Глядя на растерянных старейшин, уралец не удержался от издёвки и показал на штабеля брёвен и досок недалеко от своего дома.

– С весной будем ещё дома строить для новых поселенцев, – подмигнул он сойкам, – летом семей сорок переедут в город, готовимся.

На лицах старейшин отразилась еще более унылая гримаса. Белов демонстративно вперился взглядом в главу делегации, намекая, что ждёт ответа.

– Э-э-э, – начал старейшина, – если ты отказываешься от союза, что нам делать?

– У вас два пути, – глава Бражинска поочерёдно посмотрел каждому старейшине в глаза, – вернуться домой свободными от обязательств или войти в состав уральцев без всяких условий, как это сделали все соседние роды. Вы направите в Бражинск своих детей или внуков, не старше восемнадцати лет, и по одному подростку от двух семей, за каждого я заплачу стандартную цену – котелок за девушку и нож за парня. Других условий я предложить не могу, у нас все равны.

Старейшины попросили время для обсуждения и вернулись в гостевой дом, как по привычке называли гостиницу, организованную для многочисленных приезжих. В двухэтажном здании были восемь двухместных номеров и два люкса, из двух комнат с санузлом. В рекламных целях Белов устроил во всех номерах водопровод, воду в бак заливали пока вручную, в перспективе это должны были делать насосы. К сожалению, некому было работать над насосами, выточенные цилиндры и поршни лежали, ожидая своего мастера. Недалеко от гостиницы стояла общественная баня на десять мест, которая топилась каждый день. После строительства храма да проведённого снятия проклятий всю зиму паломники не переставали прибывать в Бражинск. Зима, как известно, самое свободное время у сельского жителя в средней полосе, только охотники трудятся зимой более напряжённо, стремясь запастись пушниной для обмена на железо и ткани.

Раньше у окрестных племён и родов любимой зимней забавой были кражи лошадей и другого скота у соседей. Белову, с его драконовскими методами, всего за пять лет удалось избавить соседей от зимних набегов, к тому же он переселил из всех соседних селений добрую половину активной молодёжи в свой городок. Поэтому любимым зимним развлечением стало паломничество в Бражинск, для посещения храма и других развлечений, которые привлекали окрестную молодёжь. Поимимо танцев привлекали лыжные трассы, самодельные коньки напрокат, а карусели и качели были почти в каждом селении. Чтобы выгуливать лошадей, скотники организовали катание в санях, с горок на санках катались тоже, хоккей с мячом и шайбой, зимний футбол прочно пустили корни в городе, две трети населения которого были моложе двадцати лет. Да и покупки в торговых лавках Бражинска оставались достаточным стимулом для посещения города. По провинциальной привычке, практически все паломники останавливались на ночлег у родни, поэтому в гостинице проживали исключительно купцы, немногочисленные в зимнее время.

Совещались старейшины соек недолго, на следующий день они с утра пришли к Белову и заявили, что просят принять соек уральцами на обычных условиях. После того как договаривающиеся стороны обсудили все вопросы по доставке и расселению подростков, старейшина Липовки остался со старостой Бражинска наедине.

– Чего хочет твоя дочь? Она знает, что у меня две жены, которых я не брошу, – напрямую спросил его Белов, – знает, что мне больше сорока лет.

– Э-э-э, – смутился старейшина, не ожидавший прямого вопроса, – она хочет стать твоей женой, пусть третьей. Это… без твоего согласия мне лучше не возвращаться.

– Я вышел из того возраста, когда мне подбирали жён, – грустно улыбнулся Белов, – да и ты опоздал со своим сватовством, лет на пять раньше надо было. Жениться сейчас я на Иве не буду. Если захочет, пусть переезжает в Бражинск, работает здесь, будем каждый день встречаться, а там видно будет.

– Но она любит тебя, – попытался что-то изменить старейшина, – больше пяти лет она хочет выйти за тебя замуж. Ты погубишь девицу.

– Думать о её замужестве должен не я, а её родители, – резонно возразил уралец, – чем они занимались пять лет? Иве я ничего не обещал. Это моё последнее слово, поживём, увидим.

Ничего не ответил старейшина, только качал головой, уходя из дома Белова. Любил свою дочку староста Липовки, потому и не настоял на сговорном замужестве, как было принято в большинстве семей, где добрые соседи или друзья обговаривали женитьбу детей задолго до брачного возраста. Как успел убедиться Белов, такие браки были достаточно ровными и долговечными. Вечно занятым домашним хозяйством и детьми женщинам не оставалось времени на любовные терзания, да и старели они быстро. У тридцатипятилетней женщины были взрослые дети, внуки; хлопоты по устройству дочерей и сыновей не способствовали любовным терзаниям.

Похожая судьба была у их мужей, проводивших большую часть жизни в лесу или на реке, возвращавшихся в родную избу не каждую ночь. Люди не терзались вопросом, в чём смысл жизни, правильно ли живут. Они жили для общества, для рода, и положение рода, его благосостояние и развитие считали главной целью существования.

– Почти как в далёкие семидесятые годы, – вспомнил Белов поведение своих родных, – чтобы всё было, как у людей. Надо или не надо, тогда никого не интересовало, главное, чтобы не было стыдно перед родственниками и соседями, чтобы всё было, как у всех. Купили соседи гарнитур, нам надо такой же. Поступил племянник в московский вуз, значит, своего сына туда надо готовить. Причём тут любовь, если дом – полная чаша? Какие любовные терзания, когда надо картошку убирать, капусту солить, зимой снег сгребать и так далее.

От этих воспоминаний защемило сердце, он вышел на улицу городка, сравнивая наезженные санями дороги с разбитым асфальтом своего мира, аккуратно прочищенные дорожки вдоль домов с занесёнными снегом и грязью тротуарами родного города, у администрации которого хронически не хватало денег на пешеходов, как, впрочем, и на проезжую часть дороги, тоже. Белову вспомнились жалобы своего приятеля, работавшего в мэрии, который говорил, что из города забирают 89 процентов собранных налогов. С каждым годом часть налогов, остающаяся в городе, уменьшается на пару процентов.

«Интересно, – отстранённо подумал он, – как там в России? Стала Москва вторым Косово или нет? Вся провинция вымерла или только её русская часть? Кем заселяется Урал, китайцами или корейцами?»

Зайдя к Сурону, сыщик долго беседовал с ним о пути развития человечества и уральцев, в частности. Тот с осени готовил два десятка священников-миссионеров для уральских селений. Обсудили материальные проблемы и перешли на духовные тонкости.

– Мне представляется, что наши священники должны воспитывать в людях не столько любовь к богам, сколько любовь к своему, уральскому, роду и своей земле, – за кружкой отвара из лесных трав рассуждал отставной сыщик, нашедший в лице Сурона родственную душу. – Если мы не приучим людей любить природу, не пройдёт и полсотни лет, все леса вырубят и в реках вместо рыбы будет одно дерьмо плавать.

– Не может такого случиться, – задумывался собеседник, – сколько поколений наших предков живут здесь, и ничего.

– Откуда, по-твоему, пустыни в Египте и Ливии, – поражал его старейшина, – почему наши горы сплошь поросли лесом, а в Армении и Ромее дерево в горах не найдёшь. Дрова там большая ценность, я не говорю о горах Парфии и Персии. Всё потому, что людей там живёт много, а нас пока мало. Но за пять лет вокруг Бражинска распахали столько полей, что, без заботы об их сохранности и сохранении лесов, пустыня будет и здесь.

– Как же ты предлагаешь поступать, – задумывался Сурон, – священник не может и не должен запрещать мирские дела.

– Он должен в каждом уральце воспитать любовь к своему краю, где каждая веточка и рыба суть творенье божье, младшие братья наши.

…– Что мне теперь, господа старейшины, ополчение поднимать? Или у казар воев нанимать? Что посоветуете? – Авар откинулся на спинку трона, мрачно уставился на покрытую голубым изразцом печь в углу думного зала. Изящные рисунки на плитках невольно завораживали своей искусностью. Опытный охотник, царь машинально начинал сравнивать изображения с настоящими животными, мысленно добавляя к рисункам объёма и толщины, изменяя пропорции и окраску. Когда Авар прошёл второй ряд плиток, он опомнился и взглянул на своих бояр-старейшин. Те подозрительно молчали, даже записные вояки не требовали похода, с привычными обещаниями богатой добычи и лёгкой победы.