Забыв про качку и осторожность, Винце стремительно перебежал палубу, перегнулся через фальшборт и увидел в кипящей воде оранжевое пятно спасательного жилета. Оно мелькало почти рядом, казалось, только протяни руку и достанешь. Увы, руки Винце были слишком коротки. Поняв это, он схватил спасательный круг и бросил тонущему человеку…

Произошло это на корме «Дивониса». А на носу траулера капитан Юргутис обнаружил, что среди членов команды нет матроса Владаса Бальчитаса.

— Посмотри, Марионас, чего он там копошится, — велел капитан мне.

По палубе «Дивониса» через равные промежутки времени перекатывались грохочущие потоки черной воды. Мертвой хваткой цепляясь за леер, я выбрал удобный момент, проскочил на корму и обомлел, увидев перегнувшегося через фальшборт Винце. Без лишних слов я схватил его в охапку и хотел отнести в каюту, но парень брыкался, что-то кричал и показывал рукой в море. Гул ветра и волн заглушал голос Винце, я так ничего и не понял, но бросил взгляд за борт. Между катящимися друг за другом, сшибающимися волнами металось пламя, отблески которого освещали оранжевый спасательный жилет.

Человек за бортом!

Придерживая одной рукой Винце, другой я нащупал на скользком планшире фальшборта тонкую нить троса, который трепетно, как натянутая струна, задрожал под ладонью…

Все современные суда оснащены надежными спасательными средствами. Это и самораскрывающиеся на воде надувные плотики, и катера, и моторные шлюпки, и яркие индивидуальные жилеты, которые выдаются каждому моряку и пассажиру. Кроме того, на палубе в специально отведенных местах прикреплены спасательные круги. Соединенные с судном длинным тонким тросом, они в нужный момент выбрасываются за борт и, попав в руки тонущего, помогают ему удержаться на воде. Но волны могут и оборвать трос, да и утопающий может очутиться далеко от судна. В таких случаях человек остается один на один с морем. Найти его ночью, в шторм или в туман так же трудно, как разыскать иголку в стоге сена. Вот почему каждый спасательный круг оснащен специальным факелом. Когда круг выбрасывают за борт, факел самовоспламеняется и горит в течение часа, испуская сильный свет, видимый на расстоянии до двух миль.

Теперь именно такой факел указывал в бушующем море место схватки человека со стихией. Оранжевый жилет вместе с кругом то поднимался на волне выше ходового мостика «Дивониса», то исчезал в разверзшейся ямине. Тонкий капроновый канат обжигал ладони. Но я продолжал его выбирать. Море не желало отдавать Владаса, оно рвало из рук канат, обдирая в кровь мои ладони, и с остервенением трепало вцепившегося в круг человека. Крепкая нить капрона была единственной его связью с «Дивонисом». А если грохочущий вал вырвет из ослабевших рук Владаса спасательный круг? Или он сам потеряет сознание и выпустит его? Ведь весной вода в Балтийском море холодная как лед…

Я почувствовал, что и Винце помогает мне. Мокрый с головы до ног, расстегнутый, с растрепанными волосами. Но и вдвоем мы никак не могли вытащить Владаса. Море словно насмехалось над нашим бессилием и все злее и злее хлестало матроса разъяренными кулаками волн.

Подбежал тралмейстер Паулюс, которого обеспокоенный капитан послал разыскивать меня и Владаса. Втроем мы все-таки подтянули матроса к борту и подняли его на палубу. Владас клацал зубами и не мог вымолвить даже слова.

— Винце — в каюту капитана! — крикнул я Паулюсу. — И закрой на замок, чтоб…

— Где вы запропали, черт побери? — грозным окриком встретил Владаса и меня капитан и тут же отвернулся: в свистопляске волн показался терпящий бедствие польский траулер. Море безжалостно швыряло суденышко, и оно то поднималось на гребне очередной волны, то проваливалось в яму так, что из глаз исчезали даже верхушки его мачт.

— Марионас, выброску! — почти на ухо крикнул мне капитан. Разговаривать спокойно в этой свистопляске просто не было никакой возможности.

Корабли, как и люди, постоянно общаются друг с другом. Они разговаривают между собой по радио, при встрече в море или океане здороваются, помогают один другому в беде, обмениваются запчастями, продуктами, передают с борта на борт почту. А для того чтоб в таких случаях судам не швартоваться друг к другу, моряки придумали выброску. Это — тонкий канат с тяжелой «грушей» на одном конце. С помощью выброски с одного судна на другое передается крепкий трос, к которому прикрепляется груз.

Польские моряки уже стояли на носу своего судна и ждали. Я взял аккуратно смотанную выброску и со всех сил кинул соседям. Влекомый тяжестью «груши» эластичный трос вычертил в воздухе полукольцо и нырнул в море рядом с траулером.

Сматывая канат, я выудил из моря «грушу», снова размахнулся. И в этот момент большая волна с шумом накрыла «Дивониса». Меня швырнуло к мачте. В следующий раз я непременно послал бы выброску точно, но теперь волна подбросила вверх польское суденышко, показав нам намотанную на его винт сеть. Об эту сеть и стукнулась «груша»…

Ох, уж эти потерянные рыбаками или утащенные бурей сети! Они не тонут, а, гонимые волнами и течением, кочуют в море, угрожая бедой кораблям. Винт польского траулера, видимо, подцепил именно такого «кочевника», и судно стало беспомощным, как малый ребенок. В безветренную погоду моряки умеют быстро освобождать винт от такого «сюрприза». А при этаком штормище…

Море опять насмехалось над нами. А запутавшийся в сетях польский траулер удалялся от «Дивониса». Витаутас Юргутис побежал в рулевую рубку: нам предстояло поворачивать на обратный курс. Только с пятого или шестого раза «груша» наконец очутилась на польском траулере. Мы быстренько прикрепили к выброске толстый буксирный трос. Капитан взмахом руки подал знак полякам, и трос, зазмеившись, по палубе, шлепнулся в море.

— Всем быть на своих местах! — приказал кэп. — Марионас, со мной.

Мы прошли в рулевую рубку. У штурвала стоял Крюков.

— Навряд ли выкарабкаемся, капитан, — сказал он. — Рядом — шхеры.

Юргутис склонился над картой, что-то разглядывая, и, не поднимая головы, приказал Крюкову:

— Меняй курс, Николай.

Старпом повернул штурвал. Юргутис передал в машинное отделение команду «Полный вперед!», и корпус «Дивониса» задрожал точно в лихорадке.

Я стоял в рулевой рубке у иллюминатора, обращенного в сторону кормы, и не спускал глаз с буксируемого траулера. Толстый буксирный трос то натягивался, как струна, то, ослабнув, исчезал в морской пучине. Волны швыряли польское судно вверх, вниз, в стороны, и оно то окуналось в воду так, что я видел лишь верхушки мачт, то, очутившись на гребне водяной горы, угрожающе нависало, казалось, прямо над нами.

Вдруг буксирный трос лопнул, и «Дивонис» так зарылся носом в воду, что волна захлестнула даже верх рулевой рубки. Польский траулер исчез с горизонта. Я подхватил выброску и выскочил на палубу. «Дивонис» развернулся и пошел на сближение с поляками.

Еще три раза обрывался буксирный трос, и мы трижды возвращались назад, снова и снова беря траулер на буксир.

А шторм все крепчал.

После всего, что произошло на палубе, Винце почувствовал, что морская болезнь оставила его в покое. Качка усиливалась, но комок в горле исчез, и очень захотелось есть. Винце вспомнил, что в его спортивной сумке были хлеб и колбаса. Но сумка осталась на камбузе, а Винце сидел под замком в каюте капитана. За стеклом иллюминатора катились мутные серо-зеленые волны, и свет начинающегося дня с трудом проникал сквозь их толщу.

Когда я, улучив свободную минутку, заскочил навестить друга, Винце даже не повернул головы. Стоял у иллюминатора злой и взъерошенный.

— Скучаешь? — спросил я.

— Давно завтракать пора, — пробурчал Винце, — а ты бездельничаешь…

— Завтрака сегодня не будет, Винцентас. Обеда тоже. Аврал. А я…

Он оборвал меня на полуслове:

— А еще хвастал: флот… морской порядок… Базар тут у вас, а не порядок.

Я смекнул, что Винце перестал мучиться морской болезнью и теперь затосковал от безделья. Вот и придирается. Лучшее средство от этой «болезни» — труд. Но какое занятие придумать для Винце? Чем его занять?