– Лекарства?! Что ж вы мне не говорили?

– Так я уверена была, что он муж, и он не отрицал ничего до сегодняшнего дня.

Маша расстроилась и загордилась одновременно. Такого друга у неё отродясь не было. Да и у Саши тоже.

Только узнать бы, что за лекарства, и деньги отдать. Так не возьмёт же!

========== Леня ==========

В школе Лёньку с первого класса прозвали Химиком.

Таким прозвищем он обязан своей первой учительнице, Марии Ивановне. Та, в один прекрасный день разглядывая тетрадку первоклассника Заболоцкого с палочками и кружочками, с весёлым изумлением округлила глаза и воскликнула: «Ну ты и нахимичил, дружок!» Лёнька палочкам и кружкам пририсовал ручки, ножки, где получилось – глазки с носиками. Зато никому теперь не было одиноко на тетрадных листах!

Упражнение Лёня переписал, а прозвище Химик приклеилось намертво.

Говорят, имя определяет судьбу человека. А вот судьбу Лёни определило его школьное прозвище. Когда начались уроки химии, он понял, чем будет заниматься после школы. Может даже, всю жизнь.

А потом случилась ещё одна вещь. В гимназию, где учился Лёня, по весне начали приглашать преподавателей из курирующих вузов. Старшеклассникам рассказывали о разных профессиях, описывали, какая интересная жизнь их ждёт в студенчестве. Лёнька на этих лекциях добросовестно отсиживал, но не слушал. Он устраивался подальше от сцены актового зала и резался в виртуальную бродилку на планшете вместе со своим лучшим другом Генкой – по-тихому, чтобы не завуч не просёк. Свою дорогу друзья уже выбрали – Генка собирался на юрфак, а Лёнька решал тесты для абитуриентов химико-технологического.

На одной из таких презентаций Генке позвонила мать, что-то срочное. Ленька, пока ждал друга обратно, от скуки принялся слушать, о чём там вещает со сцены представительный высокий мужчина в отлично сидящем на нём деловом костюме.

Наверное, дело было в весне. Она уже нахально лезла в широкие окна актового зала начинающими зеленеть ивовыми ветвями, клочками пронзительно-голубого неба, яркими солнечными бликами. Весенний ветер просачивался сквозь щели в оконных рамах юркими сквозняками и холодил щёки, заставляя розоветь кожу. А когда открыли несколько фрамуг, стало слышно, как звонко чвиркают на проводах благополучно отзимовавшие воробьи.

Лёнька мало что понимал из рассказа лектора. Его как будто загипнотизировал сам низкий голос мужчины – богатый оттенками, какой-то мягкий и в то же время властный. Если бы Лёне пришло в тот момент на ум попытаться сравнить этот голос с чем-нибудь, наверное, он бы сравнил его с мехом или бархатом. Такое же приятное чувство, когда гладишь мех, только от звучания голоса. Лёнька не был романтиком. Вот ни разу. Но то, как рокотал этот низкий голос, оттеняя радостное птичье щебетанье, то, как лектор добродушно щурился, когда солнечные зайчики лезли ему в лицо, и ещё руки мужчины – красивые, сильные, которыми тот поправлял волосы, взъерошенные ветерком из открытого окна – всё это словно заворожило старшеклассника Заболоцкого. Почему – он и сам не знал.

Когда Генка вернулся, Лёня будто проснулся. Доиграть им не удалось, обзорная лекция закончилась. На стенде возле актового зала Лёня в первый раз за всё время посмотрел, что за вуз им нынче пропагандировали.

Оказалось, факультет биотехнологий в региональном университете. Лектор – профессор кафедры биохимии НИИБ Г.О. Поддубный.

Уже став старше, Лёня вспомнил этот день. День, когда он первый раз увидел своего особенного человека.

***

– На лекцию идёшь?

– А чё, её не отменили?

– Не, какой-то новый препод вместо Зайцевой будет читать. Говорят, какой-то профессор из другого вуза.

– Тогда иду.

Надежда на то, что сегодня удастся вернуться домой пораньше, испарилась, но Лёня не очень расстроился. Экзамены скоро, а без лекционного материала разбираться сложно. В учебнике такая муть. Доцент Зайцева, куратор их группы, уже второй месяц болеет. Семинары ещё худо-бедно проводятся, но многое всё равно остаётся непонятным.

В лекционной аудитории народу было мало, все уже привыкли, что по средам нет лекций. Лёня по своему обыкновению устроился на галёрке, вытащил потрёпанную тетрадь. Звякнул мобильный. Генка. Спрашивает, в силах ли их договорённость насчёт субботы. Лёня принялся набирать ответное: «Само собой!», и пропустил момент появления в аудитории нового лектора.

– Добрый день, студенты! Что-то вас как-то маловато. Эпидемия гриппа в разгаре?

До настоящей весны ещё было далеко. За окном кружил мокрый снегопад, а на голых ветках деревьев зябко жались нахохлившиеся галки. Даже солнца в небе не было видно из-за серых тяжёлых облаков.

Но при звуке этого голоса Лёне показалось, что по всему лекционному залу рассыпались солнечные зайчики.

***

В этот вечер Лёня вернулся домой гораздо позже обычного. Но его никто ни ругал. Мать сразу же засуетилась на кухне, подогревая щи и картошку, сестрёнки облепили в четыре руки. Отец выглянул из зала с газетой в руках – старший Заболоцкий принципиально не верил новостям по телевизору и интернету, предпочитая по старинке выписывать печатную периодику.

– Здорово, Лёнь. Как там гранит науки, не весь ещё сгрыз?

Лёня смог только устало улыбнуться. Обычно с отцом они устраивали целые словесные баталии на тему этого самого «гранита». Павел Заболоцкий всю жизнь проработал на химкомбинате слесарем, женился поздно и Лёнька у них с Ларисой родился, когда им обоим было уже по тридцать пять. А через десять лет к священному ужасу четы Заболоцких у Лёни появились сестрёнки-близнецы. Ужас быстро прошёл, остались бесконечные хлопоты и неожиданное счастье. Лёня умом пошёл в мать, которая, хоть и без высшего образования, но уже давно в мастерах участка ходит в своём цеху и потому на пенсию её никто не отпускает. Когда старший сын сам, без всякой помощи поступил в химико-технологический университет, отец с матерью аж помолодели, Лариса вообще начала на работу в строгом костюме ходить, не дать не взять – бизнес-вумен. Мама будущего начальника, это вам не хухры-мухры! Павел гордился сыном безмерно, но на словах вечно ехидно подкалывал – инженеров нынче пруд пруди, а вот квалифицированных рабочих кот наплакал. Лёнька вспыхивал и бросался в бой, доказывая, что скоро вообще отпадёт нужда в человеческом труде, всё роботы будут делать, а люди только мозг развивать. От их таких ежевечерних споров оба получали колоссальное удовольствие, а сестрёнки слушали, раскрыв рты.

Но сегодня Лёня не поддержал привычную пикировку. Осторожно отцепил от себя Маринку и Настюшу, разделся, вымыл руки. Машинально улыбался и кивал матери, пока та рассказывала что-то, наливая ему щи в тарелку и нарезая хлеб.

– Лёнь, ты не заболел? – мать озабоченно потрогала сыну лоб. – Горишь весь.

– Всё в порядке, мам, просто устал. Пешком шёл, автобусы плохо ходят.

Закрыв за собой дверь своей комнаты, Лёня с минуту постоял, бездумно глядя на кровать. А потом сполз по двери на пол, и так и остался сидеть, уткнувшись лбом в колени. Что-то странное происходило с ним, и не было рядом никого, у кого бы Лёня Заболоцкий мог спросить, почему это происходит.

***

– Ген, слушай, у тебя так бывало – слушаешь чей-то голос, и крыша едет?

– А как же! – Генка ткнул в клавиатуру, и компьютерные колонки вздрогнули от мощного аккорда. – Вот от этого голоса меня вообще в пыль разносит!

Как в Соловьёве уживались врождённая интеллигентность и любовь к хулиганскому джаз-року, Лёня уже не пытался понять. Генка есть Генка, он такой, и другого друга Лёне не надо. Только теперь у Лёни появился секрет от лучшего друга, и это бесит. Особенно потому, что Лёня, вроде как, встречается с двоюродной сестрой Соловьёва.

Серьёзно с кем-то встречаться Лёне как-то не хотелось. С девушками сложно общаться, они похожи на неуправляемые химические реакции – никогда не знаешь, какое твоё слово или действие сыграет роль катализатора, а которое напрочь заингибирует только-только наметившуюся близость. Спокойному, даже немного флегматичному Заболоцкому быстро надоедали перепады настроения его подружек. То ли дело Генка – с ним можно болтать о чём угодно или просто сидеть за компом, слушать грохочущую музыку и пить пиво из кружек (замаскированное под чай, у Соловьёва мать строгая).