Я не расстроена - я скучаю по человеку.

И почему ты считаешь, что это не одно и то же, Катерина? Ты хочешь близости человека, которую получить не можешь. И этот факт тебя… расстраивает.

Каким образом удалось нормализовать своё состояние, я не знаю. Может, Абрамова. Может, Пашка. Может, Леонов. А может, ради того, чтобы дать по зубам своим завистникам, я держала лицо. Я ведь Катерина Скавронская. Какой грязи моё имя только не видело и не выносило. Если упаду ниц, встать будет гораздо труднее. Хотя я больше боюсь, что при соприкосновении с дном, банально не захочу что-то доказывать этим людям и выбираться наверх. Надо признать, что я давно не уважаю очень многие статуты, людей и авторитеты.

Нельзя выиграть у человека, который не играет в игру.

Я не играла уже в эти лобызания. Я не играла в азартные игры. Я не играла в любовные игры.

Костя не спешил. Надо отдать ему должное, поступал он по ситуации, разумно и весьма по-мужски. Иногда его напор, его финты, привлекающие моё внимание, срабатывали – тогда мне приходилось испытывать и радость, и желание ударить придурка этого одновременно. Но, тем не менее, Костя завоёвывал моё внимание. Это отмечали девочки, это отмечали братья, это отмечали даже преподаватели и незнакомые мне люди. И, по мнению толпы, я была на седьмом небе от счастья. Или должна быть благодарна Богу.

Должна? Стоп-стоп, кому и что я там должна?

И была ли я благодарна вообще за Костю?

Глупая девочка, вроде Катерины Скавронской полугодичной давности, наверняка сказала бы, что Леонов – классный парень, потому благодарна. Сейчас же всё иначе обстояло. И это «иначе» заключалось в удивительном спокойствии.

Рядом с Костей спокойно и тепло. Да, он иногда будоражит мою кровь и нервы, встряхивает мой мозг и чувства – делает всё, что заставляет меня чувствовать себя живой. Но это так трудно, так невероятно сложно пытаться подыгрывать в подобной пьесе его интересам. И нет, не потому что боюсь обидеть. Я не считаю Леонова своим другом, потому могу причинять ему боль, сколько захочу. Хотя зла уже не держу. Он ведь сделал кое-что действительно важное для меня: он стал тем, на кого я опираюсь в данный момент. Ведь быть сильной в одиночку и постоянно невозможно. Я бы очень хотела быть сильной по-женски, тонким манипулятором с благими намерениями, но, увы – пока не могу себе этого позволить.

Егор исчезал из моей жизни.

С Новым годом.

С Рождеством.

С днём Рождения.

С началом учёбы.

С январём.

Январь подошёл к концу, и от осознания наступающего второго месяца, минувшей двенадцатой части года, меня заштормило. Не хотела идти на учёбу и видеть лица людей. Не хотела выходить на улицу – там слякоть из-за перепада температур. Не хотела дышать холодным воздухом – он напоминал о моей слабости. Всё вокруг, даже моя собственная комната, куда ступала нога этого дражайшего идиота, где он был, где он дышал, где он сидел и смотрел на меня, - от всего этого мне становилось тошно. Самой себе противно ощущать свою прошлую личину. Но как приятно вспоминать его

до безумия

без умия.

Я впала в зимнюю хандру и выпала из жизни.

Закрывается дверь – открывается окно.

Мне трудно дышать. Трудно сфокусировать мысли на чём-то одном. Я понимаю, что Егора нет рядом, что его время в моей жизни исчерпано, что свою роль этот человек сыграл. Мне пора идти дальше.

А я не хочу. Не хочу идти.

Хочешь стоять и ждать, когда он вернётся к тебе?

И на какое нецензурное выражение ты сейчас напрашиваешься?!

Я хочу, чтобы он хотел вернуться. Чтобы он вернулся. Чтобы он послал к чертям мои слова и действия. Чтобы он взял и пришёл. Потому что это его решение. Сам позвонил. Сам написал. Сам. Я хочу его внимания…

потому что скучаю, как сумасшедшая.

Я скучаю по тебе, Егор. Безумно скучаю. Хочу искусать себе руки, лишь бы была возможность увидеть тебя. Я так скучаю,

но боюсь, что ты узнаешь об этом.

Ты ведь не примешь меня. Между нами ничего нет. И ты мне ничего не обещал, кроме бездны сомнений.

Но теперь нет даже их.

Ты оставил меня ни с чем.

Глупая.

Сама себя оставила. Сама поставила точку. Сама сделала всё. А теперь…

Я не ненавижу себя. И тебя. Я просто хотела бы вернуть немножко нашу близость. Я просто хочу вспомнить, оживить те моменты искр между нами.

Я скучаю и не могу успокоить дрожь. Мне холодно и жарко от мыслей о тебе. Мне холодно.

Еда не имеет вкус. Вода – температуры. Свет – яркости. Знаешь, я вроде бы и вижу, но не вижу ничего конкретного.

Я хочу к тебе.

Егор, я кусаю губы и едва сдерживаю слёзы. Я ведь не слабачка.

- Скавронская, - трудно воспринимать свою фамилию устами других людей. Я ведь так желала услышать её определённым голосом, определённым тембром, определённой интонацией.

Я скучаю.

Дни проходили не так быстро, как я хотела того. Но моя аморфность была со мной, как верный пёс. Всегда рядышком, всегда под рукой, всегда – часть меня.

Я выглядела хорошо. Свежо. Молодо. Привлекательно. Иначе почему Костя защищал меня от других парней, решавших познакомиться? Да, я тосковала по другому человеку, но не могла себе позволить выглядеть ущербно. Я же Катерина Скавронская. Моя роль в этой жизни – быть выше других заслуженно. И непоколебимо.

Но это сложно. Мои слабости усиливались, а другие люди – догоняли, дышали в затылок ароматом знаний изо рта. Иногда паршивым. И запахом, и ртом. Я выходила из себя, теряла самообладание – становилась грубой и резкой. Ничуть не женственной, но после – слабой. В такие моменты рядом был Костя. Он умел взять меня за руку и увести прочь от эпицентра, созданного мною же. Человек-вулкан. Стихия. В чистом виде. Скавронская превратилась в бренд бедствия и массовости. Терракта по степени влияния на людей. Скавронская слишком сильно изменилась. Я и не я.

Женщина разрушает. Созидает и разрушает. Слишком долго я создавала, слишком долго держалась осторонь от собственных чертей – теперь они преклоняются мне. Я не боюсь – я покорила их своим гневом. Обиженная женщина – это одно дело. Другое – женщина с несбывшимися желаниями. Я не могу сказать, что была той самой женщиной в целостном своём воплощении – лишь учусь этому. Но тот факт, что из-за своих решений и потакания Вселенной им я осталась одна без важного человека, остаётся неизменным. Он-то и пробудил во мне эту вопиющую дьявольскую магму. Она стекает с моих локтей и пальцев, с моих стоп при ходьбе, с подбородка и волос. Я совершенная энергия экзекуции своего собственного гнева.

Егор перестал существовать в моей голове лишь к началу мая, когда на уши нам повесили килограммовые гири ответственности - скоро ведь внешнее тестирование будет, которое «определит нашу судьбу». О поступлении было столько разговоров, что впору штрафные выдавать. Или вводить слова-табу. Я бы выпустила целое издание таких слов, вроде словаря. Или вето. Вряд ли помогло бы, ведь все вокруг считали должным мне напомнить, как важно сейчас не опускать руки, бороться за призрачные идеалы будущего, сколь весомое решение в моих руках и каким чудодейственным образом мне повезло учиться в лицее и иметь такие феноменальные мозги.

А я устала от этого всего.

Знаете, как бывает, когда на тебя все надежды кладут, но ты чувствуешь, что они не надежды кладут, а цветы на твою могильную плиту? Хотя да, откуда вы знаете.

Меня душит эта мнимая ответственность, в которую меня ежедневно тыкают носом, как провинившегося котёнка. Я не срала в ваши тапки, господа, потому что нет ваших тапок в моей комнате!

Но, увы, сказать я такие слова всем подряд не смогу. И да, предупреждение о моей грубости и импульсивности отнюдь не гиперболично. Просто в какой-то момент мне опротивело думать о других людях, как они меня поймут, какой они меня видят, кем считают, как обсуждают. Да обсуждают в любом случае – особенно если я выпендрюсь или привлеку к себе слишком много внимания. И знаете, что самое смешное? Плевать, это внимание негативом окрашено или радостным восторгом. Если раньше мне привыкать к зависти людей не приходилось, то теперь она мне противна, как и все эти лебезящие ради пая покруче люди.