Над Изабеллой сияло небо Испании. Здесь дон Лонса останавливал свой отряд только на ночлег. Все остальное время они ехали по пыльным дорогам, где когда- то на своей высокой лошади путешествовал дон Кихот со своим верным слугой Санчо Панса. Изабелла с невольным любопытством рассматривала мулов, попадавшихся им навстречу. Задняя половина их тела была гладко выбрита, ветер развевал разноцветные ленточки в густых рыжих гривах. Перевозчики товаров на мулах почтительно снимали шляпы и охотно продавали богатым путешественникам фиги и гранаты. Попробовала Изабелла и знаменитый сорбет - искусно замороженное питье из сока апельсина или лимона, и сладкого миндаля. Но больше всего ей пришелся по душе вкуснейший сорбет из сока вишен и сладких сливок.

-Вам, конечно, нравится!- с радостью сказал дон Лонса, подавая спутнице по ее просьбе вторую чашу с этим восхитительным кушаньем.

-Весьма! - похвалила графиня. Она брала розовыми пальчиками кусочки сорбета и клала в рот. Дон Лонса, восхищенно замерев, следил за нею.

Услышала Изабелла и знаменитую вечернюю серенаду. Той девушке, которой предназначалась песня, было не более пятнадцати лет, но ее горячие, огромные глаза уже пылали огнем любовной щедрости. Она была настоящей девушкой из народа - непостоянной, гордой, и каждый, на ком останавливались ее черные дерзкие глаза, восхищенно замирал. Девушки ее социального слоя носили открытые туфли из буйволиной кожи, алую или синюю юбку, вышитый глубокий лиф, перекрещенную на груди яркую шаль, и черные кружевные мантильи. За левой подвязкой у них всегда был спрятан нож.

В одну душную ночь Изабелла проснулась в своей комнате от резкого, но глубокого звука какого-то музыкального инструмента. Графиня подошла к окну, заделанному решетками, и осторожно выглянула на улицу. Какой- то музыкант черной тенью стоял у соседнего дома и медленно перебирал струны. У окна напротив, закрывшись веером, как могла видеть Изабелла, сидела девушка. Ее глаза блестели в темноте. Человек тихо, проникновенно запел. Изабелла понимала не все слова, но смысл уловила, и глаза ее затуманились. И не один он нашептывал подобные слова. У многих окон городка стояли влюбленные и в вполголоса пели любовь! Предметы их страсти лениво обмахивались веерами, и вскоре вся улица благоухала запахом нар¬да и жасмина, украшающих высокие прически женщин. Испанки явно изнемогали от страстного пения своих возлюбленных, но молчали и не двигались.

Чужой странный, темный мир царствовал здесь, но Изабелла не боялась его, ибо этот новый мир был понятен ей. Люди любили, ревновали, тревожились за любимых, мечтали о простом человеческом счастье, о детях, изобилии, согласии, страсти. Дон Лонса тоже стерег окно пленницы: Изабелла явно различала его закутанную в плащ молчащую фигуру в кустах одуряюще пахнущей акации. Утром графиня с усмешкой заметила ему:

-У вас живут, только ночью, верно?

У нее было хорошее настроение, ибо Изабелле удалось перекинуться несколькими словами с хозяйкой гостиницы, где они остановились. Старая женщина обещала помочь француженке и сообщить ее мужу, если он будет здесь, куда ее увозят. За свою помощь она взяла обручальное кольцо Изабеллы. Та едва не плакала, отдавая любовный подарок мужа, но стиснула зубы и протянула кольцо женщине. Теперь у нее ничего не осталось.

-Вас, моя донья, разбудил кортехо нашей соседки,- объяснял тем временем дон Лонса.

-Кортехо? Кто это?

-Это слово означает - любовник. Так принято, что все девушки в городке каждый день слушают пение своего кортехо и, если оно хуже остальных, над неудачливым мужчиной потешается вся улица. Это - некое соревнование между девушками!

-Какой странный и пленительный обычай! А на чем он играл? Мне так понравилось его слушать!

-Он играл на виоле лагамба – многострунном, небольшом, но очень любимом в этой местности инструменте.

-Очень красиво!

-Во Франции у вас отчего- то не поют серенад, донья Исабель, и не умеют играть на виоле.

-У нас ночью спят!

-Я бы не сказал!

Изабелла слегка покраснела.

-У нас, во Франции, сударь, тоже говорят слова любви, но они предназначены только одной женщине в мире, и их нашептывают на ухо горячим проникновенным голосом, и никто не слышит их, кроме той, кому они предназначаются и женщина чувствует себя исключительной и особенной.

Дон Лонса искоса поглядел на свою прекрасную спутницу.

-А у нас в Испании женщины не бывают кроткими,- признался он неохотно, - они неотрывно смотрят в глаза, а их губам больше подходит укус, чем поцелуй! Они обожают аутодафе и бой быков. Ах, донья Исабель, лица женщин отвратительны, когда они кричат - убей быка!

-А я думала, что вы обожаете бои быков!

-Нет, что вы! Я уже давно безуспешно стараюсь добиться отмены королевской корриды.

-Вы!? Вот как!

-Но Его величество против! Слишком крепко въелся этот обычай в нашу кровь, слишком он известен. За бой, который длится два часа, должно быть убито шесть быков, а скольких их убьют за месяц, а за год? Прекрасные животные покорно идут на смерть, а потом корчатся в агонии, и кровь брызжет на песок пляса де Тора, а испанцы воют от восторга! Как больно и горько смотреть на это зрелище! Это бесчеловечно, донья Исабель, мучить быка на глазах у сотни людей! Иногда погибают и матадоры - безумно смелые и талантливые люди. Его величество Филипп мог бы запретить корриду, но и он посещает ее с удовольствием! Ах, душа моя, какие слова найти мне, чтобы убедить его прекратить, наконец, безжалостную бойню несчастных быков и людей!?

Изабелла во все глаза рассматривала своего спутника. Сейчас упрямая морщинка прорезала его высокий лоб, придав узкому лицу усталый и горестный вид.

-Хотя, должен заметить, матадоры получают за убитого быка семь миллионов песет,- добавил испанец словно про себя. - Это, по нынешним временам, очень много, и дает возможность матадору содержать всю его многочисленную семью!

Изабелла слушала с интересом и чувствовала, как ее яростное озлобление против Испании уходит, и она невольно начинает относиться к спутнику по - дружески. У него - свои переживания, проблемы и радости, он - живой, искренний человек, а в том, что он любит свою страну и своего господина, нет его вины!

Лошади не спеша бежали по пыльной дороге, по обе стороны которой на бесконечных полях зрел виноград. Позади и впереди их скакали мавры. «Как странно,- думала Изабелла, покачиваясь в роскошно расшитом жемчугом седле, - из Франции по велению судьбы перенестись сюда, где не бывает пасмурно, где люди поют, а не говорят. Может быть, я сплю? А дон Лонса… Он человек долга. Долг, любовь, дружба - и в этой стране, такой чужой, они тоже занимают главные места в душах людей!»

-Смотрите! - воскликнул дон Лонса весело, когда они приблизились к деревеньке Гаяре. - Танцуют сегидилью! Вы непременно должны это увидеть, чтоб понять Испанию!

-Я думала, вы заняты своими мыслями, а вы услышали музыку. Вы любите свою страну, дон Лонса - вот ответ, почему вас так мучает неразрешимая проблема корриды!

-Вы необычный человек, донья Исабель! Я ни с одной женщиной в мире не обсуждал свои заботы.

-Я хочу посмотреть на танец, а вы должны отвлечься от своих тягостных дум.

Танец под поэтические куплеты, или как его здесь называли «сегидилья», захватил Изабеллу. Она с восхищением слушала однотонную мелодию двух гитар и тамбурина, и во все глаза смотрела на мужчину и женщину, танцующих под нее на главной площади городка под раскаленным солнцем. Танцоры стояли друг против, почти не сходя с места, и только ноги их отбивали ритм на площадке посреди площади. Их движения- то ленивые, то резкие - выглядели завораживающе. У женщины в руках сухо и призывно щелкали кастаньеты, а черные глаза ее прямо смотрели на мужчину. Ее тонкая талия была затянута в алую шаль, в черных волосах благоухала ветка жасмина. У танцора лицо было неподвижно, а вот движения его великолепного стройного тела в черных одеждах отличались какой- то воинственной резкостью.