Но старуха очнулась снова; осмотрела опять Мери, комнату, все предметы, окружающие ее, и как будто утвердившись в порядке, к которому все чувства её привыкли, она повторила приказание посмотреть в сонник: что значит слышать во сне про мертвого?

— Быть морозу, — отвечала невнимательно Мери.

— Что ты, Мери!.. это бред… посреди горячего лета… пустыня здесь, что ли?

— Так в книге сказано.

— И книги как люди стали лгать! Впрочем, Бог ведает… говорят, что в последние веки вся земля замерзнет и людям нигде не будет пристанища!..

После столь горестной мысли, старуха замолкла; только один шепот её напоминал, что она не спит. Мери также молчала, но это молчание было бы горько для каждого, кто взглянул бы в это мгновение на Мери.

Грудь её стеснилась, дыхание было скоро, лицо бледно, голова приклонилась, руки были сжаты, из закрытых очей катились слезы, как в гротах Турских — капли воды, которые цедились некогда сквозь своды, стекали по белому мрамору, падали на землю, и уподоблялись, то искрам алмазов, то тусклой белизне перлов.

Лена сидела подле нее; она перестала вырезывать мальчиков и убирать куклу; она также задумалась, взглядывала часто на Мери, вздыхала также глубоко, как и она, и говорила ей тихо:

— Не плачь, Мери! а не то и я заплачу! Бабушка рассердится!

Мери схватила доброго ребенка на руки:

— Чья душа в тебе, малое дитя?.. Черты твои слишком мне знакомы, но чья душа в тебе?

Слезы заструились из очей её; Лена также заплакала. Она прижалась к труди Мери и стеснила вздохи и рыдания свои, боясь, чтоб не заметила их старуха; но она уже вслушалась.

— Что вы говорите там?.. Что ты рассказываешь, Мери?

— Ничего.

— Лучше бы ты взяла книгу с притчами, да читала мне. Садись подле.

Для Мери легче было бы слышать в эту минуту приговор к смерти; она готова была бы скрыться под мрачные своды неисходимой темницы, чтоб только быть одной, не удерживать слез своих и не скрывать горесть свою; но зависимость есть благо для слабых. Мери должна была рассеять по крайней мере признаки печали и исполнить волю старухи.

Она взяла книгу, развернула без внимания и стала читать:

— Долго ходил он по комнате, оглядывая все внимательно. Нетерпение его дошло до высочайшей степени.

— Здесь нет! — произнес он, и пожал плечами. После долгого размышления он бросился по всем ящикам, но напрасно. — Нет! — вскричал он горестно.

Тщетные поиски в комнате и в целом доме изнурили его. Скорыми шагами пошел он в сад, и выбрав самое высокое дерево, стоявшее на холме, взлез на него и окинул взорами всю окрестность. И там нет! Вышел в калитку, в поле, пробежал по всем тропинкам и по дороге, ведущей к мельнице, осмотрел все кусты и разрыл ногою все кучки, насыпанные кротами.

— И тут нет! — произнес он с отчаянием. Остановился и стал шарить по всем карманам. — Нет! — заревел он наконец, и возвратился домой.

— Что такое читаешь ты, Мери? Какой чудак ищет прошедший день.

— Это повесть.

— Где же тут Княгиня? Как звать ее, которая прогуляла княжество.

Мери стала перебирать листы в книге.

— Ну! — прохрипела старуха.

Мери читала:

— К вечеру роскошный дворец осветился, музыка загремела и Ариадна открыла бал с Олегом.

Соперник смотрел на него с завистью и досадою.

— Вы помните ваши, условия с Самбором, — произнесла тихо Ариадна.

— Помню, Княгиня! — отвечал Олег.

— Для чего безрассудною клятвою своею вы вырвали в у него клятву, которая лишает меня и владения и…

Олег думал понять слова Ариадны; он сжал её руку; она продолжала:

— Чем поможете вы теперь этому?

Олег молчал.

— Внимайте же мне, и исполните, что я скажу. Теперь время дорого; идите в главную внутреннюю галерею дворца, но, чтоб Самбор не заметил вашего отсутствия; близ третьих дверей, с правой стороны, ожидает вас женщина и другая одежда. Когда все будет готово, мы встретимся в галерее. В замке моем ожидает священник и венец союза. Согласны ли вы?

— Княгиня Ариадна! Кто не скажет: я согласен, если от этого зависит жизнь, счастие, блаженство! Но соперник? Его клятва?

— Предоставьте все мне; ступайте, но помните: осторожность и молчание до окончания обряда — это необходимо.

Олег скрылся.

Ариадна подошла к Самбору.

— Моя судьба должна сегодня решиться, — сказала она ему, — понятно ли вам это, Самбор?

Самбор вспыхнул от таинственного смысла слов, в которых понял он все, чего желало его сердце. Он хотел говорить, но Ариадна прервала излияние его восторга теми же словами, которые она высказала Олегу.

Вскоре и Самбор отправился во внутреннюю дворцовую галерею, где у третьих-же дверей, но с левой стороны, ожидала его поверенная Княгини Ариадны.

Молча провела она его чрез ряд покоев в уборную, к зеркалу, близ которого толпа девушек с платьем и уборами Княгини, взяли Самбора в свое распоряжение. Вскоре в стекле отразился не образ прекрасного мужчины, а прелестная, молодая: женщина, светская красавица, мечтательница о победах и наслаждениях любви. Но недолго наслаждался Самбор превращением своим: на него накинули широкое, непроницаемое покрывало, и повели.

С Олегом, полетевшим на крыльях счастливца исполнять священную волю Княгини: Ариадны, случилось, с противной стороны галереи, подобное же превращение. Как божество тайн, или как невесту, с трепетом ожидающую минуты, в которую все чувства, понятия и отношения к жизни изменяются, его также вели под руки.

Между тем Княгиня Ариадна, спустя несколько минут после удаления Олега и Самбора, обратилась к собранию и объявила всем, что она едет в свой загородный замок, где для её гостей готовятся новые, неожиданные удовольствия.

— Это последний день моей свободы, и потому я хочу провести его так весело, чтоб память об нем никогда не изгладилась! Там ожидаю я всех гостей моих, ровно в 12-ть часов ночи!

После сих слов Ариадна скрылась, оставив всех в изумлении.

— Княгиня ожидает вас! — сказала поверенная её переодетому Олегу; взяла его за руку, покрытую перчаткой, и повела. Двери в галерею отворились; с противной стороны также вышли.

— Вот! — произнесла она и сложила руки двух соперников.

Восторг пробежал по чувствам их; каждый мечтал сжимать в руке своей руку Ариадны. Обманутое воображение вливало в сердца их тот же трепет, который испытывает взаимность двух полов; их свели с крыльца и посадили в карету.

Чувства, не смевшие выражаться иначе, как только пожатием руки, перелились в пальцы. Говорить было запрещено и невозможно; в той же карете сидела любимица Ариадны, неугомонная Графиня Орни, которая заглушала рассказами своими стук колес. По гладкой дороге, карета скоро докатилась до замка.

У подъезда, приезжих встретили с факелами и ввели по большой лестнице, через ряды покоев в огромную залу, которая была уже полна гостей. Все стояли в молчании и с удивлением смотрели на совершающийся обряд венчания. По обычаю, невеста была под покрывалом, а жених в рыцарском одеяния и в шлеме с опущенным забралом. Обряд уже кончился, и, тогда как Олег и Самбор, следуя за Графиней Орни, приблизились к налою, священник благословил жениха и невесту, и произнес громким голосом:

— Да нерасторгнется союз ваш вовек! Княжите со славой над добрым народом!

В это время Рыцарь снял шлем, а невеста сдёрнула с себя покрывало. Граф Войда и Княгиня Ариадна обняли друг друга.

— Обман! Обман! — раздались вдруг два звонких мужских голоса. Все обратили внимание на двух вошедших с Графинею Орни женщин, которые отскочили друг от друга и бросились вон из залы.

Мери остановилась читать, ибо старуха захрапела.

— Подожди меня здесь! — сказала она тихо маленькой Лене. — Если проснётся бабушка и спросит меня, то скажи ей, что я пошла к Врасанне за смоквами, слышишь?

— Слышу — отвечала Лена, и с горестию смотрела на скорое удаление Мери.

Пробежав сад и взобравшись на полускат горы, Мери торопилась по узенькой тропинке, идущей густым кустарником до самой вершины скалы, где была вестовая или обзорная башня. Приблизившись к оной, Мери устремила внимательный взор на два окна, находившиеся в верху строения и заделанные железными решетками.