Кто скажет, что башня Шухова старая? Она выглядит современнее, чем построенная сравнительно недавно другая мачта, передававшая некогда вторую программу телевидения.
Навстречу мне идут хозяева башни – высокие, стройные мужчины. Самый высокий среди них – Николай. Он старший инженер по должности, по-старому – мачтмейстер, попросту – верхолаз. Лет ему около сорока, но выглядит моложе.
На вершину Шуховой башни, где установлены антенны и куда с земли змеится кабель высокого напряжения, верхолазам часто приходится подниматься. По сторонам смотрят круглые тарелки антенн, часть из них постоянно меняет направление. То они смотрят на соседний Ленинский проспект, то обращаются на север, где золотятся купола Кремля, то поворачиваются на восток, держа равнение на трубы автозавода.
Транспортом верхолазам служит железная клеть, подвешенная на тросе по центру башни. 17 минут длится подъем на вершину, отстоящую от земли на 165 метров.
Летом рабочий день верхолаза начинается до восхода: наверху жарко от солнца и нагретой краски. Каждые семь лет верхолазам приходится становиться малярами. Ярусы башни попеременно красят в оранжевый и белый цвета. Чтобы ей стать красивой, одетой в новое оранжево-белое платье, верхолазы надевают на себя тяжелую робу. Она меняет окраску, становится то оранжевой, то белой, в зависимости от того, каким цветом покрывают очередной ярус. Но спецовка неизменно продолжает оставаться тяжелой и неудобной. На нее, как дождь, падают капли невысохшей краски.
Я увидел, стоя на земле, как работают верхолазы малярами. К тросу, свисающему с верхнего яруса, привязана доска, люлька, похожая одновременно и на трапецию, и на качели. В нее пересаживаются верхолазы из клети, поднятой лебедкой. Это выглядит примерно так, как в цирке, когда артист поднимается вверх и усаживается на трапецию.
Вообразите, что на акробате – комбинезон, в руке – кисть, с трапеции свешивается ведро с краской и все действие происходит под куполом раз в 8 выше купола цирка. Ноги свисают с доски, рука держится за трос, протянутый внутри башни. С его помощью подтягиваются к фермам, обхватывают их ногами, а свободной рукой красят… Передвигаются вокруг башни, перебирая ногами фермы. Вся эта акробатика называется «ходить». Снизу тонкий трос незаметен, кажется, что верхолазы пребывают в невесомости, шагают, сидят в небе и красят башню.
Деды тех, кто поднимается на головокружительную высоту, пришли на Шаболовку артелью в «незабываемый 1919-й», когда правительство – Совет народных комиссаров в чрезвычайно срочном порядке решил построить башню «для обеспечения надежной и постоянной связи центра республики с западными государствами и окраинами». Правительство Ленина раздувало пламя мировой революции, и для этого требовалась любой ценой самая мощная на земле радиобашня.
…Верхолазы рассказывают мне то, что слышали от стариков, тех, кто раньше работал на их месте. Слушаю легенду:
– Когда инженер Шухов умирал и завещал башню народу, он говорил: башня простоит 50, и 100, и 200 лет, если ее будут клепать, а не сваривать. Видите заклепки?
Черные круглые выпуклости легко различаю на металлических фермах.
– Делали так: поднимали жаровню, раскаляли заклепки и клепали все наверху…
Услышанные мною слова дополняет прочитанный рассказ очевидца – комиссара строительства Коваля:
– Работа на Шаболовке велась спешно. Более 100 рабочих с восхода солнца до темноты трудились над сооружением башни. Двадцать верхолазов на люльках работали в течение дня, не спускаясь на землю. В лютую зиму 1921 года при сильном морозе одежда верхолазов, находившихся на высоте от 25 до 150 метров, леденела.
Когда смотришь на башню, не думаешь, что составляют ее шесть гиперболоидов, о геометрии, а думаешь об искусстве. Блистательный инженер Владимир Григорьевич Шухов, всю жизнь конструировавший котлы, клепаные баржи, нефтехранилища, вдохновленный идеей самой высокой в мире башни, превратился в художника-творца.
…Вместе с мачтмейстером Николаем становлюсь в клеть. Раздается команда «вира», и трос наматывается на вал лебедки. Наш лифт, поднимаясь в небо, поравнялся с бровкой Воробьевых гор, дугой трамплина. Пока я следил за юго-западной стороной, город предстал отовсюду. Теперь могу легко сосчитать шесть ярусов башни. Они разделили всю Москву на шесть круговых панорам: верхней досталось небо, нижней – дома соседней Шаболовки. Зато на четырех других изображен по вертикали, как на старинной картине, весь необъятный город.
Неловко восклицать и восторгаться, стоя рядом с малознакомым человеком. Но он понимающе смотрит на меня, молчит, стараясь не отвлекать от картины того, что сам может видеть каждый день, а другие никогда.
– Интересно отсюда смотреть, когда вечером зажигаются огни или когда утром восходит солнце…
Николай много лет смотрит на Москву с высоты. До этого долго мечтал, чтобы вот так запросто подняться на вершину башни. Он, по его словам, увидел ее впервые вместе с московским небом в тот самый миг, когда его вынесли из родильного дома, стоявшего рядом с башней. Николай увидел башню в перевернутом виде, как все новорожденные. И сейчас он часто наблюдает ее перевернутой – сверху вниз, когда висит в люльке, поглядывая сразу и на свой родильный дом, и на свой отчий дом. Домам ничто не угрожает. Башня стоит неколебимо. Ее наклон составил всего 6 сантиметров за полвека.
Когда-то башня Шухова тросами связывалась с другой деревянной башней. Николай помнит, как однажды перед войной в плохую погоду зацепился за такой трос между башнями почтовый самолет. Аэроплан упал, башня не пострадала.
Мальчишки соседних домов, среди них и Николай, прибегали к башне, чтобы поиграть, они просили старого мачтмейстера Назаренко показать им Москву с высоты. Назаренко учил Николая профессии верхолаза. А теперь дети Николая просят поднять их ввысь.
Верхний ярус сливается своим цветом с небом. Сейчас он сохнет, и мне за воротник падает пара белых капель. Тучи нависают низко со всех сторон, но дождя пока нет, и облака бросают на город синеватую тень, сливающуюся с дымкой.
– А на Чукотке дымки нет, – вдруг говорит верхолаз, служивший там солдатом. – Говорят, кислорода там не хватает, и холодно, и ночь, а мне нравится. Воздух чище. Охота какая! Грибы, ягоды – вот только высоты нет…
Мы зависли на самом верху. Но клеть не болтает. Ветер проскальзывает сквозь широкие проемы ферм. Поднимали как-то сюда, наверх, бутылку с водой. Бутылку не сдуло, поверхность воды чуть-чуть всколыхнулась. Единственный враг башни – коррозия металла. Поэтому ее красят. Раньше – в черный и желтый цвета. Сейчас – по новому стандарту – в белый цвет и оранжевый.
И краски города меняются. Белые панели наложили на каркас гостиницы «Россия». Голубеют дома на Арбате. Вижу высотные здания, купол далекого театра Армии. Но потом нет охоты рассматривать картину по частям. Мне, может быть, никто не поверит, но город вдруг предстал розовым. Я присмотрелся: красные кирпичные стены слились с желтоватой плиткой новых домов, позолота куполов – с белыми стенами жилых башен, зелень листвы – с синевой воды. Все это замешено на дымке и излучает розовый цвет.
Смотри не смотри – не запомнишь все. А как хотелось бы закрыть глаза и видеть всегда то, что вижу сейчас: Москву, ее звезды, извилистую реку и висящий над ней Крымский мост, такой же красивый, как Шухова башня.
На другом краю города маячит теперь башня в Останкино. А как же старая Шухова башня, откуда начались первые телепередачи, откуда вещала до войны самая мощная радиостанция в мире имени Коминтерна? Ей нашлась работа и тогда, когда эфир прорезали волны из Останкина.
Но даже если когда-нибудь работы на Шаболовке не окажется, башня Шухова останется стоять как памятник инженерного искусства.
– Майна! – прозвучала команда мачтмейстера Николая.
Лебедка раскрутилась обратно, клеть пошла вниз, и занавес над Москвой опустился.
Дополнения. Первое дополнение взято мной из старого бюллетеня Народного комиссариата почт и телеграфа № 18 за 1922 год, где опубликовано циркулярное распоряжение № 25/366. Строки циркуляра сложены в честь строителей. Вот полный текст этого документа:
