Земля упраздненного Ильинского монастыря перешла митрополиту Новгорода. Вместо обители (на Ильинке, 3) появилось Новгородское подворье, нечто среднее между постоялым двором и церковным управлением. Романовы, укрепляя династию, щедро дарили монастырям владения в Китай-городе. Рядом с Новгородским подворьем (на Ильинке, 5) возникло Троицкое подворье Троице-Сергиевой лавры. За ним (на Ильинке, 7) обустроилось подворье Иосифо-Волоколамского монастыря. Далее (на Ильинке, 9) обосновалось подворье Алексеевского монастыря. За ним следовало подворье Воскресенского монастыря (на Ильинке, 11). Можно лишь воображать, какая дивная красота открывалась взорам прохожих. Ведь в каждом таком подворье среди монументальных палат возвышались церкви с куполами и колокольнями. Судьба всех средневековых подворий одинакова. Как пишут историки, «в связи с торговым характером улицы они вскоре превратились в источник больших доходов для монастырей, сдававших их купцам под лавки и амбары». Эти заведения дополняли «Государева гостиного двора ряды» и Гостиный Двор на Ильинке.

Кроме зажатой в истоке улицы церковки в устье Ильинки возвышалась сотни лет непревзойденной красоты церковь. Она появилась в 1680 году стараниями гостей из Архангельска, братьев Филатьевых. Они возвели пятиглавый храм. Его нижний этаж служил хранилищем товаров и усыпальницей. Над ним высились стены, украшенные шестигранными окнами и венцами, подпиравшими башенки куполов, усеянные звездами. По обету братьев внутри храма установили высокий крест с частицами мощей 156 святых. Поэтому церковь Николы, в отличие от других одноименных, называли Никола Большой Крест. Авторы путеводителя «По Москве» 1917 года видели храм светло-голубым. Не скрывая восхищения, они писали: «Особенно интересны крыльца, в сложной обработке которых чувствуется уже настоящий рисунок барокко. Великолепное убранство этого храма ставит его в ряд с самыми лучшими образцами русского искусства». В справедливости этих слов можно убедиться в трапезной церкви Троице-Сергиевой лавры, куда попал иконостас, созданный по заказу братьев Филатьевых царскими изографами Оружейной палаты. От храма остался фундамент, присыпанный землей чахлого сквера. Помянутые два крыльца, выходившие на тротуар, послужили большевикам в 1933 году основанием для сноса шедевра. Очевидец разрушения поэт Юрий Ефремов, потрясенный злодеянием, писал:

На Ильинке, кроме церкви Ильи Пророка, не осталось ничего от средневековой Москвы. Сломали вслед за Николой храм Ипатия, принадлежавший подворью знаменитого Ипатьевского монастыря в Костроме. Поводом к сносу послужило «письмо трудящихся» в Моссовет, что церковь «расположена против здания ЦК ВКП(б) и своим присутствием только влияет на небольшую часть отсталого населения». О разрушенном храме напоминает название Ипатьевского переулка. Из многочисленных некогда подворий Китай-города сохранились в переулке палаты Пафнутьева-Боровского монастыря. Их передвинули в глубь двора, когда на закате советской власти сооружали столовую ЦК партии. Тогда памятник ХVII века обмерили и исследовали досконально, вернули, насколько это было возможно, утраченный вид. Одноэтажные каменные палаты, крытые черепицей, состояли из пяти сводчатых залов и тянулись на 26,5 метра.

Соседние красные палаты в Ипатьевском, 12 принадлежали богатому «гостю» Ивану Чулкову и находились в его купеческой усадьбе. Стены дома сплошь покрыты вытесанными вручную из кирпича наличниками, карнизами, «лопатками» и поясами между этажей. Все это дополнялось утраченным Красным крыльцом.

Усадьба купца перешла Симону Ушакову для «иконописного завода, что с учениками». Это последний великий русский иконописец Московской Руси, игравший роль главного художника Кремля. Он писал фрески и иконы, делал рисунки монет, украшал ружья, гравировал, чертил карты и планы. Симон Ушаков решился писать иконы «как в жизни бывает». Плоские лики святых у него предстали в объеме, он использовал светотень, чтобы создать «световидные образы» по примеру художников Западной Европы. «Живоподобные образы» вызвали ярость у многих современников, в числе которых был неистовый протопоп Аввакум. По поводу художественных новаций он высказался так, обращаясь к патриарху Никону и его сторонникам: «Посмотри на рожу свою и на брюхо свое, никонианин окаянный, – толст ведь ты. Как в дверь небесную хочешь войти?.. Взгляни на святые иконы и смотри на угодивших Богу, как хорошие изографы изображают их облик: лица и руки, и ноги тонки и измождены от поста и труда... А вы ныне подобие их переменили, пишите таковыми, как вы сами – толстобрюхих, толсторожих, и ноги, и руки как тумба… А то все писано по плотскому умыслу, так как сами еретики возлюбили толстоту плотскую и отвергли возвышенное… Ох, ох, бедные! Русь, чего-то тебе захотелось иностранных поступков и обычаев!» Взгляды Аввакума разделяли искусствоведы ХХ века, полагавшие, что ангелы «Троицы» Симона Ушакова (в Русском музее) выглядят грузными в своей грубоватой телесности, а их объемность лишает святых одухотворенности и поэзии, присущей «Троице» Андрея Рублева.

Симон Ушаков расписывал не только дворцы и церкви Кремля. Рядом с «иконописным заводом» стоит в Никитниковом переулке Китай-города храм Троицы, построенный в своей усадьбе купцом Григорием Никитниковым, ярославским гостем. Его богатство позволило неизвестному великому зодчему и лучшим художникам Оружейной палаты создать в первой половине ХVII века дивный храм. Внутри его и снаружи предстает красота, подобно которой нет ни в какой другой столице. Колокольня и крыльцо под шатрами, белокаменные узоры, цветные изразцы, золоченый иконостас… Можно долго называть детали рукотворного великолепия. Но слова бессильны описать картину, возникшую в эпоху Возрождения Москвы, наступившего после триумфа Минина и Пожарского.

Пока в Кремле жил царь, Ильинка играла роль парадной улицы столицы, а украшавший улицу Посольский двор занимали иностранцы. Отсюда посольства с почестями препровождались во дворец. Тем же путем высокие гости возвращались в палаты с парадными воротами и башнями под шатрами. Став «порфироносной вдовой», Москва захирела, брошенная правительством. Опустевший Посольский двор превратился в мануфактуру.

Будь моя воля, я бы на Ильинке, где она расширяется в площадь, установил памятник Екатерине II. Она понимала первостепенное значение Москвы и подолгу жила в городе, где в ее царствование произошел Чумной бунт. Тогда чернь захватила Кремль, разгромила Чудов монастырь и винные погреба, убила архиепископа. В тайных «Записках» императрица сокрушалась:

«Я вовсе не люблю Москву. Москва – столица безделья. Никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота.

Обыкновенно каждый дворянин имеет в городе не дом, а маленькое имение. И вот такой сброд разношерстной толпы, которая всегда готова сопротивляться доброму порядку и с незапамятных времен возмущаться по малейшему поводу».

При всем при том никто в ХVIII веке не приложил столько усилий, как Екатерина II, чтобы привнести в стихию Москвы «добрый порядок». Стараниями «матушки-царицы» в городе, забывшем было о больших проектах, построены Московский университет, Сенат в Кремле, Екатерининский и Петровский дворцы, громадный Воспитательный дом, Екатерининская больница... Все эти монументальные здания служат поныне. Благодаря императрице средневековая Москва превратилась в европейский город, который с тех пор развивался по конфирмованному ею в 1775 году «Прожектированному плану городу Москве». Ему мы обязаны бульварами, Водоотводным каналом, набережными Кремля, водопроводом, мощенными камнем и освещенными масляными фонарями улицами. И Старым Гостиным двором.