Тристан пожал плечами.

— Просто не посчитал это важной информацией, и игры - это, вроде как... личное.

— Личное? — что-то новенькое. — Как игры могут быть чем-то личным?

Тристан некоторое время молчал, спокойствие ночи окутало их, делая Рави более терпеливым, чем обычно.

— После смерти Дерека я почувствовал, что обо мне все просто забыли. Я знаю, что звучит жалко...

— Нет, думаю, что звучит так, словно ты был ребёнком, который попал в по-настоящему дерьмовую ситуацию. — Да пошло оно всё. Он решительно положил руку Тристану на ногу.

— Как бы там ни было, кто-то дал мне раннюю версию игры, и это было так... словно целая вселенная открылась передо мной. Та, в которой я мог уединиться и мне не приходилось иметь дело с людьми, их вопросами или ожиданиями. Я не Дерек и никогда им не буду, но в игре... я был личностью, — еле слышно произнес Тристан.

— Трис, ты личность и вне её, — у него в груди похолодело. "Почему же ты не видишь, насколько ты потрясающий?" Рави сжал ногу друга.

Тристан продолжил, словно не услышал его слов.

— Я погружался в игру, когда скучал по нему слишком сильно, когда родители чересчур давили на меня своими требованиями, которые, по их мнению, ограждали меня от тех же ошибок, которые совершил он. Потому я не тот, кого они хотели, Рави. Тот, кто им нужен — умер. И они застряли с геем-одиночкой.

Ох, чёрт. Почему они не могли быть сейчас наедине, чтобы он мог прикасаться к Тристану так, как ему хотелось?

— Эй. У них замечательный ребёнок, независимо от того, осознают они это или нет. И поверь мне, я не понаслышке знаком с тем, насколько семья может подавлять тебя, ты же знаешь.

— Да, знаю, — их взгляды встретились в темноте, и неприятие, которое Рави скрывал, вырвалось наружу. "Я мог бы влюбиться в этого парня". Это не просто секс и никогда им не был. Между ними такое взаимопонимание, которого у него никогда не было ни с одним из бойфрендов.

Наклонившись, он поцеловал Тристана в уголок рта.

— Любой был бы счастлив заполучить тебя в свою команду.

— Шшш. Что ты делаешь? — Тристан отстранился, его глаза заметались по сторонам как у бешеной белки. — Здесь всё ещё полно народу с работы. Кто-нибудь догадается.

— Может... — Рави сделал глубокий вдох. — Может, меня это устраивает.

— Что? — Тристан так резко развернулся, что едва не вылетел из кресла. — Ты сам говорил, что не можешь встречаться с коллегой.

— Я знаю, что говорил. Но ты должен признать — эта связь между нами, похоже, никуда не исчезнет.

— Это так, — согласился тот, но при этом казался несчастным.

— Я не хочу прекращать видеться с тобой, — Рави решился продолжить разговор, хоть тот и не предвещал ничего хорошего. "Кто не рискует, тот не пьёт шампанское, и всё такое". — Я пытаюсь сказать что... ты мне не безразличен. И не думаю, что это изменится.

Его сердце стучало так, словно ударные тарелки, и Рави отвёл взгляд в ожидании ответа Тристана.

— Ты... ты мне тоже не безразличен, — голос Тристана звенел, словно стеклянные поплавки, которыми украшена веранда.

— Хорошо, — Рави с облегчением вздохнул. — Я не предлагаю пойти к остальным и сделать какое-то громкое объявление...

— Боже, нет, — на его взгляд, Тристан слишком быстро и рьяно с ним согласился.

— Но, если люди обо всём догадаются, мы просто сделаем вид, что в этом нет ничего такого.

— А если всё пойдёт наперекосяк?

— Будем решать проблемы по мере поступления. Сейчас я не хочу думать о финале наших отношений. Лишь об их начале, — Рави позволил себе посмотреть на Тристана и сжал его руку. На него снизошло странное спокойствие, все переживания прошлой недели сменились решимостью приложить максимум усилий, чтобы у них всё получилось.

— Я... — Тристан издал такой звук, который был больше похож на предсмертную агонию какой-нибудь птицы, нежели на человеческую речь. — Я не уверен.

Рави вздохнул. Ему следовало ожидать подобной нерешительности. Возможно, он и справился с собственными сомнениями по поводу служебного романа, но это не значило, что у Тристана они волшебным образом испарились.

— Послушай. Одна из причин, почему я заговорил об этом сейчас, в том, что для одного мероприятия мне нужна пара, и я хочу, чтобы это был ты.

— Ты хочешь позвать меня на свидание? На настоящее публичное свидание?

— Тристан. А что мы, по-твоему, тут делаем? Да, именно этого я и хочу.

— Ох.

— Тринадцатого числа будет благотворительный гала-вечер, на котором меня будут награждать.

Тристан отстранился от его прикосновения, но пока он не заговорил, Рави не осознавал, насколько ему хотелось услышать "да", хотелось, чтобы они и, правда, могли пойти туда вдвоём. Но вместо этого тот прошептал:

— Я не могу.

Глава 21

Тристан потёр руки в попытке восстановить кровообращение в конечностях, которые будто придавило мешками льда.

— Ты имеешь в виду, что не хочешь, — голос Рави звучал прохладнее, чем полуночный бриз.

— Нет, я имею в виду то, что сказал. Я не могу. У моей матери тринадцатого какой-то грандиозный благотворительный вечер по сбору средств. Не говори никому на работе, но она баллотируется на пост губернатора, и я должен присутствовать там, когда она объявит об этом.

— Погоди-ка. Твоя мать выдвигается на пост губернатора? Нашего штата?

— Да.

— Твоя мать... судья с консервативными взглядами, которая интересуется политикой... святая корова, твоя мать Ирэн Лили-Джонс? — Рави говорил медленно, словно пытался решить какое-то сложное уравнение.

— Да, — Тристан не удивился, что тот знает её имя. Любой, кто также политически активен как Рави, слышал его по новостным каналам.

— Как же я раньше не понял? Как? — он обращался скорее к самому себе, нежели к нему.

Возможно, потому что я не хотел, чтобы ты понял.

— Мне следовало сказать тебе обо всём раньше.

— Твоя мать — та женщина, которая помешена на бессмысленных консервативных ток-шоу? Та, кто в прошлом году выразила ярый протест против закона о запрете дискриминации по религиозным признакам и для кого является нормой увольнение человека лишь потому, что у него ВИЧ?

— Она самая, — произнёс Тристан устало. Он рассчитывал на большее понимание с его стороны. Ему казалось, что их отношения достигли такого уровня, когда он мог бы открыть всю правду, чтобы при этом между ними всё осталось бы по-прежнему. Он ошибался. Как всегда.

— И это она, та, кто изводит тебя за то, что ты гей? — Рави покачал головой.

— Да, понятно? Да. Я думал мы с тобой... достигли взаимопонимания по поводу наших семей, — Тристан не смог сдержать боли в голосе.

— Так и есть, так и есть, — это прозвучало скорее рассеяно, нежели искренне, из-за чего горло Триса буквально сдавило. Рави сделал неопределённый жест, прежде чем продолжил: — Так она хочет, чтобы на сцене ты стоял рядом с ней? Похвастаться своей идеальной семьей?

— Что-то типа того, — спину Триса сковало напряжением. — И ей нужно, чтобы я... не светился, пока идет её кампания, — лучше одним махом вывалить всю ужасающую правду.

— Трис. Если ты хоть каким-то образом будешь причастен к её кампании, это будет выглядеть так, словно ты поддерживаешь её позицию.

— Это не так...

— Именно так. Это одобрение политики, которая призвана унизить и дискриминировать тебя.

— Это не моя позиция, но моя семья. Я не могу это изменить.

— Ты можешь не идти.

Тристан поднялся и отошёл подальше.

— Ты совсем меня не понимаешь.

Рави последовал за ним к перилам веранды.

— Как ты можешь говорить такое? Ты потрясающий парень, подавляемый паршивой ситуацией в семье. Пора освободиться.

— Или что? Ты не захочешь быть со мной? — все красивые слова, что Рави произнес ранее, теперь казались пустым звуком.