— Вот мы и пришли, — сказала девочка. — Входите!

Рыжий Алекс толкнул дверь бревенчатого дома, и я вошел в сумеречную, остро пахнущую валерьянкой прохладность.

Больной лежал на громоздкой деревянной кровати в большой комнате дома, возле окна. Это был костлявый, широкоплечий мужчина. Мутные от боли, страдающие глаза, сухие, искусанные губы, короткое, жаркое дыхание. Я осторожно дотронулся до низа живота больного, и тот замычал сквозь крепко стиснутые, желтые от табака зубы. У двери комнаты столпились, затихли мужчины; толстяк Джо мял в своих ручищах кепку, улыбаясь жалко и растерянно, девочка стояла чуть в сторонке, настороженно сверкали ее глаза.

— Быстро освободите стол от посуды, — сказал я и стал стягивать куртку. — Необходима срочная операция. Кто будет помогать?..

Рыжий Алекс, рванувшись к уставленному тарелками и бутылками столу, ухватился за края грязной скатерти, потянул ее и, оглядываясь, отрицательно покачал головой: нет-нет, я не могу. Он вышел из комнаты. За ним ушел и Бен, и еще один из мужчин, а толстяк Джо показал мне свои громадные, неповоротливые ручищи, и я сам понял: какой же из него помощник?

— Эй, давайте я! — окликнула меня девочка и слизнула розовым языком росинки с верхней губы. — Я ничего не боюсь. И крови не боюсь. Когда толстяк Джо разрезал себе руку ножом, я ее быстро забинтовала.

— Хорошо. Подойди ко мне, — сказал я, торопливо вынимая из сумки инструменты и бутылки со спиртом, эфиром, йодом. — Как тебя звать?

— Виктория. Хотя нет: меня звать… — Девочка нахмурила лоб, сосредоточилась. — Вот! Для тебя я буду — Арика. Рика!

— Что значит для меня? Ну хорошо. Вода готова?

— Эй, Джо! Русский спрашивает, вода готова? — крикнула девочка в приоткрытую дверь.

— Иес, сэр! — медведем проревел из кухни толстяк Джо. Что-то там зазвенело, стукнуло, послышался тихий вздох — ошпарился, что ли? — и в комнату просунулся Джо с громадным медным чайником: — Вот, сэр. Горячая вода…

— Быстрее таз. Лейте мне на руки.

— Иди, Джо, я сама. Но далеко не уходи! — скомандовала девочка с именем — для меня — Рика.

Она поставила на табуретке тазик, я намылил руки, и она начала лить воду. Спросила:

— А вы сделаете так, чтобы капитану Френсису не было больно? Он мой отец, и я очень его люблю.

— Что ты болтаешь? Лей-лей… Этот у тебя отец, тот отец… Хорошо. Спасибо. Ну-ка, намыливай лапки и ты. И мой как следует. Так кто же твой отец? Джо? Бен?

— Они все мои отцы. Все, кто живет тут, на станции Майн-Стейшен, — Джо, Бен, Алекс, и капитан Френсис, и мистер Грегори — они все мои отцы, а я их дочь. Вот! И еще у меня есть отцы: трое на станции Ист-Пойнт, двое — на Уэст-Пойнт и двое на станции Уоллес. Двенадцать отцов! А я их дочь. Но это и так и не так, все они мне отцы и… И никто!

— Ну, всё, Рика, кончай свои сказки. Завязывай мне халат. Так, теперь надевай вот этот халат. Он длинноват, правда… Держи. Это марлевая маска на лицо… А, черт! Джо и кто-нибудь там еще! Положите больного на стол и разденьте. Осторожнее. Да не топочите вы ногами!.. Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас, я сделаю уколы, и боль пройдет. Выйдите все! Рика, лей на живот Френку…

— Мистеру капитану Френсису, сэр.

— …Лей капитану спирт на живот. Вот так. Молодец. Подай теперь вон ту марлевую подушечку. Спокойно, не торопись. Минутку… Как себя чувствуете, капитан? Вот я тут жму, боли не ощущаете?

— Не-ет… — пробормотал больной. — Боль отошла. Так хорошо.

— Закройте глаза. Рика, бутылочку с эфиром. Да, вот эту. Капитан, считайте до десяти.

— Раз… два… три… четыре… пя-ать… ше…

— Заснул капитан. Рика — скальпель. Нет, другой. Если тебе будет неприятно, не гляди, что я тут делаю. Хорошо?

— Хорошо. А вы…

— Все. Больше ни слова!

Вовремя мы тут оказались, у острова Сейбл, со своим траулером. И вовремя я высадился на берег. Час-два промедления — и отправился бы капитан Френсис к праотцам. Повозился я с ним! А девчушка — чудо! Чертовски понятливая: уже в середине операции она знала названия инструментов и безошибочно подавала мне то, что я просил. Смелая. Глядела на располосованное брюхо капитана и только белела да зубы сжимала. Много у меня было добровольных помощников при таких делах, и помню, как мертвели от вида страшной раны бравые штурманы и отчаянные боцманы, как валились они с ног в самый ответственный момент.

Ну, вот и все, капитан. Можете улыбаться. «Ведь улыбка — это флаг корабля-аа…» Жив будешь, правда, денька два-три придется понаблюдать за тобой; что ж, побуду на острове, подышу земным воздухом, на травке поваляюсь. Стягивая рану нитками, я тихонечко засвистел сквозь зубы, улыбнулся Рике, и та тоже улыбнулась, вздохнула облегченно, а потом, хватаясь за спинки стульев, пошла из дома на чистый воздух.

И мне бы передохнуть. Как устали ноги. Ч-черт, ну и духота!

— Эй, Джо, — позвал я, и когда боком-боком, будто опасаясь, как бы не своротить своим крутым плечищем косяк двери, вошел Джо, а за ним показалась и рыжая голова Алекса, я сказал: — Вот что, ребята, осторожненько положите капитана на койку. Подождите, уже и схватили! Поправлю простыни… Во-от так… Что? Все будет о’кэй, Джо. Настанет день, и капитан Френсис поднимется в ходовую рубку своего корабля.

— Сэр, глотните, — сказал Джо, вытягивая из заднего кармана обвислых брюк плоскую, с выемкой для ягодицы бутылку. — Лучшее виски, какое есть на этом острове, сэр.

— Спасибо, Джо… Б-р-рр, ну и гадость. Это виски, случаем, не настояно на старых галошах и еловых шишках? И все же: спасибо. Пойду и я на воздух, поброжу.

— В одиночку бы не ходили, сэр.

— Нет-нет, все же один. Я недалеко.

— Не задерживайтесь, сэр. Мы готовим большой ужин, сэр. И потом… — Джо, поддергивая штаны, проводил меня до двери и махнул рукой в сторону океана: — Видите те белесые тучки? Боюсь, что к вечеру подует северный ветер и разыграется буря, сэр.

— Я все понял, дружище. Но уж такая привычка: после операции мне надо хоть с часик побыть одному.

Ветерок, едва приметный с утра, окрепчал, взматерел. Ну и пожалуйста: дуй! Теперь ты можешь реветь, беситься!.. Мне было хорошо. Хорошо оттого, что кончилось мое столь длительное профессиональное безделье, что люди обратились ко мне за помощью и я помог. И теперь, если, тьфу-тьфу, не возникнет какого-нибудь осложнения, человек будет жить и когда-нибудь вспомнит про меня, улыбнется и, может, пожелает мне счастья. И придет пора, я вспомню про капитана Френсиса, про остров и этих, еще не знакомых мне людей, про глазастую девчонку Рику, и на душе станет хорошо и грустно.

Хлопали на ветру полосатые тельняшки и выгоревшие до белизны брюки. Кто-то из островитян занимался стиркой, развесил свое белье на веревке. Несколько низкорослых, с длинными гривами лошадей стояли возле дома за загородкой, глядели в мою сторону, широко раздували ноздри — видно, почуяли чужого, совсем с чужим, непривычным для этих мест запахом человека. Я засмеялся, помахал рукой лошадям: да-да, я пропах рыбой. Все мы там, от камбузного матроса до капитана, пропахли, провоняли рыбой!..

Хорошо мне! Повернувшись к ветру спиной, я закурил сигарету и увидел, как Рика шмыгнула за угол дома. Я подождал немного, она выглянула и, увидев, что я заметил ее, подбежала к веревке с бельем и со строгим выражением лица стала снимать заштопанные тельняшки и белые, в заплатах на коленях и задах брюки. Подсматривает она, что ли, за мной? Подсматривай, девчонка с острова Сейбл! Мы еще с тобой поговорим, и ты расскажешь про своих двенадцать отцов, и еще — почему для других ты Виктория, а для меня — Рика.

Ах, хорошо! И хорошо, что поднимается ветер. Пускай-ка он заревет, загудит, пускай он раскачает море и пускай волны выбрасываются на берег! Летние штормы в этих широтах коротки, сутки-двое, а потом все стихнет — и надолго.

Я осмотрелся. Сразу же за домами — а было их тут три, и возле одного из них виднелась радиомачта («там радиостанция», — догадался я), — сразу же за домами вздымалась дюна. На ее вершине стояла металлическая башня маяка с «вороньим» гнездом. Видно, во время шторма оттуда ведется наблюдение за океаном…