утешением, а когда и мягкими намёками, например, как сейчас.

Доктор Куин подошла к Роджеру и негромко спросила:

– Наверное, пора выезжать?

С лица главкролика слетела задумчивость:

– Да. По машинам.

Женщина кивнула.

А потом кроли один за другим молча подходили к нарисованной Алисе, и каждый клал под рисунком что-то мелкое – пуговицу, резинку для волос, монетку...

Будто завороженная, Айя тоже устремилась следом… Сперва она хотела положить нож, но вовремя сообразила, что вряд ли там, в мире Мечты, Алисе понадобится оружие. Поэтому она сняла с волос алую ленту. Эту ленту Алиса прошлым утром выбрала для своей подопечной сама, сама же её и завязала красивым бантом, плотно стянув рыжие патлы.

Яркая атласная полоска легла на бетонный пол рядом с другими дарами, и Айя пошла следом за кроликами на улицу, так же молча, как и остальные. Ей очень хотелось оглянуться, бросить прощальный взгляд на комнату, с которой у неё теперь было так много связано, посмотреть на Алису – умиротворённую и красивую, на белый домик, а еще на то, что положит Керро, но... что-то помешало ей обернуться. Наверное, страх.

* * *

Сигнал голографона прозвучал ровно в семь тридцать утра, как по расписанию. Эледа в это время наслаждалась чаем и еще сидела в мягком халате и чалме из полотенца.

Мисс Ховерс приняла вызов и улыбнулась.

– Мама, привет!

– Леда, боже, как ты сидишь, немедленно выпрямись! – миссис Ховерс, несмотря на раннее утро, уже была само совершенство – белокурые волосы уложены в идеальное каре, длинная челка выпрямлена так, что можно порезаться, безупречный макияж, яркие губы, стильные очки в массивной черной оправе и шелковая белая блузка в серый горох. А между указательным и средним пальцами левой руки, как всегда, зажата тонкая сигарета. Правой рукой миссис Ховерс подписывала какие-то бумаги и передавала их секретарю. На дочь Мелинда Ховерс поглядела исключительно мельком, отпустила замечание и снова погрузилась в дела.

– Мама, сейчас раннее утро! Как хочу, так и сижу, я дома, в конце концов, – ответила Эледа, не меняя позы.

– Сейчас уже семь тридцать, через час ты должна быть в офисе, – неодобрительно, но по-прежнему глядя в документацию, заметила родительница. – А ты еще не одета, не причесана и похожа на разведенку в состоянии депрессии. Эндрю, уйдите уже, наконец, дайте мне пообщаться с дочерью.

Мать, не глядя, ткнула кожаную папку с бумагами в руки секретарю и, наконец, повернулась к Эледе.

– Ледочка, мой ангел, – сказала миссис Ховерс, затягиваясь сигаретой. – Неужели непонятно, что мы тут беспокоимся, сидим, как на иголках, и за все это время – ни единого звонка!

«Ангел» сокрушенно покачала головой:

– Мама, я была на задании, там некогда делать звонки…

– Вот я всегда говорила твоему отцу, что нужно было рожать сына! В конце концов, зачем я мучилась с тобой, если ты не вспоминаешь обо мне так же, как не вспоминал бы сын! – миссис Ховерс подбавила в голос дрожи и даже сдернула с лица очки, чтобы трагично стиснуть пальцами переносицу.

– Мама, прекрати, я тебя очень люблю, но у меня, правда, не было времени. Лучше расскажи: как ты сама, как папа?

– Как папа? Папа… папа места себе не находит! Ты хотя бы думаешь, как губительны в его возрасте такие переживания? Он весь извелся, – с горьким упреком сказала собеседница.

– Ему всего восемьдесят, не сгущай краски. И успокой его, скажи – всё чудесно, агент Ленгли оказался… – Эледа сделала паузу, подбирая нужное слово, – настоящим мужчиной. Мы нашли общий язык. Всё прекрасно. С ним приятно и интересно работать, правда, мне кажется, он не воспринимает меня всерьёз…

Миссис Ховерс докурила сигарету и тут же достала из серебряного портсигара новую:

– Всерьёз? Дорогая, мужчины никогда не воспринимают женщин всерьёз, могла бы уже и привыкнуть. Взять хоть твоего отца, знаешь, что он вчера мне сказал? Что я мало внимания уделяю семье. А теперь ещё и ты оказалась таким же трудоголиком. Этот внезапный отъезд на задание, потом ужасный Ленгли… В итоге семейный ужин пропущен и твой отец ударился в попрёки. А у меня показ новой коллекции! Что я, по-вашему, должна делать? Стоять у плиты и печь печенье?

– Мама, не расстраивайся. Ну, давай организуем ужин, папу это успокоит. А Джед… – Эледа спохватилась и поправилась: – То есть, агент Ленгли, он вовсе не такой ужасный, как о нём говорят. Резкий, конечно, и прямолинейный, но при этом очень внимательный к деталям, очень… чуткий.

Миссис Ховерс подалась вперёд, отведя в сторону руку с сигаретой. Взгляд матери стал пристальным и насмешливым.

– Значит, Джед… – многозначительно протянула женщина, делая очередную затяжку. – Развлекайся, как знаешь, только не вздумай привозить его знакомиться. Это человек не нашего круга, и ни я, ни отец не хотим его видеть. Очень надеюсь на твоё благоразумие.

– Развлекайся? – Эледа едва не свалилась с высокого табурета. – Зачем?!

– Ай, брось… Думаешь, я не знаю, что он вывозил тебя в «Дельмонико»? Об этом разве только в «Светской хронике» не написали. Твой отец тоже в курсе. Не могу сказать, что он одобряет… но… – миссис Ховерс помолчала, после чего внезапно оживилась и сочла нужным сменить тему: – Кстати, дорогая, мы с папой посовещались и решили сделать тебе подарок! Так сказать, в честь первого серьезного дела…

Миссис Мелинда нажала кнопку селектора и сказала металлическим голосом:

– Эндрю, принесите сюда Гектора.

У Эледы нехорошо кольнуло сердце. А когда Эндрю явился к голографону с плетеной плоской корзинкой, в которой сидела ушастая, тощая, вся трясущаяся собачонка, мисс Ховерс устало прижала ладонь ко лбу.