– Это что, в задницу? – слабо пошутил Рудольф.

“Нет, в пищевод”, – вежливо ответил калхи.

Рудольф вытаращил глаза и в ужасе покосился на Йонге. Отважный космический пилот постарался скрыть облегчение от того, что это будут проделывать не с ним.

“Прошу”, – калхи плавно перетек и замер возле “стола”.

Йонге перешел за спину Рудольфа и опять взял его за плечи, хотя калхи ни о чем подобном не просил.

– Я блевану, – предупредил Рудольф, от ужаса начав говорить куда бодрее. – А мне нельзя, я болен.

“Не волнуйтесь, человеки, я синтезировал миорелаксант вашего типа. Будет неприятно, но рефлекс отключится”.

– Последнее желание! – Рудольф поднял руку. – Йонге, обещай мне, что если я сдохну, ты найдешь хозяина гонок и…

Очередная зеленая сопля обвилась вокруг шеи механика, скользнула в рот и силком зафиксировала челюсти разведенными.

– Вместе найдем, – пообещал Йонге, глядя сверху прямо в выпученные глаза товарища. – И яйца открутим.

Калхи приступил к процедуре.

Рудольф попробовал воплотить свое предупреждение в жизнь, но калхи не соврал, и выблевать адский инструмент не получалось. К чести механика, руки он держал при себе, не пытаясь удушить хирурга.

Само собой, в случае с калхи это не сработало бы, но частные медики имели обыкновение драть втридорога за беспокойность пациента. Похоже, что Рудольф помнил об этом даже в такой ситуации, поэтому остановился на жутких звуках, в которых звучало все отчаяние утопающего в ядовитом студне. Хрипы, прерываемые спазматическими порывами, терзали слух Йонге, заставляя все крепче стискивать челюсти.

Введение трубки заняло всего секунд десять – Йонге машинально считал, как всегда делал в важных ситуациях, и хирург застыл, словно переводил дух. Рудольф закатил глаза, но сделал это чересчур драматически, чтобы Йонге забил еще большую тревогу.

Калхи придвинулся еще ближе, а затем сформировал длинный стебелек, увенчанный самым настоящим глазом, и нырнул им в кабель.

“Ебать, это у него бинокль!”

Вопль Рудольфа прорвался сквозь его же блокаду, и Йонге одновременно накрыло страшной болью в животе, тошнотой, задавленным страхом и еще десятком вещей, которые он просто не успел определить. Ему захотелось немедленно выстрелить в калхи, чтобы слизнеобразного урода разметало по стенам вместе с его сочастицами, но вместо этого Йонге стиснул плечи напарника еще крепче, а потом усилием воли заставил себя ослабить хватку и обнял Рудольфа поперек груди.

“Извини”.

Глейтерная связь погасла вместе со всеми ощущениями.

Калхи подрагивал, люминесцентные пятна метались совсем уже хаотично, а затем дружно вспыхнули и тут же сбавили яркость. Стебелек выскользнул из трубки, и псевдоглаз внимательно уставился на Йонге. Внутри он был слегка красноватый, и Йонге с содроганием подумал, что это не цвет калхи, а человеческая кровь.

“Как я и подозревал. Травматический разрыв желудка, осложненный… вам точно нужен полный список?”

– Мне нужно знать, как быстро вы его вылечите. И насколько успешно.

“Успешность гарантирую. Все, как обычно: обследования, полостная операция, довольно быстрое восстановление”.

Рудольф захрипел, пуская слюну. Йонге ненадолго убрал одну руку и погрозил ему кулаком.

– Сколько часов? – уточнил он.

“Часов? – калхи забулькал и замахал конечностями. – Ну вы шутите! Ладно, двадцать устроит?”

Рудольф опять захрипел, пытаясь мотать головой.

– Других вариантов нет?

Калхи задрожал с макушки до подошвы, осел и словно погрузился внутрь себя. Несколько секунд спустя он вновь принял стандартную форму.

“Есть. Но их очень не любят”.

– Ну?

“Использование моих отъединенных сочастиц. Они уникальные врачи”.

На этот раз хрипы Рудольфа Йонге проигнорировал. Впрочем, механик и так уже исчерпал все свои возможности активного участия в беседе. Йонге казалось, что ему становится хуже. Трубка его явно доканывала, но калхи не стал ее доставать, и в этом вопросе Йонге больше доверял врачам, чем страданиям пациента.

– Тогда у меня два вопроса, – вздохнул он. – Сколько будут работать эти уникальные сочастицы и испытывались ли они на других людях.

“Конечно! – калхи заплескался от негодования. – Я проводил множество опытов! Результат всегда прекрасен! Однако это неприятная и болезненная процедура. Хотя в сравнении с нынешним состоянием пациента боль может отличаться не слишком значительно. По времени это займет около двух часов”.

Рудольф молча поднял руку, показывая большой палец. Йонге обреченно подумал, что яутским детоксом механика уже травили, поэтому от калхианской медицины хуже быть просто не может.

– А что насчет наркоза? Или хотя бы местных обезболивающих?

“Нужны живые нервы, чувствующая плоть”, – важно пояснил калхи.

“Трубку вытащи!” – вновь прорвался Рудольф.

Опять заскрежетав зубами, Йонге пережил болевой шок и осторожно потряс головой, чтобы не растревожить сломанный нос.

– Зачем вам трубка? Могли бы и так глянуть.

“Я мог бы не использовать смотровое оборудование, но пациенты не любят, когда врач ползает по их внутренностям”.

– В нем и так скоро будет ползать ваша сочастица.

“Я считаю это согласием”.

Фиолетовый нарост справа от Рудольфа колыхнулся и пополз к механику. Атаковав его бедро, он медленно проследовал к туловищу и уверенно начал карабкаться все выше. Йонге скривился, почувствовав, как теплая скользкая гадость переваливает через его руку.

Рудольф не посылал никаких внятных выражений, но Йонге и без того чувствовал почти животный ужас, накатывавший на него. Симбиотический целитель дополз до линии челюсти, слегка взобрался на щеку Рудольфа и замер. Калхи прогонял по всему телу мерцание почти гипнотического свойства. Летучие гады тоже приняли участие в праздничной подсветке операции. Йонге почувствовал, что голова у него становится тяжелой-тяжелой. Моргая каменеющими веками он увидел, что Рудольф закрывает глаза, а сочастица вытягивается длинным щупиком и ныряет в трубку.

Калхи забулькал, и Йонге перевел осоловелый взгляд на него.

“Оборудование помогает, – сложились буквы. – Уже нет рефлекса и нет отторжения. Пожалуйста, держите его крепко”.

Йонге хоть и замедленно, но последовал его совету, глядя, как слизень стремительно исчезает в трубке. А затем Рудольф резко напрягся и, не открывая глаз, взбрыкнул на месте.

Удар правой ногой пришелся в корпус калхи, тут же спружинивший, и тяжелые ботинки Рудольфа грохнули о глыбу. Голова мотнулась из стороны в сторону, однако хирург добавил еще одну петлю и зафиксировал шею окончательно. Одновременно калхи чуть подвинулся, и продолжающиеся пинки уже не попадали по нему. Операционный “стол” грохотал, Рудольф вцепился в руки Йонге и пытался вырваться, но глаза так и не открывал.

“Это особое состояние, разум беспомощен, но продолжает сопротивляться”, – торопливо передал калхи.

– В… вижу я! – прохрипел Йонге, отчаянно удерживая напарника. – Привязывать надо было!

Рудольф на мгновение застыл, а потом из раскрытого рта вырвался такой захлебывающийся рык, что трубка яростно завибрировала.

Миг спустя из мотыляющегося конца ударил полупрозрачный фонтан. С перепугу Йонге показалось, что это кровь, но помутнение разума прошло, и он понял, что это какая-то биологическая отработка. Дрянь разлеталась во все стороны, заливая обоих напарников. Визор Рудольфа покрылся органическим дерьмом наглухо, и Йонге тоже прилично заляпало.

“Я предупреждал, это очень агрессивная методика”.

По виду калхи нельзя было сказать, что он испытывает, но Йонге искренне надеялся, что хоть какое-то понятие совести у этой груды студня есть. Рудольф перестал дергать ногами и впиваться в руки напарника. Йонге вздохнул с облегчением – все это время он страшно боялся переборщить на стимуляторах и сломать Рудольфу ребра ко всем радостям в дополнение.