Очнулись они на том же столе, жалобно поскрипывавшем под весом двух мужских тел, взмокшие и тяжело дышащие. Маркус нехотя отстранился. Он освободил Оливера от наручников и, наклонившись, поцеловал покрасневшую кожу на его запястьях, обрисовывая языком следы от врезавшегося метала. Наручники, тихо звякнув, упали на пол. Смутившись от такой ласки, Оливер мягко отстранился и положил руки на влажные от пота плечи Маркуса, обвил его талию ногами и увлек его в ленивый расслабленный поцелуй. Но того, похоже, ноги уже не держали, и Маркус, подхватив его под ягодицы, оторвал Оливера от стола. Так, немного неуклюже, они пересекли комнату и плюхнулись на кровать. Оливер даже не пробурчал, в своей излюбленной манере, “Я не девчонка”, настолько он был счастливо-измотан, а еще то ощущение полной беззащитности, которое ему подарили наручники на руках, сыграло несколько злую шутку — Оливер даже нашел особую прелесть в том, чтобы быть настолько зависимым от Маркуса.

Он извернулся, практически выполз из-под Флинта и уставился на него, тяжело дыша и все еще пытаясь успокоиться. И речи не могло быть о том, чтобы сейчас возвращаться в замок. Оливер чувствовал себя измотанным, а еще его сильно клонило в сон.

Маркус раскинулся на кровати. Приоткрыв один глаз, он сказал лениво:

— Я не сдвинусь с места… Ты меня не заставишь, — он по-хозяйски притянул Оливера к себе под бок и поерзал, устраиваясь удобнее. Наконец примостившись, Маркус сонно спросил:

— Слушай, а сколько у нас на самом деле времени? Этот Уизли тебе палатку до утра ведь дал?

Разомлевшему Оливеру было лень даже шевелиться. Ему казалось, что даже кости размякли, а мышцы и вовсе превратились в желе. Говорить тоже было лень, но он все-таки невнятно пробормотал:

— Судя по всему, для Чарльза не секрет, как мы тут учимся. Поэтому он не рискнет сюда заходить, пока не убедится, что мы оба уже в замке, — Оливер зевнул и потерся носом о плечо Маркуса, — а не ломаем мебель в его палатке.

— Не секрет? Ты уже растрепал, что ли? — в ответ на это Оливер ощутимо пихнул его в бок. — Да я так, уточнил. Это даже хорошо. Точно не заявится, — он снова завозился и пожаловался: — Курить хочу! Но мне лень вставать.

— Есть Акцио, — пожал плечами Оливер и, прежде чем спросить, провел пальцем по линии татуировки на руке Маркуса:

— Так откуда ты знаешь про эти самые наручники? Странное приспособление.

В какой-то степени вопрос такого рода Оливеру задавать было неудобно. Все их разговоры с Маркусом обычно сводились к тому, что происходило в школе. Чаще всего к квиддичу. Да и оба, похоже, предпочитали довольствоваться собственными наблюдениями, чем пытаться расспросить о чем-то. Оливер не рисковал расспрашивать Маркуса о прошлом, отлично понимая, что это может вызвать у того не самые лучшие воспоминания. Возможно, ему следовало быть внимательней, но Оливер всегда терялся, когда следовало проявить участие и подобрать верные слова, а в случае с Маркусом это вообще казалось чем-то невыполнимым.

Маркус тяжело вздохнул и перевернулся на спину. Немного помолчал и, прочистив горло, наконец тихо заговорил.

— Ну… Я почти год жил в одном притоне на окраине Лондона. Связался с компанией порядочных уебков, потому что надо было как-то крутиться. Пустился во все тяжкие. Терять-то мне уже нечего было.

Он замолчал, завозился, все-таки выползая из-под одеяла, и нашарил на полу возле стола палочку. Призвав из кармана куртки слегка помятую пачку сигарет, он достал одну и сунул в рот.

— Не против? — зачем-то спросил он. Оливер рассеянно мотнул головой, не сводя с Маркуса напряженного взгляда.

Маркус вернулся к кровати, сел спиной к нему, прикурил от палочки, с чувством затянулся и только после этого продолжил.

— Мне и жить-то особо не хотелось. Ни родителей, ни дома, ни денег. Нихуя, в общем. Участвовал в массовых пьянках, которые часто заканчивались мордобоем и “облавой”. У магглов есть полиция, что-то вроде нашего Аврората. Не успел смыться — забирают в отрезвитель, где ты сидишь с толпой таких же долбоебов без цели в жизни до утра. На особо буйных, — он усмехнулся, — надевают вот такие браслеты, — и кивнул в сторону наручников. — Как-то так, — неуклюже закончил Маркус и обернулся, встречая взгляд Оливера.

Оливер не знал, как реагировать, и даже успел малодушно пожалеть, что все-таки начал этот разговор. Теперь Маркусу было неуютно, и ему самому тоже было не по себе. Даже свинья, которая все это время яростно шумела, как-то резко заткнулась. Наступила напряженная тишина. Оливер сглотнул и прочистил горло. Открыл рот и снова закрыл его, нахмурившись. Он абсолютно точно не знал, что на это следует сказать. Он не мог жалеть Маркуса — это было бы, во-первых, бесполезно, а во-вторых, Оливер не считал, что Маркус заслуживает именно жалости. Где-то восхищения, где-то осуждения — да, но не жалости. Когда в конце войны он узнал о том, что Флинт остался один, потеряв всю семью, Оливер, как человек незлой, посочувствовал ему, но внимания заострять на этом не стал. Это был тот самый момент, когда все подсчитывали свои потери, и никто не мог позволить себе такую роскошь, как забота об оставшемся в одиночестве последнем представителе некогда влиятельного, но неблагонадежного семейства. Сейчас Маркус рассказывал об этом так безэмоционально, словно ничего страшного и не произошло вовсе, а Оливер попытался представить себя на его месте и не смог. Один, выброшенный в малоизученный мир, попавший в плохую компанию. Он даже не мог предположить, что случилось бы с ним в такой ситуации. Когда молчание стало невыносимым, Оливер выдавил, не глядя на Маркуса:

— Ты, — он шумно выдохнул и провел ладонью по волосам, — так много вынес. Я бы не смог, наверное.

Маркус уничтожил окурок и тут же потянулся за следующей сигаретой.

— Знаешь, я ведь почему в Хогвартс вернулся? Это был шанс вернуться и к этой жизни. Настоящей. Привычной. Но вот закончится этот год, и что? Куда я пойду? Со своими-то троллями в аттестате. А с такой репутацией, как у меня, пусть и с рекомендациями Хуч, даже в самую низкопробную команду не возьмут, — он помолчал немного и продолжил. — А мои родители вообще нейтралитет в войне держали, только кому это сейчас интересно. Засвидетельствовали, то, что Волдеморт своих трусливых сторонников убрал, а дом конфисковали — мол компенсация ущерба. Бедное Министерство, — процедил Маркус зло и передернул плечами. — Блять, зачем я это все говорю, не знаю. Просто еще до войны, когда родители были живы, я знал, какая у меня… Ну, цель, что ли. Я знал свое место. А сейчас у меня нет ничего.

Оливер уставился на свои колени.

— Мне не все равно. Можно к Дамблдору обратиться. Он должен восстановить справедливость. И у него есть ощутимый вес в магическом мире, — предположил он и наконец поднял голову, сразу сталкиваясь с Маркусом взглядом.

С его тяжелым, приковывающим к месту взглядом.

— Я не собираюсь ни у кого ничего просить. Мне не нужны подачки. То, что мне принадлежало, было моим по праву, да. Но клянчить и стелиться я ни перед кем не буду. Я перебьюсь, а они пусть подавятся, — сказал тот запальчиво.

— Какие подачки-то? — возразил Оливер, вскинувшись. — Кому ты хуже сделаешь, если решишь отступить от того, что твое по праву? Только себе, Маркус. В конце концов это глупо.

— Ну и похуй, что глупо! Я что, по-твоему, должен бегать за этими ублюдками министерскими и доказывать, за что на самом деле убили моих родителей? Рассказать в красках, как их убивали, чтобы мне поверили? Позволить, чтобы они копались в моих воспоминаниях и поили меня Сывороткой правды? — он почти перешел на крик. — Да, по-хорошему я должен был бы сделать это, чтобы отмыть хотя бы имя моих родителей от грязи! Но считай, что я — хуевый сын! Им уже все равно, а я ни перед кем добровольно унижаться не буду! — Маркус заводился все больше. Воспоминания навалились, придавливая своим весом. Ему вдруг показалось, что Оливер обвиняет его в бездействии. Лучшая защита — это нападение, поэтому Маркус перекинулся на него. — И вообще, тебе легко говорить! У тебя-то все отлично!