Как звонко эхо в подъезде повторяло «Я люблю вас!», вырвавшееся так не вовремя, так не к месту…

Лёня почти сразу же после этого случая уволился с кафедры. Родители обрадовались. Теперь Лёня вечерами сидел дома, помогал с уроками сестрёнкам и слушал пространные отцовские рассуждения о мировой политике.

Когда в их ТУ началась ярмарка вакансий, Лёня набрал полный пакет рекламных проспектов.

Куда угодно. В другой город, в другую страну, хоть в Антарктиду. Лишь бы подальше от любимого человека, с которым Лёне никогда не быть вместе, которому он совершенно не нужен.

Только одного Лёня не учёл, строя новые планы и выбирая новую цель взамен потерянных.

Жизнь такая штука, которой свойственно любые человеческие мечты выполнять во что бы то ни стало, только не так, как человек запланировал это сделать.

***

Хорошо, что дождь зарядил уже тогда, когда Лёня добрался до кафе с лампами под зелёными абажурами – так его описал Гена. А потом друг позвонил и умирающим голосом поведал, что уже на выходе от души прищемил себе палец дверью, теперь лежит при последнем издыхании и праздновать свой собственный день рождения – наверное, последний! – не в состоянии. Лёне было одновременно и смешно, и досадно. Ладно, с кем не бывает. Кажется, дождь поутих, можно закупиться в супермаркете, доехать до страдальца, и посидеть с Геной у него дома. С этими мыслями Лёня поднялся и начал пробираться к выходу.

И увидел за столиком возле окна Глеба Поддубного.

***

Меньше всего Лёня ожидал от себя, что не пойдёт к Гене. Ноги сами привели его к дому Глеба. Если бы эти самые ноги не замёрзли до полной потери чувствительности, Лёня простоял бы рядом с его домом всю ночь.

Ещё меньше Лёня понимал, почему он вернулся сюда снова на следующий вечер.

Пытаться что-либо понять почти инженер-технолог Заболоцкий перестал, когда «Ауди» представительского класса, за рулём которой сидел профессор Поддубный, чуть не толкнула его капотом, паркуясь в неположенном месте – прямо под окнами дома Глеба.

========== Брат ==========

– Ты хочешь уехать?

Глеб прокручивал разговор с Машей уже который раз и даже злился. Вот что за женщина такая! Лишь бы все были с ней рядом, лишь бы за юбку её держались. И слезы неподдельные в глазах…

Как можно отказаться от такого предложения? Такие шансы каждый день не выпадают. Это была мечта всей его жизни – работать в Национальном институте общемедицинских наук США. А тут сам Джон Гёрдон, лауреат Нобелевской премии предлагает участие в проекте. Конечно, он за! Конечно, надо ехать! Это то, это оно, это просто невообразимо что!

Вот с этой радостной новостью он и летел на встречу с Машей. А кому можно рассказать и кто ещё может порадоваться совершенно искренне за него? А нарвался на слёзы.

Нет, она улыбалась и поздравляла, и вроде радовалась, только глаза уж очень неестественно блестели. ЕЁ такие говорящие глаза.

Глеб ушёл немного с обидой. Он ждал искренней радости, и участия, и соучастия. Он ведь потом через пару лет и её туда бы перетащил с семьей…

Только Маша сказала, что это нереально. Сашина мать никогда не подпишет отказ от материальных претензий к сыну, обязательного для выезда за границу на ПМЖ. Просто из вредности и зависти не подпишет.

И Глеб ушёл. С обидой от недопонимания.

На работе всё не ладилось. Этому раздолбаю Виталию Глеб вообще предложил написать заявление по собственному желанию, иначе пообещал уволить по несоответствию. Как можно, имея красный диплом, быть таким придурком?! Вот это у Глеба совсем в голове не укладывалось.

От грустных мыслей спасала работа. Вот работой он и занимался, не поднимая глаз от компьютера и бумаг с таблицами, когда позвонил Саша.

– Глеб, привет! Прости нахала, я сегодня задерживаюсь чуток. Аню глянешь? Просто зайди и посмотри, что делает ребёнок.

– Хорошо, и уроки проверю. Не волнуйся. Саш, мы там с Марией чуток повздорили, не сильно, но к взаимопониманию не пришли.

– Что ты хочешь от глубоко беременной женщины? Она мыслит эмоциями и выводами на их основе. Это особый вид мышления, неподвластный вообще ничему, даже её собственному пониманию.

Глеб рассмеялся и его отпустило. Действительно, срок у Маши уже большой, а он ей о работе с американцами рассказывает… Сам сглупил, потом надо будет вернуться к этому вопросу, через пару месяцев, когда родит.

Виталий принёс заявление на увольнение. Ныл, унижался, просил. Его не было жалко, вот совсем не было. Поддубный молча подписал и отправил в отдел кадров. Пусть других дураков ищет – клевать на липовый красный диплом. Кстати, его же кто-то привёл… Только бы вспомнить, кто? Ну да ладно, потом разберётся.

***

Маша плакала. Остановить слёзы никак не получалось. Конечно, Глеб выберет работу в этом институте американском, конечно, это перспектива, это то, чего он так хотел! А что ещё у него есть, кроме работы?

Да, он великий учёный, это его стезя. Он всю свою жизнь посвятил своему делу, он гений. А чего хочет она? Правильно, чтобы он был рядом. Потому что он родной и близкий. И она его любит. Просто любит настолько, что жизни своей без него уже не представляет. Потому и отпустить не может. Пропадёт она без него. Нет, не пропадёт, но такого чувства и такой привязанности больше ни к кому не случится.

Зачем ему уезжать?! Она говорила с ним про себя, произносила целые пафосные речи, которые никогда не посмеет произнести вслух.

Потому что это эгоизм. Она должна радоваться за него, а она о себе думает. Нельзя так.

Но только легче от понимания своей неправоты не становится, он же ей как брат, старший и самый лучший.

Глеб – второй по счёту настолько необходимый для неё человек. Первый –Саша. А до Саши была мама. Но мама умерла, а она, Маша, живёт. Пережила ли? Отпустила ли ту боль утраты? Нет. Не пережила и не отпустила, живёт с болью. Просто она не такая резкая, как тогда. Теперь уже привычная, почти естественная, тупая, а иногда ноющая боль.

Ладно, надо прекращать распускать нюни и просто переспать ночь с так внезапно свалившимся на неё горем. А утром она сможет спокойно думать и принимать действительность такой, какая она есть.

Есть не хотелось, двигаться тоже. И Маша попыталась уснуть.

***

Саша сегодня был в приёмном отделении. Там путём самообращения пришёл мужчина с жалобами на боли в желудке. Выглядел он не очень, за день до обращения явно злоупотреблял спиртным и его спихнули молоденькой докторше. В приёмном было не протолкнуться, и девушка, опутав пациента проводами переносного ЭКГ-аппарата, снимала кардиограмму на банкетке. Почему Саша заглянул ей через плечо, он и сам не понял. Наверное, сказалась привычка контролировать вся и всё, а Люсе, которая работала всего первый год, он особо не доверял.

– Ничего страшного, — успокаивающе говорила та. — Обычная ишемия. Вы сейчас посидите немного, отдышитесь и ступайте домой. А завтра придёте в поликлинику, к участковому терапевту…

– Можно вас на секундочку, доктор?- позвал её Саша.

– Вы что, не видите, что я занята? — с вызовом произнесла Люся, но всё-таки поднялась и зашла следом за Сашей в дежурку, прикрыв за собой дверь.

– Это не ишемия, а начало инфаркта, — сказал Саша. — Сегмент «эс – тэ» уже попёр вверх…

– Это наводка, — возразила Люся. – Это же старая модель переносного аппарата. Я же вижу, что там на самом деле.

– Зато я умею читать кардиограммы, милая девушка. Пациента надо госпитализировать с острым инфарктом.

– Что вы там умеете? Если бы не были протеже Поддубного, то вас и на работу бы никто не взял!

Саша не отступил и разговор продолжился у главного врача. Мужчину госпитализировали, а через пару часов ЭКГ уже отчётливо показывала инфаркт миокарда.

Естественно, всё закончилось разбором полётов, и написанием объяснительных, а потом ещё истерикой и гневной речью Люсечки.

Дальше выяснилось, что работать в таком перевозбуждённом и расстроенном состоянии она не может, и Сашу попросили ей помочь.