- Успокоилась? – вполне нормальной интонацией спросил он.

- Да я и не нервничала.

- Тогда продолжим. Ты задавать вопрос должна, - он присел на диван и откинулся свободно на спинку.

Я не ожидала такой непринуждённости от него. Лицемер, значит. Похоже, мы, правда, два сапога пара. Такие же двуличные. Легко сделать вид, что ты не переживаешь о чём-то, что тебя не заботит чей-то поступок, поведение или сам человек. Это просто, в упор не замечать его, потому что твою тонкую, чуткую натуру задели. Эпично.

- Чего ты ждёшь? Почему не возвращаешься домой? – мне было неинтересно. Его мотивы, мысли и детали жизни меня не волновали пока что. Он не ответил на тот вопрос, который бы открывал замок двери, а та, в свою очередь, открывала бы уже интерес к другим, более простым, вопросам. Я вспомнила, как недавно задумалась об обыденном Егоре, о его простой жизни, о том, какая она. И теперь возможность получить ответы на свои вопросы мне казалась не такой соблазнительной. Да, было бы неплохо, но если для этого надо что-то сделать, то я бы не сделала и просто забыла.

- Галина Васильевна сказала подождать, пока она вернётся, и она хочет поговорить со мной о чём-то.

- Я даже знаю, о чём моя мать хочет поговорить с тобой. Не удивляйся ничему – она поставит твой авторитет под сомнение. И не доказывай ей ничего, - отмахнулась я, подключая телефон к домашнему вайфаю.

- И не собирался. Не она же моя ученица, - лихо ответил Егор, усмехнувшись. – А вот тебе – может быть.

- Я тебе на будущее сказала. И шуток она не понимает тоже.

- Как ты любишь свою маму, однако, - практикант отвлёкся от своего мобильного и улыбнулся мне своей садистской улыбкой. – Что, ты плохая дочь?

- Это вопрос по игре? – вопросительно вскинув бровь, поинтересовалась я. Да-да, не забыла, что у нас игра.

Вообще у меня было странное ощущение. Это примерно состояние, когда ты должен волноваться, как делаешь это обычно, но нет пороха, чтобы это сделать. И ты напоминаешь тушку животного при смерти. Ну, или человека. Главное, что тебя мало, что волнует. Ты просто смирился со всем, что происходит, ничего не теряешь, ни за что не борешься. Ты просто существуешь. Вот и я так просто вела беседу сейчас с человеком, который время от времени сильно будоражил мои мысли, который играл с моим возбуждением, испытывал мои желания. Физиология сейчас молчала, словно ей заткнули рот кляпом. Мне в радость только.

Как только историк ответил утвердительно, я пересказала ему историю о мамаше, чей ребёнок занимался танцами в маминой группе. Это та самая женщина, которая приходила недавно к нашему дому и которой я предложила помощь как психолога в решении всех её семейных проблем. За деньги.

- Как видишь, с твоей стороны было глупо угрожать мне тем, что моя семья разочаруется во мне. То, что я отличница – это заслуга не только давления родителей или четырёх других отличниц. Меня вытягивают не Абрамова и Кравец, Егор Дмитрич, - я нарочно сделала паузу здесь, перейдя на формальное общение с нормальным произношением его имени и отчества рядом. – Меня спасает моя любознательность, которую вы не хотите утолять. Вы даже солгать мне правдиво не можете.

- Я не хочу тебе лгать, Скавронская, - перебил меня практикант, ударяя ладонью о колено. – Хотел бы – давно солгал и глазом не моргнул.

- Вот видите. Лгать можете, но что-то вас сдерживает. В чём дело? – сейчас отсутствие логики меня не напрягало. Сейчас мне казалось, что я могу доказать абсолютно любой факт, даже если это сущая бессмыслица.

- Ты определись: хочешь правду или ложь, - просто заключил Егор, выдыхая слишком громко.

- Правду, конечно. Но если это такая тайна, то лучше солгите, чтобы я не выискивала вероятный ответ в своей голове.

- Не усложняй всё. Твоё упрямство меня утомляет.

- Дайте мне этот дурацкий ответ и идите лесом со всеми остальными вопросами. Что непонятного? – я сморщила лоб, словно говорила ему об очевидных истинах, которые не понимать может только дебил.

- Ох, Скавронская, - тяжело вздохнул, - чувствую, я ещё не раз пожалею, что согласился с тобой в мире жить.

- Да перестанете вы воду в ступе толочь? Вы мужчина или нет? – взбесилась я, хлопая ладонями по одеялу и собственным ногам в приступе раздражения.

- Лена! - выкрикнул он. – Её звали Леной…. Ну что, помогло?

- Помогло, представьте себе! – лицо начало гореть, и в голове зазвучали какие-то странные искусственные звуки. Они были далеко и слышались приглушённо, но действовали на нервы.

Да ни хрена мне не помогло. От её имени, как мне и казалось раньше, легче не стало. Только хуже. Хотя нет, это лучше, чем, если бы у неё было такое же имя. Полная засада. Внутри снова было неуютно. Жар в груди появился из ниоткуда и держался плотными рядами в районе сердца и лёгких. Притворство. Неправда. Не может быть, чтобы от имени из его уст мне стало так галимо. Он там какую-то Лену зажимал, обнимал, целовал, изучал её тело, а галимо теперь мне. И хотел её. Возможно, и сейчас хочет. А я тут как бельмо на глазу. Дура ты, Скавронская. Зря требовала имя. Лучше не стало, ничего нового не узнала – только себе навредила. Теперь на каждую бабу, которая будет ошиваться рядом с ним буду думать, что это Лена. Ну, не глупости? И вообще, с каких пор меня так заботит его личная жизнь. Я собиралась только поинтересоваться именем и историей, чтобы помочь. Мне было интересно выяснить, кого он так хотел, раз сорвался на мне, чем мы похожи с той особой, как мне избавиться от этой связи. Но, похоже, я немного обманулась.

Что было дальше, было, как в тумане. Пришла мама, заходили апостолы, отец тоже. Все лица смешались в одну общую кашу, и я уснула с благодарными мыслями, что кто-то подвернул мне одеяло. Тепло и блаженство – отдых, который мне нужен. Необходим, как воздух. Никаких Егоров, Ксень, Оль и Лен. Никаких.

Лена – какое тупое имя. Простое, вроде благородное, но слишком уж простое. Это как Катя. Только Екатерина или Катерина звучит лучше, а Елена – нет. И да, это моё субъективное мнение. Никого не заставляю с ним соглашаться или оспаривать.

Вообще моя простуда затянулась почти на неделю. Задания мне сообщали Костя с Ксеней, периодически звонила Женька и Оля. Дома, сидя в четырёх стенах, с матерью, докучающей своей заботой, Варей, переживающей об учёбе, братьями и отцом, мне хотелось лезть на стенку. Сводило с ума это одиночество. Пожалуй, мне даже моя собственная комната надоела. В четырёх стенах, пусть и самых хороших, красивых и стильных мне было душно. Как заключённая, честное слово. Спасали только звонки от друзей и знакомых, которые не верили в эту чепуху о наших отношениях с практикантом. Кстати об этом.

Я находилась дома круглые сутки, открывала окна на проветривание, дышала воздухом на балконе и сидела в интернете постоянно. Играла в игрушки, общалась с какими-то новыми людьми, смотрела фильмы и слушала музыку. А ещё следила за группой лицея Вконтакте. В комментариях какого-то поста появлялись записи обо мне, намёки, двусмысленные фразы, явно оскорбительного характера. Как я только себя не сдерживала, чтобы не раскрыть свой рот и второй аккаунт. Меня сдерживали непонятные силы тьмы, которые боялись того, что я раскрою рот, и тогда тьмой стану я, сместив их с должности.

Вообще за эту неделю произошло много, чего. Например, наступил октябрь. Ксеня сходила на первое свидание с Костей. Я пропустила много промежуточных контрольных и самостоятельных работ. Не только по истории. Догадываюсь, что историк пожалел о том, что я болею, потому что самостоятельно с объёмом задаваемых проверочных работ он не справляется. И это ощущение, мстительное и гадливое, вызывало у меня кривую усмешку. Мне было бы лень ему помогать, даже если самочувствие улучшится. Пусть сам проверяет – мне не платят за отсидки во внеурочное время. Если бы я ушла тогда сразу после третьей пары и отказалась идти по просьбе Елены Александровны в 306-ю, то сейчас не болела, историк не побывал бы у меня дома, родители не знали о новом практиканте, а я не возненавидела бы это простое до омерзения имя Лена.