Я могу уйти.
Могу. Но не хочу. Хочу быть здесь и сейчас. Надолго запомнить этот момент. Сладкая истома. Наслаждение. Страсть. Мысли сливаются в единый комок ощущений. Егор резко прижимает меня к двери. Смотрю ему в глаза. Они рядом, прямо передо мной. Пристальный, пылкий взгляд. Глубокий. Откровенный. Жестокий. Властный. Взрослый. Он не видит меня. Мы сейчас не в классе. Мы не в этих нарядах. Мы обнажены. Мы просто существуем вместе. Он видит меня без даты рождения. Он видит меня. И я не ученица. Я сейчас… девушка.
========== Глава 4. ==========
У автора близятся трудовые будни, так что выкладывать главы слишком часто не смогу. Скорее всего раз в неделю буду.
Эта глава далась мне непросто. Она построена больше на диалогах и является своеобразной прелюдией к тому, что будет дальше. Поэтому прошу сильно не ругаться, если кое-где ваши ожидания не оправдались.
Наслаждайтесь)
____________________________________
Мы стояли всё также. Близко. Касались друг друга телами. Чувствовали дыхание друг друга. Видели друг друга совсем рядом. Егор познакомился со мной ближе, чем с любой другой ученицей. Странное ощущение – превосходство. Как бы ни раздражал этот ублюдок время от времени, но не согласиться, что мне было приятно, я не могла. Это было то приятное ощущение своей уникальности, которое обычно бывает у эгоистичных и самовлюблённых. И знаете, меня не огорчал такой диагноз. Да и сейчас это не играет никакой роли. Какое мне дело до сотни влюблённых девиц, когда я неповторима, и только со мной он здесь, сейчас и так близко. Но вернёмся в аудиторию.
Каким образом и через сколько минут мы остановились, я не знаю. В какой-то момент Егор просто убрал своё колено, отпустил руки и отошёл на шаг. Он по-прежнему тяжело дышал. По-прежнему смотрел мне в глаза. По-прежнему чувствовал, как я дышу. Он вздрагивал всякий раз, когда раздавался мой слишком глубокий выдох. Ему становилось лучше. Прояснялся разум, и эмоции покорялись. Самообладание к нему вернулось быстрее, чем ко мне. Я же успокоилась не сразу. Он отошёл, а я всё ещё чувствовала какие-то прикосновения к шее, дыхание на губах, тиски на запястьях. Их не было на самом деле, но ощущение близости до сих пор призраком витало вокруг меня и этого самого места, у этой двери. Всё тело продолжало гореть огнём, только пламя угасало уже. Каким образом нам удалось остановиться? Наверное, я сейчас подозрительно оптимистична.
На деле, ничего не могло произойти. Мы в лицее. Мы – это ученица и почти учитель. С разницей в шесть лет. С разницей в социальных статусах. С разницей, которой почти не было, в характерах. После того, как я увидела его так близко, как он испытал передо мной такие чувства, я не могла не заметить того, как хорошо его знаю, о скольких вещах догадывалась и сколько общего у нас. Пожалуй, рассказывать об этом всём слишком рано. Я бы хотела проверить на практике свои заметки.
Слишком бесчувственный монолог.
На самом деле я просто пытаюсь казаться такой, какой не являюсь. В тот момент во мне было столько эмоций, столько гормонов, столько вожделения, что я едва ли могла соображать. Мы просто смотрели друг на друга, иногда моргая, словно убеждались в том, что всё ещё помним, берём власть над собой и держим дистанцию.
Её мы сдержали. Как только за дверью стали слышаться слабые разговоры, мы пришли в себя. Постепенно начали заниматься своими делами: я вспомнила, что должна была пойти домой, уже написала Косте, и все мои вещи здесь, в 306-й. Егор Дмитрич достал из кармана пальто сигареты и зажигалку, подошёл к окну (пластиковое), открыл его настежь и присел на подоконник, как некогда в уборной.
- Никому ни слова, - после сильной затяжки произнёс практикант, выдыхая дым и ртом, и носом.
- Мы оба знали, на что идём. Ведь так? – я говорила устрашающе просто.
Взрослый мужчина уделил мне столько внимания. Если с ним ребячиться и строить из себя недотрогу, то попадусь в очередную ловушку его обаяния. За взрослые поступки отвечать надо по-взрослому. И давайте будем откровенными, в семнадцать лет сердце, может, и трепещет, как от первой любви, но не знать, что следует за этими сердечными муками и духовными отношениями – слишком по-детски. Старая советская закалка, когда узнать о сексуальных отношениях можно было только из разговоров со слишком откровенными родителями или из учебников по анатомии. Как тривиально. Нынешнее поколение более мобильно. Поэтому и я была подкована в этой теме неслабо, что и привлекло внимание практиканта. Ведь в его глазах я ученица, младше него самого и, скорее всего, несмышлёныш женского пола с обычным гормональным выбросом.
- Ничего не было, Скавронская. Не преувеличивай, - сосредоточившись на сигарете, говорил практикант. – Поняла?
Пытается убедить меня поверить ему на слово, чтобы информация не просочилась дальше нас двоих и этой комнаты. Он действительно оплошал. Причём, дважды. Первый раз, когда пригрозил родителями, а второй – сейчас. Мне даже жаль огорчать его, что я прекрасно осведомлена в этом. Но говорить о том, что находится ниже пупка и вообще вдаваться в такие подробности, не собираюсь. Незачем ему знать это. Нельзя позволять узнать о себе что-то компрометирующее. Хотя, если честно, тут сейчас столько компрометирующего было, причём, конкретных доказательств. И про то, как я чувствовала желание, и про то, как хотела себе оставить на память его дыхание на шее, и про то, что я позволила ему так с собой обращаться и даже никак не сопротивлялась. «Дрянная физиология». Так обычно я бы ответила, но нет, признаю, что мне действительно было хорошо, и это смущает, мои отношения и возможное развитие этих даже-не-знаю-как-назвать. Не совсем объятья. Но и он повёл себя не хуже моего. Так что мы квиты.
- Только хотела вам это сказать, - я вела себя странно, знаю. Я бы сказала, что моё собственное поведение после того, как чувства обострились и стали такими близкими к наготе, меня раздражало. Оно слишком простое. Словно и, правда, ничего не было. Мы просто мило общались и изучали анатомию тел друг друга. Всего лишь.
Историк отвлёкся от своей сигареты и любования пейзажем, взглянув внимательно на мою, скромно стоящую персону с вещами в руках. В его взгляде было не удивление или разочарование – он был озадачен и даже озабочен моими словами.
- Что такое, Егор Дмитрич? – пытаясь, как можно беззаботнее, поинтересоваться, спросила я.
- Ты снова ко мне формально обращаешься, - выпуская клубы дыма, заявил он, а затем выбросил окурок в окно.
- Того, что «ты сука и сволочь», это не меняет, - я легко улыбнулась с намерением взбесить своей легкомысленностью и простотой этого человека. А почему бы нет? Покажу свою наивность и непосредственность – авось и он серьёзно не станет отвечать на эти «объятья» никакими словами, взглядами и жестами. Иначе сплетни начнут оправдывать себя.
- Кто бы говорил, - он многозначно хмыкнул и отвёл взгляд.
- Продолжайте, - азарт. Я чувствую это нещадное чувство узнать, что же он подумал обо мне.
- Я не должен такого говорить ученице. Так что прости, но твоё любопытство останется неудовлетворённым, - усмехнувшись мне прям в лицо, практикант измерял степень моей злости взглядом.
- Да ничего. Вы можете ничего не говорить – вы уже всё на деле продемонстрировали, - едко заметила я, пряча телефон в сумку. Вы же мне простите этот блеф, Егор Дмитрич, правда?
- Стерва, - пожалуй, это единственное, что он мог вымолвить мне в ответ при его обстоятельствах. – Тебя бы расстрелять за твой острый язык. Когда-то за это не просто отрезали язык или пальцы на руках, или уши, Скавронская. Могли повесить, застрелить, отравить. Так что ты аккуратнее.
- Знаю. Поэтому рада, что родилась в этом времени, Егор Дмитрич. Никто не может меня повесить, застрелить или отрезать безвозмездно какую-то часть моего тела. А вы уже вторую сигарету выкуриваете подряд – это вредно сразу после такой нагрузки на сердце.
- Скавронская, блин, - разозлился. Ух, ну, и взгляд. Правда, страшно. – Я тебя сейчас в бараний рог скручу….
