– Да я не про певцов! Обычный голос, у какого-нибудь знакомого!

– А-а. Неа. Не было такого. Усыплять вот получается, особенно у нашего препода по гражданскому праву. А что? У тебя кто-то появился? С Зойкой разбежались, что ли? То-то она вчера в кафе с каким-то Серёжей ходила, мать по телефону с тёть Дашей болтала. Разбежались?

– Да вроде нет. Разговора пока не было.

– Разбегайтесь. Зойке за границу охота свалить, а ты же у нас патриот, к родителям на завод собрался, династию продолжать.

Родители Заболоцкого на самом деле ожидали, что Лёня после учёбы устроится на химкомбинат. Мать даже справки наводила – нужны ли родному предприятию инженеры-технологи. Нужны, кто б сомневался. Только вот Лёня теперь не знал, какое у него впереди будущее.

Куратор их группы неожиданно для всех ушла из университета. Говорили, грипп дал осложнение на сердце, чуть ли не до инвалидности дело дошло. Лекции по её предмету весь семестр читал профессор Поддубный.

Лёня на второй же лекции устроился на первом ряду. Накатившаяся на город селевым потоком ранняя весна исправно швыряла в окна пригоршни солнечных зайчиков, и голос Глеба Олеговича казался Лёне мягким бархатом, в котором тонут солнечные искры.

О таком ведь никому не расскажешь, правда? Можно восхищаться этим человеком как преподавателем, блестяще разбирающимся в своём непрофильном предмете. По основному роду занятий Поддубный биохимик, Лёня уже всё про него разузнал. Но органическую химию и основы биотехнологий разжёвывает так, что даже учебники читать не надо. Вот про это можно рассказывать и хвалить умницу-профессора.

Но кому рассказать, что каждое слово, произнесённое Глебом Олеговичем, отдаётся у Лёни где-то в груди глубинной вибрацией? Как признаться – даже самому близкому другу – что Заболоцкому нравится смотреть на руки профессора? Они такие… такие… Вот нет у не-романтика Лёни подходящих слов, чтобы описывать то, что ему нравится. У него получается только смотреть и внутренне замирать.

Вот что это, а? Любовь? Да о какой любви может вообще идти речь? Нет, Лёня не ханжа, и гей-порно они с Генкой как-то раз посмотрели – чисто для общего развития. В Лёнином универе полно студентов, смахивающих на геев, или просто прикидывающихся таковыми – это же теперь в тренде. Заболоцкого никогда это не задевало и не шокировало. Как однажды Генка высказался: «Вне зависимости от сексуальной ориентации, приключения все себе находят на одно и то же место».

Так что теперь получается, он, Леонид Заболоцкий – гей? Так ведь даже мыслей у него нет, чтобы как-то сблизиться с профессором Поддубным! Который, к тому же, пользуется бешеным успехом у женщин всех возрастов, на его лекциях даже на ступеньках лестниц девушки сидят. Правда, обручального кольца у Глеба Олеговича нет. Лёня так внимательно рассматривал его руки со своего первого ряда, что даже нарисовать бы их мог, если бы умел.

Что же это, а? Что же это за непонятная, почти наркотическая тяга – слушать этот голос, смотреть на эти руки? Кто бы помог разобраться, а?

***

В тот ночной клуб Лёня попал совершенно случайно. Праздновали закрытие сессии, сначала чинно сидели в кафе, потом постепенно разогрелись пивом и водкой – и понеслась.

Лёня даже названия этого заведения не успел прочитать, две его одногруппницы, повиснув на локтях Заболоцкого, заволокли Лёню внутрь с энергичностью муравьёв, вцепившихся в дохлую гусеницу.

Пить Лёня умел, но в этот вечер он выпил слишком много. Всё плыло перед глазами, и в какой-то момент ему стало совсем плохо.

Когда Лёня вернулся из туалета, одногруппники уже рассеялись по всему танцполу, а за их столиком сидели какие-то незнакомые люди. Лёне, в общем-то, было наплевать, с кем пить дальше, хотя уже не очень-то и хотелось.

Возле барной стойки было не протолкнуться. Пока Лёня стоял среди таких же страждущих, ожидая момента, чтобы нырнуть в просвет между спинами и взять у бармена ещё пару коктейлей, его кто-то чувствительно толкнул в бок.

– Осторожнее!

– Прости.

Даже музыка, от громкости которой закладывало уши, не смогла испортить бархат этого мягкого и властного голоса.

Лёня пошёл за Поддубным как крыса за дудочкой кудесника из Гаммельна. Сел за столик, спрятанный в стенной нише. Заговорил с ним первый – что-то о выпивке, о субботнем вечере, о слишком жарком лете. Не напрягся, когда Глеб Олегович взял его за руку. Поддубный тоже был пьян – полностью, почти до потери сознания. И было вполне естественно, что профессор не узнал своего студента. Они вышли из ночного клуба вместе, и Лёне было всё равно, что о нём подумает таксист – руки Поддубного, те самые руки обнимали его, и всё остальное перестало существовать.

Наверное, будь Лёня хотя бы на капельку трезвее, он не поднялся бы в квартиру Глеба. Не разрешил бы раздеть себя, не раздевал бы его в ответ. Ничего бы не было – ни угара какой-то тёмной, звериной похоти, не оглушительной боли от первого в Лёниной жизни опыта с мужчиной. Поддубный не был с ним груб. Он просто не знал, что он у Лёни первый. Потом, кажется, понял, но это уже не играло никакой роли. Лёня не дал ему остановиться.

Утро, наступившее после сумасшедшей ночи, было самым прекрасным в жизни Лёни Заболоцкого.

И самым страшным.

***

После того, как Поддубный вытолкал его из своей квартиры, Лёня не сразу вернулся домой. На последние деньги он купил билет на электричку и уехал за город. Забрёл в какой-то дачный посёлок, долго шёл по улице с ровными рядами домиков. Когда домики закончились, асфальтовая дорога превратилась в тропинку. А тропинка вывела Лёню к озеру.

О том, чтобы покончить с собой, Лёня не думал ни разу в жизни. Не думал и сейчас. Просто сидел на берегу озера и смотрел на воду.

– Друг, закурить не будет?

Незаметно подошедший пожилой мужчина чем-то напомнил Лёне отца. Наверное, такими же, как у Павла Заболоцкого натруженными руками с широкими, крепкими ладонями. Лёня покачал головой.

– Извините, не курю.

– Ну и правильно. Я тоже вроде как бросил, а тут видишь, какое дело… Вот что бабам от нас вечно надо, а? Что они вечно мозг выедают – то не сделал, это не сделал! Прямо с утра пилить начала, зар-раза!

Случайный Лёнин собеседник присел рядом с ним на взгорке, тоже уставился на озёрную гладь.

– Ты-то чего тут один сидишь? Тоже из дому погнали?

– Погнали.

– А ты не бери в голову. Никуда они от нас не денутся. Кому они нужны, кроме нас-то? Вот кто ещё будет слушать их, если не мы? Правильно я говорю?

«Кому они нужны, кроме нас?» Эти слова словно эхом отдались в Лёниной голове. Ночью Глеб сказал что-то похожее, только не совсем.

«Кому я теперь нужен, кроме самого себя?»

Вот что он сказал.

Лёня встал и забросил в озеро камешек, который вертел в пальцах. По воде пошли круги.

– Спасибо. Я пойду.

– Бывай.

Домой Лёня вернулся только вечером – пришлось добираться пешком, из электрички его высадили на первой же станции как безбилетника.

***

На кафедру биохимии НИИБ Лёня устроился без труда. Там всегда была нехватка именно младших лаборантов. Родители, узнав о том, что Лёня пошёл работать, сначала попытались его отговорить, напирая на то, что учёба важнее. Но Лёня не стал учиться хуже.

Наоборот, теперь он учился как проклятый. И на работу бегом бежал. У него появилась вполне определённая цель в жизни.

Однажды он сможет подойти к Глебу Олеговичу Поддубному как равный. Как человек, получивший высшее образование и чего-то уже добившийся в жизни. Он подойдёт и скажет тому, кого любит: «Вы нужны не только себе, Глеб Олегович. Вы нужны мне. Очень нужны».

Пусть пока Лёня мог только издали смотреть на Поддубного. Это ничего. Время ничего не значит и не решает, если у человека есть цель.

***

Теперешнему Лёне Заболоцкому было смешно и грустно вспоминать себя тогдашнего – почти полтора года назад. Как он обрадовался, когда секретарь Поддубного отправил его за кофе и бутербродами для Глеба! Как бежал к нему домой, плюнув на транспорт и проскакивая светофоры перед капотами автомобилей!