Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Глава 1 ==========
– Вы же понимаете, что в плохой съемочной постановке вас давно бы уже усыпили или закрыли в лаборатории? Но я пытаюсь вести с вами гуманный диалог, а вы мне мешаете!
Сраженный силой довода, Йонге сел обратно в кресло. Живодер в белом халате – вообще-то на халате была табличка “к.м.н. ст. проф. Ц. Найгваль”, но для Йонге он оставался живодером – удовлетворенно кивнул и аккуратно приладил на голову пилота легкий обруч. Защелки мягко сошлись, и Йонге нервно побарабанил пальцами, чувствуя, что уже не может пошевелить головой.
– Наши инвазивные методики совершенно безболезненны, – успокаивающий голос Ц. Найгваля звучал профессионально-обезличенно. Йонге вздохнул и расслабил плечи, закрывая глаза. Методики у живодеров из экспертной комиссии были абсолютно безболезненны, но паленой костью воняло просто отвратно.
Выковыряв у пилота еще один нанометрический образец мозговой ткани, Найгваль уточнил сегодняшнее меню экипажа и, сверившись с записями, немедленно назначил еще четыре анализа.
Если бы с ними пришлось тащиться в соседний корпус, Йонге бы давно взбеленился, но Найгваль следовал принципу “сам сказал, сам сделал”, поэтому не успел пилот моргнуть, как у него стало на четыре кубика крови меньше, на несколько волосков ваты во рту больше, а оба катетера тут же сработали.
– Господи, да сколько уже можно изучать какашки?
Найгваль вежливо засмеялся. Протокол исследования оба знали не просто наизусть, но еще и задом наперед. Оба испытывали по этому поводу сожаления: Йонге жалел, что ввязался в патентные исследования, Найгваль печалился, что не может разобрать экипаж на атомы. С Рудольфом и Сайнжей он не общался – “для чистоты эксперимента”, как было записано в приложении № 4.1 к протоколу – но на Йонге имел самые большие виды. Дыркой в голове они явно не ограничивались.
Пилот уже мрачно представлял себе, как однажды из унитаза, снабженного, между прочим, целым лабораторным комплексом датчиков, на него посмотрит внимательный профессорский глаз.
*
Как и ожидалось, исследования затянулись. Йонге даже не подозревал, что на случай внезапных открытий, связанных со звездоплаванием, существует целая директива, утвержденная приказом Главного управления специальных программ Федерального Космического Агентства при Президенте Второго Блока Фузии. То есть всех человеческих территорий.
Согласно директиве, технические средства изымались, а экипаж отправлялся на полное обследование. В стационаре проводилось комплексное физиологическое и психологическое обследования (с участием всех специалистов, каких можно было вообразить). Использовались функциональные и абсолютно бесчеловечные пробы-нагрузки, позволяющие оценить резервы “психофизиологической системы, к которой они адресованы”.
Йонге уже выучил, что “устойчивость вестибулярного аппарата к воздействию адекватных раздражителей определяется вестибулометрическими пробами, включающими испытания на параллельных качелях Хилова” (тошнота, галлюцинации и резь в боку), и “переносимостью кумулятивных воздействий” (отбитые ребра), а также “ускорений Кориолиса по методике прерывистого и непрерывного воздействия” (ненависть ко всему окружающему миру).
В его жизни появились такие выражения, как “колорическая проба”, “купулометрия”, “оптокинетические и оптовестибулярные раздражения”, и, наконец, “вестибулометрия на фоне гипоксии и гипероксии”.
Подавляющее большинство всех исследований обрушилось на мозги. Йонге мрачно размышлял, что к концу экспериментов может потерять сразу несколько пунктов интеллекта, выковырянных пробами, и еще пару – благодаря “оптическим стресс-тестированиям”.
Рудольф его мнение разделял и в некотором роде углублял.
– Вообще напомни мне, зачем мы решили патентовать технологию прыжка?
Механик сидел на перилах и с отвращением рассматривал капельницу. Прозрачный мешок болтался в воздухе, ободок микроантиграва весело подмигивал зеленым. Рудольф ткнул в ободок пальцем, капельница плавно отлетела на полметра и снова вернулась к хозяину. Йонге малодушно порадовался, что ему, в отличие от Рудольфа, не вливали литр детокса, сварганенного яутами. Судя по всему, Цвейха нахимичил больше чем нужно, поэтому Рудольфа регулярно пытались обескровить, любезно компенсируя грабеж введением ннт-плазмы.
– Слышь, Далине, ты оглох, что ли?
– Я думаю, что мы очень любим свою Родину, – мрачно сказал Йонге.
На перила он влезть не мог. С катетерами такие упражнения не рекомендовались. Оставалось переминаться с ноги на ногу и бороться с желанием плюнуть вниз, на чистый пол КБ НИИЦ имени Питера Вейланда.
– Я не люблю Родину, я люблю деньги, – Рудольф начал раскачиваться на перилах. – Ну еще большие пушки.
– А если ты еще и меня любишь, то прекратишь рисковать жопой. Навернешься.
Рудольф покосился на него, но не прокомментировал вольную формулировку. Впрочем, перестав изображать летягу-кивалку.
Йонге безрадостно ухмыльнулся и снова переступил на месте. Ему страшно хотелось поскрести голову прямо в том месте, где ее продырявил умный прибор Найгваля, однако пока он держался, а беседы на отвлеченные темы существенно помогали.
– Хорошо, пусть они отпиливают от меня по кусочку, – снова заговорил Рудольф. – Но при чем тут беспомощная крошка Фелиция? Вандалы!
Из вежливости и сочувствия Йонге промолчал.
Хотя они и успели на Ятрангу, не потеряв права на разработку собственного открытия, им все же пришлось столкнуться с техническими препятствиями. “Фелицию” требовалось буквально обезглавить, чтобы провести все необходимые исследования. Огромное количество кристаллов необходимо было аккуратно извлечь, не повредив всю систему их жизнеобеспечения.
Вряд ли бы кто-то взялся за такие исследования, не получив стопроцентную предоплату, и уж тем более на такое не пошла бы ни одна госкорпорация. Но Йонге молча разослал записи маршрутных карт – и вот тогда средний бизнес засуетился, а из недр законодательных подвалов появилась директива. Право выбора перекрывалось этой директивой, как кислород в техническом отсеке. Поэтому напарникам не оставалось ничего, кроме как сдаться в заботливые государственные руки, финансируемые из бюджета.
Лучше всех устроился Сайнжа. Несмотря на то, что на родине его все еще воскрешали из мертвых, постепенно обновляя необходимые документы, дипломатический статус полагался ему по умолчанию, как представителю другой расы. В связи с этим исследования конкретно яутских мозгов были довольно ограничены, а каждое вмешательство требовало двадцати подписей.
Однако во время коротких встреч становилось ясно, что яут с большим интересом воспринимал происходящее с ним. Йонге был уверен, что Сайнжа рассматривает это как веселую игру в научное открытие. Не радовало его только вынужденное отделение от людей, но Йонге считал это весьма уместным в условиях, когда синхронизация постоянно подвергалась тестам. Пару усиленных всплесков он боялся даже вспоминать, а Найгваль как-то проболтался, что Йонге отличный пациент и не разнес половину лаборатории в отличие от механика.
Помимо прочего, экипажу уникального корабля на протяжении всех двух недель по блик-связи сыпались совершенно секретные предложения выкупить уникальную технологию. Йонге добросовестно отвечал каждому, что их вопрос поставлен в очередь, и как только на руках экипажа “Фелиции” будут все документы, можно будет переходить к сделкам.
Рудольф ворчал, что в итоге военные захапают себе весь их секрет, а потом еще и их самих пустят на препараты, красиво разместив на предметных стеклышках под миллионом микроскопов. На всякий случай он составил новое завещание, в которое вписал длинную прочувствованную разоблачительную речь. Поскольку предварительно он два раза зачитывал ее вслух, Йонге выучил самые сильные обороты наизусть.
