– Не стоит. Все скоро закончится!

– Ну, тогда я спокоен.

Только в тот день, когда начались слушания, Ду Мэй узнала, что ее муж больше не председатель на этом суде. До этого момента она все время беспокоилась о нем. На слушания она не пошла, а отправила вместо себя свое доверенное лицо – Бин Эр, а сама ждала ее в редакции. Из рассказа Бин Эр она узнала, что председатель на процессе – не ее муж, и на какое-то мгновение испытала облегчение, словно камень с души упал. Но тут же ощутила давление нового камня. Она не знала, каким образом муж смог взять отвод, но чувствовала и свою вину в этом деле. Приговор не был объявлен прямо в зале суда. Бин Эр написала статью, а Ду Мэй, когда ее правила, внесла в абсолютно объективный текст свои поправки, которые совершенно очевидно были направлены на поддержку торговца Чэнь Цзэво; она пыталась докопаться до социальных причин произошедшей с ним трагедии. Закончив, она почувствовала некоторое успокоение. В ожидании приговора она молилась каждый день. Ду Мэй знала, что если торговцу вынесут смертный приговор, то она не будет знать покоя до конца своих дней. Коллеги, обсуждая возможные сценарии окончания этого дела, склонялись к тому, что ему дадут пожизненное или вынесут смертный приговор, но с отсрочкой исполнения. Никто не мог и предположить, что во время ожидания вынесения приговора в городе произойдет еще одно убийство: один мужчина убил трех полицейских в участке. Эта новость приковала к себе всеобщее внимание. И хотя два дела никак не были связаны между собой, но это убийство повлияло на решение по делу торговца Чэнь Цзэво. Его приговорили к смертной казни и обязали выплатить семье погибшего сто тысяч юаней. Подавать апелляцию он не стал. Позднее люди, которые были в курсе происходившего, говорили, что коллегиальный суд собирался приговорить Чэнь Цзэво к смертной казни с отсрочкой наказания и выплате компенсации в размере двухсот тысяч юаней. Однако из-за этого убийства полицейских они изменили свое решение. Сверху было дано указание судить по всей строгости закона.

Из-за этого неожиданного результата на душе у судьи Чэнь Цзэво было тяжело. Вэй Гунчжи встретился с ним и пытался объяснить, что тут нельзя никого винить, ведь они сделали все, что было в их силах. Но кто же знал, что произойдет такое убийство? Он понимал, что Ду Мэй еще не простила Чэнь Цзэво, и спросил:

– Хотите, чтобы я стал посредником между вами?

Чэнь Цзэво с благодарностью произнес:

– Вы, господин Вэй, и так уже помогли в этом деле. И хотя результат вызывает некоторое сожаление, но его можно принять.

Вэй Гунчжи тут же при Чэнь Цзэво набрал номер Ду Мэй и сказал, что сейчас обедает с судьей Чэнь Цзэво и тот очень расстроен, а также добавил, что он надеется, что она простит мужа и вернется домой. На что Ду Мэй холодно ответила:

– Передай ему, что когда придет время, тогда и вернусь.

В этот период Ду Мэй постоянно испытывала душевную боль. Тот предлог, который придумал судья Чэнь Цзэво для собственного успокоения, в ее случае не работал. Она считала, что погубила торговца Чэнь Цзэво, и хотя не она была прямым исполнителем, но принимала в этом участие и ее можно считать пособницей. Она не могла простить себя, хоть и пыталась, как пыталась простить и Чэнь Цзэво. Иногда она даже раздумывала, как исправить положение. Если бы она была такой смелой и вынесла на всеобщее обозрение тайну судьи Чэнь Цзэво, то, возможно, в процессе произошел бы перелом и это дело снова привлекло бы внимание публики, из-за чего приговор могли пересмотреть. Если бы она обладала такой смелостью, то давно уже так поступила бы. Но такой смелости у нее не было. Ду Мэй имела мужество осуждать саму себя, переосмысливать свои действия, но не осмеливалась предпринять реальные шаги. В эти дни она металась между двумя крайностями. В один день верх брала идея исправить положение, она писала статью на эту тему, но на второй день решимость отправить статью испарялась, и она стирала ее из компьютера. А потом она снова начинала осуждать себя и раскаиваться. Ду Мэй не могла вынести этих повторяющихся мучений, в ней что-то надломилось, и она начала искать забвения в вине. Каждый день после работы она приглашала подчиненных вместе поужинать и выпить. На работе знали, что она уже много дней не живет дома, и полагали, что у нее проблемы в отношениях с мужем, но не знали, чем ее утешить. Вернувшись в гостиницу, она не могла уснуть, сидела и курила, в итоге на ее губах даже образовались маленькие язвочки. Она постоянно вспоминала, как познакомилась с Чэнь Цзэво, как развивались их отношения, как они поженились и родили ребенка, вспоминала каждый день, прожитый с ним за эти годы. Если бы не случившееся, то он так и оставался бы ее идеальным мужем: без вредных привычек, честный и порядочный, заботившийся о семье, не слишком романтичный, но производивший впечатление надежного человека. Но сейчас она испытывала отвращение при мысли о том, что столь любимый ею человек, оказывается, выдавал себя за другого, и за его порядочностью скрывалось такое неприглядное прошлое. Если бы ей был противен только сам Чэнь Цзэво, это еще можно было бы вытерпеть, но ей была противна она сама в этой ситуации. Нынешняя Ду Мэй была далека от идеальной Ду Мэй в ее представлении. Она всегда полагала, что является честным и порядочным человеком, а также журналистом, который имеет мужество раскрывать истинное положение дел. Но оказалось, что она вовсе не такая возвышенная и прекрасная, как ей самой казалось. Поэтому она испытывала к самой себе такое же отвращение, как и к судье Чэнь Цзэво. Только сейчас она поняла, почему Чэнь Цзэво в свое время говорил о «моральной удаче» – он просто искал оправдание своей темной истории.

Ду Мэй не могла оправдать себя при помощи концепции «моральной удачи». И вот на тридцать шестом году жизни она поняла, что не является смелым человеком, что она все время от чего-то уклоняется. Чэнь Цзэво звонил ей, даже ходил к ее родителям в надежде, что жена вернется домой. Но она пока не могла посмотреть ему в лицо; вплоть до того момента, пока не вышло извещение об итоге пересмотра дела Чэнь Цзэво. В день его казни Ду Мэй по-прежнему испытывала те же мучения, но знала, что уже поздно. Возможно, понятие «моральной удачи» могло бы реабилитировать судью Чэнь Цзэво, но она не могла найти такого оправдания для самой себя. На следующий день после казни Ду Мэй вернулась домой, где так давно не была. Ее собственный дом и сильно исхудавший муж показались ей совершенно чужими. Она тоже похудела, отчего Чэнь Цзэво почувствовал угрызения совести. Он произнес:

– Мэймэй, ты вернулась? Вот и хорошо! Прошлое пусть остается в прошлом. – Он раскрыл объятия и заключил в них Ду Мэй.

И тут Ду Мэй заплакала. За все это долгое время, когда ей было больно, она пила, но ни разу не плакала.

– Не плачь! Мы не будем плакать!

Но Ду Мэй продолжала плакать:

– Чэнь Цзэво умер! Это мы убили его!

Руки судьи Чэнь Цзэво, обнимавшие Ду Мэй, словно одеревенели. Через какое-то время он сказал:

– Это я убил Чэнь Цзэво, к тебе это не имеет никакого отношения!

Ду Мэй оттолкнула его и достала из сумочки соглашение о разводе:

– Давай разведемся!

Когда Чэнь Цзэво получил ее CMC о том, что она возвращается домой, радости его не было предела. Он позвонил дяде, который беспокоился из-за кризиса брака племянника, и поведал ему эту радостную весть. Он специально пораньше вернулся домой, чтобы приготовить те блюда, которые любила Ду Мэй. Он полагал, что все закончилось. Хотя у них обоих появились шрамы в душе, но он верил, что со временем все постепенно сотрется из памяти. Он не предполагал, что Ду Мэй сразу по возвращении домой заставит его поставить подпись под соглашением о разводе! Он взял документ в руки, и лицо его посерело. Зная Ду Мэй, он понимал, что это – результат ее долгих и глубоких размышлений. Спустя какое-то время он сказал:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».