– Айя Геллан.

– Значит так, Айя Геллан, – сказала Алиса. – Бояться не стоит. Но и глупости делать тоже. Одни глупости, знаешь ли, влекут за собой другие. А нам ведь этого не надо?

– Не надо, – согласилась собеседница и вдруг спросила: – Это ты была недавно там, за стеной? – она кивнула на соседнюю комнатушку и лишь после этого сообразила, что ляпнула малость не то. Просто голос показался знакомым.

Алиса не обиделась, пожала плечами и легко ответила:

– Я. А ты, значит, давно проснулась?

– Нет, – помотала девушка головой.

– Учти, – сказала Алиса. – Мы – не самое плохое, что может произойти в жизни. Совсем не самое плохое. Даже, скорее, очень хорошее. Поняла?

Айя кивнула.

– Ты умеешь быть благодарной? – тотчас последовал вопрос.

– Не знаю… – честно ответила девушка. – Я постараюсь.

Алиса вызывала у нее противоречивые чувства. С одной стороны – доверие, с другой – опаску. Может быть, потому, что она то вдруг казалась совершенно нормальной, то вдруг безнадежно сумасшедшей?

– Там… сказали, что я… подарок… – решилась произнести Айя.

Собеседница плюхнулась обратно на спальник:

– Подарок? Кому?

Девушка опустилась на соседнюю лежку и сказала, показывая глазами на дверной проем:

– Ему…

У Алисы во взгляде мелькнуло что-то похожее на гнев.

– Ты вещь? Или шлюха? – спросила она с внезапной злостью.

Айя растерялась от столь резкой смены настроения:

– Нет… – тихо ответила она, боясь неосторожным словом или движением раздуть злость в ярость.

– Значит, хочешь быть подарком? – уточнила странная девушка.

– Тоже нет.

– Ну, так и не будь, – легко заключила Алиса и брыкнулась на спину. – Ты хоть раз видела бармаглота?

Айя ответила с опаской, не пытаясь даже предугадать, какой может быть реакция:

– Нет…

Алиса перекатилась на живот, подперла подбородок ладонями и уставилась на собеседницу:

– А мюмзика?

– Тоже.

Ноги в полосатых чулках болтались туда-сюда:

– Я тебе так скажу. Некоторые вещи лучше не видеть. Совсем. И не знать про них ничего. Потому что с некоторыми знаниями крайне непросто жить. Но бывают и другие знания. Неприятные тоже. Однако знать их надо. Понимаешь?

– Да, – кивнула Айя.

– Так вот, тебе надо знать одну неприятную вещь. Если ты сюда попала – тебе повезло. Но если ты нужна ему, – она указала глазами на дверь, – тебе совсем не повезло. Однако с ним можно договориться. Если включить мозги. Вряд ли это будет просто. Но выбора у тебя все равно ведь нет. Такие дела. А чего ты его, кстати, так боишься? – она вдруг перестала болтать ногами и засмеялась. – Неужто в деле увидеть успела?

Айя замялась, но Алиса угадала ответ и продолжила:

- Для неженки из белого сектора – да, зрелище, наверное. Только запомни: в этом мире очень мало того, что именно такое, каким кажется на первый взгляд. Не знаю, зачем ты ему, но, уверяю, сюрпризов тебя ждет масса.

– Спасибо, – ответила девушка.

– Не за что. А! О неприятной-то вещи я не сказала, – спохватилась Алиса. – А неприятная вещь вот в чем: не хочешь быть подарком – свободу свою выбивай сама. Если сможешь, конечно. Потому как, если не сможешь – это значит, что свобода тебе без надобности. Что ж это за свобода, если ее кто угодно может отобрать?

– Сколько тебе лет? – спросила вдруг Айя.

Собеседница села и посмотрела остановившимся взглядом в стену. При этом лицо у нее вдруг стало… У Айи к горлу подступил ком – смесь жалости и тоски.

– Четырнадцать. Двадцать. Тридцать. Иногда даже и сто. Время – величина относительная.

Она резко поднялась и, не сказав больше ни слова, вышла.

Айя несколько секунд сидела в тишине, глядя в опустевший дверной проем, а потом поднялась и скользнула к окну. Осторожно открепила угол пленки, стараясь не порвать. Выглянула наружу.

Первый этаж!

Первый!

Она уже собралась сорвать полиэтилен и влезть на подоконник, когда от двери спокойно сказали:

– Не советую. Во-первых, ребята обидятся – у них не так много пленки, а, во-вторых, под окном мины.

Айя рывком обернулась. Напротив стоял давешний знакомый. Девушка лишь сейчас разглядела его толком. Здоровый. Выше нее аж на полголовы. А ведь Айя в своей интернатской группе была не только самой тощей, но еще и самой высокой – парни в подмышку дышали.

Мужчина молчал. И девушка молчала тоже. Не знала, что ему сказать. Только разглядывала, запоминая и отмечая не замеченное раньше. Острижен коротко, темные волосы торчат ежиком и растут так, как нечасто встретишь у мужчин: от середины лба углом расходятся вверх. На лице щетина. Сколько ему? Тридцать? Сорок? Взгляд тяжелый. И морщины, вон, есть. Неглубокие, правда, но весьма характерные – такие обычно у тех, кто редко улыбается, но часто хмурится.

Поняв, что Айя не собирается поддерживать беседу, мужчина вздохнул и сказал:

– Роджер часто ляпает, не подумав. Ты хоть знаешь, что за тебя дают сто тысяч? Тебе крепко повезло попасть к тем, для кого эта сумма ничего не значит.

Девушка не спешила отходить от окна, вместо этого спросила:

– А для тебя значит?

– Неинтересные деньги. Такие и тратить-то противно.

– Почему? – Айя незаметно покосилась на бочку-печь, гадая: если вот этот вдруг бросится – получится ли выдернуть из стены трубу и его встретить?

– Слишком легкие. И, собственно, не особо нужные, – пожал он плечами.

– То есть, я могу уйти? – практично уточнила собеседница. – Я тебе не нужна, верно?

– Можешь. И куда пойдешь? Откуда ты вообще? – спросил мужчина.

Айя все еще боялась отходить от печки. Да и тепло возле нее было.

– А тебе зачем это знать? – насторожилась девушка.

– Любопытно, откуда берутся люди, способные оставить пять шайб «сияния», – ответил он.

– Пять шайб чего? – не поняла Айя.

– Что ж, теперь мне интересно, где обитают люди, не знающие, что такое «сияние».

Девушка переступила с ноги на ногу:

– Так я пойду? Да?

Керро медленно вытащил из-под куртки игольник, достал магазин и выщелкнул верхний патрон-иглу.

– Если бы я хотел взять эти сто штук, ты бы уже лежала в параличе, а я бы договаривался с Роджером о машине, – он защелкнул магазин и спрятал игольник. – Иди. Не уколись только, – и бросил иглу Айе.

Девчонка испуганно вздрогнула, словно в нее запустили камнем, и сказала:

– Нет, ты иди первым, а я пойду следом.

Керро пожал плечами и развернулся.

– Стой! – Айя вдруг отмерла, и мысли понеслись в голове с такой скоростью, словно их подхватил ураганный ветер. – Погоди!

Страх куда-то вдруг исчез, видимо, потому, что мужчина говорил спокойно, ровно и в конечном итоге действительно сделал так, как она просила – просто развернулся. Правда, говорил он неясные вещи, а зачем иголку кинул, девушка вообще не поняла, но сейчас все это казалось неважным, по сравнению с услышанным.

– Погоди! – Айя даже сделала несколько шагов от окна. – Кто дает за меня сто тысяч? Что за ерунда?

Керро развернулся обратно:

– Посредник. А кто стоит за ним, можно только гадать. Откуда ты, что не знаешь даже этого?

Девушка смотрела на него ошеломленно и повторенный вопрос не услышала, вместо этого сказала:

– Это ошибка. Я… вообще умерла. Катрин Миосс сказала. И на Стене Памяти… До пропускных пунктов тут далеко. А браслета нет. Те его срезали. А если идти, то от площади Карлоса около сотни километров. Я звонила в интернат, но там сказали, что погибла… И…

Стало понятно – в ближайшие пять минут она будет говорить одними лишь обрывками фраз и междометиями. Однако Керро терпеливо выслушал бредовый поток слов, даже глазом не моргнул.

Таки корпоратка. Из нижайших. Кому только взбрело в голову красть?

– Придешь в себя – выходи, продолжим разговор. А награду назначили не твои. Твои тебя списали. Когда про похищенного говорят, что он погиб, это значит «выкупа не будет».