Тот пригласил Говорова подняться в номер.

Они остановились в дверях. Довольно долго смотрели друг на друга.

– Здравствуйте, Александр… простите, не знаю, как по батюшке. А дочка на папу похожа, – Поддубный улыбнулся доброй и открытой улыбкой. – Я ждал вас.

– Добрый вечер, Глеб Олегович. Я хотел поговорить насчёт Маши.

Анюте включили телевизор, а сами расположились в креслах.

– Я очень надеюсь, что вы примете моё предложение о работе для неё.

– Я не о работе, я понимаю, что Маше нужна работа, но мне нужна Маша. Я не готов её отпустить.

– Коньяку? Вы знаете, из нашей с Марией переписки я понял, что она любит только одного мужчину, и этот мужчина – вы.

– Можно и коньяку, – теперь Саша уже тоже улыбался. – За знакомство.

– Вас что-то держит в этом городе?

– Меня – нет. Я для Маши готов переехать. Ей рост нужен, а у нас без перспектив. Меня только одно беспокоило, с тем и пришёл. Но всё решилось.

– Вот и договорились. Ещё встретимся.

***

Позже они часто вспоминали этот разговор и смеялись.

Маша с Анютой уехали сразу после защиты и оформления всех документов. Глеб снял им квартиру на первое время. А сам Саша оставался продавать квартиру Маши и всё ещё работал в больнице.

Перед самим отъездом хотел поехать попрощаться с матерью и с братом. Но потом вспомнил про фотографии, и решил, что не стоит. У них своя жизнь, а у него – своя.

========== Глеб ==========

– Дима, на сегодня ещё что-нибудь важное запланировано?

– Нет, Глеб Олегович.

– Тогда иди домой пораньше, я сам тут всё выключу и закрою.

– А я как раз хотел отпроситься.

– Какой-то хороший повод, Дима? Улыбаешься уж больно радостно.

– Годовщина свадьбы у нас, Глеб Олегович. В ресторан с женой идём.

– И сколько вы уже вместе?

– Десять лет.

– Поздравляю, Дима, вы оба просто молодцы.

– Спасибо, Глеб Олегович! До свидания.

– До завтра.

***

Вычитка новой статьи для институтского альманаха затянулась – Поддубный обнаружил ошибку в одной из таблиц, пришлось поднимать данные месячной давности. Всего за две недели, которые Маша лежит в больнице – на сохранение отправили, давление заскакало – бестолковый интерн, взявший её тему, уже напортачил будь здоров! Как же бесит подобная небрежность!

Словно в ответ на мысли о Маше звякнул мобильный, принимая смс-ку. Ну конечно, помяни чертовку! Глеб сам не заметил, как начал широко улыбаться, даже ещё не открыв сообщение.

«Глеб Олегович, скажите Виталию, чтобы делал пересчёт на миллилитры, а не на миллиграммы! В жидкой и плотной средах скорость распространения ионов калия разная!»

Вот неугомонная… Всё ещё улыбаясь, Поддубный набрал в ответ: «Обязательно скажу, не волнуйся, тебе вредно! И вообще, кое-кому пора спать!» За окном уже совсем стемнело. Кафедральные все разошлись? Похоже на то.

В последнее время Глеб стал задерживаться на работе допоздна. Не хотелось возвращаться в свою неуютную, пустую квартиру. А сидеть каждый вечер у Говоровых неудобно, хотя они сами его постоянно зазывают – то послушать, как Анютка читает стихи, то попробовать какой-то особенный пирог по новому рецепту. Да и сегодня Саше не до гостей, дочка без мамы плохо засыпает, наверняка сейчас читают очередную сказку.

С тех пор, как Маша с семьёй живёт в соседнем подъезде, Глеб перестал приводить к себе домой случайных партнёров. О своей ориентации Глеб Говоровым всё ещё не рассказал, хотя иногда хотелось Машку подколоть – типа, на взгляд стопроцентного гея, в её обожаемом муже градус гетеросексуальности аж зашкаливает, вероятность совратить такого – ноль целых, ноль десятых. Но Поддубный так ни разу и не решился пошутить на подобную тему. И вообще – он элементарно не хотел из-за кого-то из «ночных мальчиков» устраивать каминг-аут перед людьми, внезапно ставшим очень близкими. Если уж решаться на такой шаг, то только ради кого-то настоящего, который надолго, а не на одну короткую ночь. Правильно же?

Но жизнь идёт, хочется перемен, да и физиологию никто не отменял. Рано или поздно кто-то переступит порог Глебовской квартиры со вполне определённой целью. И лучше бы не слишком поздно, не тогда, когда Поддубный окончательно превратится в старого лысого импотента-маразматика.

Почему-то будущая лысина Глеба особенно насмешила. При его росте наверняка будет сверкать даже в пасмурный день, отлавливая солнечные лучи среди просветов в тучах.

***

Возвращаться домой не хотелось всё так же категорически. Оглядев свой повседневный деловой костюм, Глеб решил, что в ресторан идти не стоит, а посидеть в каком-нибудь тихом кафе вполне можно. Заодно решится вопрос с ужином – в холодильнике царит уже ставшая привычной пустота.

Выбор Поддубного пал на заведение, в широких окнах которого мягко мерцали лампы под зелёными абажурами. Пятна золотого света по-домашнему уютно ложились на тёмно-серый асфальт тротуара. Наверное, так здорово сидеть за столиком в этом кафе, пить горячий сладкий чай и неспешно разговаривать, или просто молчать – с кем-то по-настоящему хорошим, интересным, умным. И как по заказу, парковка рядом с кафе была полупустой.

Подходящий свободный столик нашёлся быстро, в кафе негромко звучала музыка. Отбивная и салат оказались на редкость вкусными, а чай – действительно крепким и сладким. Глеб мимолётно пожалел, что курить тут нельзя и тут же забыл об этом – за окном пошёл дождь и город волшебно преобразился в урбанистический пейзаж, нарисованный акварелью на мокрой бумаге.

– Глеб… Олегович?

В нерешительно шагнувшем к его столику молодом человеке Поддубный не сразу узнал Лёню – тот уволился с кафедры почти сразу после переезда Говоровых и больше Глеб ничего о нём не слышал. Год прошёл с их последней, такой странной встречи? Даже больше года, надо же.

– Здравствуй, Лёня. Присядешь?

***

– На каком ты курсе? На последнем?

– Да.

– Куда думаешь потом? Уже нашёл место?

– Нашёл. Только это не здесь, в смысле, не в России. Поеду в Венгрию.

– Почему именно туда?

– К нам представители приезжали от одного венгерского фармакологического концерна. Условия очень хорошие, оплата. Я уже подал заявку.

– Надолго? На сколько предлагают контракт?

– Можно на пять лет, можно на десять. Посмотрю, как всё пойдёт. Там сначала два месяца стажировки. Если передумаю, вернусь обратно. Возьмёте к себе обратно младшим лаборантом, Глеб Олегович? – Лёня уже переборол своё смущение, даже улыбаться начал – с еле заметным лукавством.

Глеб тоже улыбался. Лёня изменился. Повзрослел, что ли. Не было больше худого студентика, сквозь подступающие слёзы кричавшего на весь подъезд: «Я люблю вас!» Интересно, у Лёни ещё сохранились какие-то чувства к профессору Поддубному? Вряд ли. В молодости так легко клясться в вечной любви и забывать о клятвах, едва эта любовь исчезнет с горизонта.

– Младший лаборант с университетским дипломом? Слишком большая роскошь даже для нашей передовой кафедры.

– А вы… ждёте кого-то, Глеб Олегович?

Глеб медленно покачал головой. Не ждёт. Он уже даже забыл, каково это – сидеть в кафе и кого-то ждать. Из-за дождя такое настроение, что ли? Так и прёт философская меланхолия.

– А ты тут какими судьбами? Даже не ожидал, что встретимся.

– У друга день рождения, хотели отметить в узком кругу. Но он не пришёл. Я уже уходить собирался, а тут смотрю – вы. Часто сюда приходите?

– Сегодня в первый раз.

– Надо же! Я тоже в первый раз здесь!

Говорить, в общем-то, было не о чем. Не рассказывать же Лёне про кафедральные дела или про новости в семье Говоровых. И уж тем более обсуждать последние открытия в биохимии – студенту-химику вряд ли будет интересно слушать про белковые компоненты плазмы крови.

Но не было нужды в разговоре. Лёня вписался в этот неожиданный для Глеба вечер в незнакомом кафе так же естественно, как осенний дождь в переплетенье мокрых липовых ветвей за окном. Он просто оказался рядом в нужный момент, не дав Поддубному соскользнуть в глухую раздражённую тоску, обычную его спутницу по вечерам. И он не требовал от Глеба ничего – ни вымученных улыбок, ни фальшиво-бодрых слов. Просто сидел напротив, молчал, тоже смотрел в окно и тихонько постукивал пальцами по столешнице.