Милка перечитала последние слова, и ей вдруг стало по-настоящему страшно. По спине прокатилась волна озноба, руки задрожали, и Милка выронила блокнотик и карандаш на покрывало. Вздрогнув, она изо всех сил обхватила Кузю обеими руками, прижала к себе... Медвежонок был мягким и тёплым, от него пахло привычными домашними запахами, и Милка немного успокоилась.
- Кузя, а Кузя, - тихонько сказала она, заглядывая в его жёлтые пластмассовые глазки, - что же мне делать-то, а? Сперва я подумала, что с ума схожу... ну, когда мне лес привиделся, а из-за коряги на меня кто-то смотрел... кто-то страшный. Но ведь потом и Светке приснился сон - что моя бабуля звонит какому-то Лысому... и потом, уже ПОТОМ, всё так и оказалось, как ей приснилось! Не можем же мы сходить с ума обе сразу, одновременно?!
Кузя молчал, как всегда, но выражение его мордочки словно говорило Милке:
"Нет, конечно, не можете! И всё это и правда очень странно. Но ты не беспокойся, Милка. Всё будет хорошо!"
Милка чмокнула Кузю в прохладный чёрный пластмассовый нос, посадила его спинкой к подушкам, накрытым покрывалом, сунула блокнотик в карман домашних брючек и отправилась в кухню - ужинать. Она решила так: больше она ни о чём бабушку спрашивать не будет. Не хочет та Милке про Шушарино рассказывать - и не надо! Действительно, вот приедет туда Милка - сама всё и увидит. И постарается сама во всём разобраться. Если будет в чём разбираться, конечно.
***
А бабушка была какой-то невесёлой сегодня. Обычно она любила за ужином поговорить с "детьми", как она называла Милкиных родителей. Всегда интересовалась, как у них дела на работе, да что случилось за день, да что начальник Милкиному папе сказал, да что папа ответил; и что там у мамы, бабушкиной дочки, в её институте на кафедре новенького произошло, и так далее. И Милку об её школьных успехах спрашивала. Когда они ужинали все вместе, это всегда было весело. Немножко бестолково и даже шумновато порою, особенно когда папа начинал изображать в лицах своих коллег и начальника с его вечно надутым, недовольным видом, и пародировать его голос (как говорил папа, у начальника его не нормальный человеческий голос, а крик сиплого петуха), - но весело. А сегодня бабушка молча ставила на стол тарелки, молча резала и подавала хлеб и ни на кого из членов своей семьи ни разу даже не взглянула.
Мама и папа тоже обратили на это внимание.
- Мама, вы не заболели? - с тревогой спросил Милкин папа. - Что-то вы всё молчите, молчите...
- Нет, я здорова, - коротко ответила бабушка, и лоб её прорезала отчётливая морщинка.
- Точно? - не отставал папа.
Милкина Мама подхватила тему:
- В самом деле, мама, ты сегодня прямо на себя не похожа. Что-то с Марфой Петровной случилось, может быть?
Марфа Петровна - это та бабушкина подруга, с которой они по части кулинарных достижений соревнуются, её номер есть в бабушкином телефоне, сразу вспомнила Милка.
- И у Марфы всё в порядке, - так же хмуро проговорила бабушка. Отвернулась, встала, зачем-то поправила кухонное полотенце, идеально ровно висевшее возле сушилки для тарелок, села обратно за стол и вдруг сказала: - Брат мой троюродный... заболел. Звонил мне сегодня.
- Троюродный брат - это кто же такой? - начал вспоминать папа. - Иван Васильевич, да? Он в соседнем городе живёт...
- Нет, - бабушка покачала головой. - Иван мне двоюродный брат. А троюродник мой - Семён, Семён Косой. Вы оба его не знаете, он рано из семьи ушёл, в леса подался. Лесником работает, в Шушаринском леспромхозе.
Милка выронила вилку, и та с громким звоном брякнулась на пол, подпрыгнула и перевернулась, выставив вверх острые зубцы.
- Мила, ешь поаккуратнее, - бросила бабушка, даже не посмотрев на Милку.
А у Милки буквально кусок в горле застрял. Семён Косой - уж не Семён ли К.?! Таинственный Лысый, которому звонила бабушка... и который приснился Светке?! Наверняка! Да ведь это же...
Что - "это же", Милка додумать не успела: она закашлялась, да так сильно, что на глазах у неё выступили слёзы. Она покраснела, как помидор, и попыталась набрать воздуха в грудь, но кашель всё никак не унимался. Папа похлопал её по спине, и через минуту-другую Милка проглотила, наконец, то, что было у неё во рту, и немножко отдышалась. Ей хотелось немедленно выскочить из-за стола, позвонить Светке и сообщить ей важную новость - что загадочный Лысый, которого они разыскивали, из-за которого ездили на радиорынок, деньги на бесполезный диск с адресами тратили - это троюродный брат её бабушки! Но - нельзя. Нельзя посреди ужина вскидываться из-за стола, словно её ошпарили, и на всех парах мчаться к себе. И звонить Светке тоже нельзя - бабушка может услышать. Разве что ночью... Светка, конечно, будет ворчать, что её разбудили... Ладно, решила Милка, она пошлёт Светке после ужина эсэмэску.
А что это бабушка сказала - что Семен заболел? Как-то неуверенно она это сказала... и паузу сделала перед словом "заболел" - почему? Да потому, что враки это всё, уверенно подумала Милка. Ничуточки он и не заболел, выдумала бабушка, чтобы как-то от вопросов своих "детей" отбиться! И не звонил ей брат вовсе - это сама бабушка ему недавно звонила, вот так-то!
- А что с ним случилось, чем он заболел? - спросила мама, и Милка вновь прислушалась к общему разговору. Ну, и как же ответит на этот простой вопрос её бабушка, выдумщица такая?
- Да что - как обычно, прострел у него, - неохотно сказала бабушка. - Правда, на этот раз с какими-то осложнениями.
- Есть кому за ним ухаживать? - спросил папа, беря добавку.
- Нет, он одинокий. Не женился в своё время, медведь эдакий, и детей у него нет из-за этого, конечно. Так один в лесу своём и живёт, - бабушка вздохнула и вдруг сказала Милке очень строгим тоном: - Подними, наконец, вилку, а то на неё кто-нибудь наступит! Положи в раковину и возьми другую, или ты пальцами мясо доедать собираешься?
Милка молча встала из-за стола, подняла злополучную вилку, положила её в раковину, выдвинула ящик со столовыми приборами...
