Трудно было себе представить кого-либо, выглядящего столь не по-«хемингуэевски». Сосед Аликс был среднего роста, худ и тонкокост. На нем ладно сидел элегантный костюм. Ногти на его крупных породистых пальцах были тщательно обрезаны и опилены. На лице его было грустное и в то же время внимательное выражение. Он уловил состояние Аликс и подумал: бедная маленькая богатая девочка…

Они закончили обед. Самолет несся сквозь ночь. В салоне был полумрак. Они тихо разговаривали. Она рассказала соседу, что возвращается из поместья матери в штате Мэриленд после каникул, что мать ее уже в третий раз замужем и что она, судя по всему, с трудом справляется с жизнью.

Накануне Рождества дом матери был открыт для гостей, она вежливо поприветствовала собравшихся, а потом удалилась в свою спальню, переоделась в халат и в одиночестве съела свой обычный незатейливый ужин. Аликс сказала своему соседу, что происходящий между ними, абсолютно чужими друг другу людьми, разговор носит более откровенный характер, чем ее беседы с матерью. Мать считает, что раскрывать свои чувства — это дурной тон. Они разговаривали, близко наклонившись друг к другу, и мужчина ощущал запах волос Аликс.

— А вы, по-моему, плакали? — спросил наконец мужчина.

— Я плачу без слез, — ответила Аликс.

— А в чем же дело?

— Я чувствую себя такой одинокой.

— Все одиноки, все всегда одиноки.

Она не ответила. Через секунду они поцеловались. Сначала едва касаясь друг друга. Потом крепко, страстно. «Я хочу ее», — подумал он. Он все время стремился к чему-то. Он женат, но брак не был счастливым. Он гладил ее теплую шею, ее душистые волосы. Он взволнован, нежен. Аликс заплакала. Он не понимал почему, но не спрашивал. Она не похожа на тех женщин, которые плачут от жалости к самим себе. Может быть, потому, что она еще так молода. Наверное, ей лет восемнадцать. Он обнял ее, погладил по волосам. Они прошли в закрытую часть салона, и там произошло то, чего они оба хотели. Он не выпускал ее из объятий, был нежен с ней. Она и заснула в его объятиях. Он держал ее в объятиях все время, пока они летели над Атлантикой. Это было лучше, чем секс. Это длилось так долго!

В Орли к трапу подкатил лимузин. Она села в автомобиль и словно исчезла в его огромном салоне. Она выглядела такой маленькой рядом с огромным автомобилем, гигантским самолетом и зданием аэропорта, построенного в жестком современном стиле. Она совсем исчезает из виду, когда шофер захлопывает дверцу. Лимузин медленно трогается и растворяется в сером утреннем тумане. Она уехала.

Он пошел к зданию аэропорта в иммиграционный офис. Никто не сказал бы по его виду, насколько он растроган, насколько неотвязным для него на всю жизнь будет отныне образ девочки в черном, с глазами, скрытыми за стеклами темных очков.

Аликс на пути в Венецию, чтобы встретить Новый год с отцом и с Андреа. Она еще не знает, что они собираются разводиться.

Еще один развод добавится к «коллекции»: к разводу ее матери с отцом, к разводу ее матери и ее первого отчима, Слэйда Грэя. С мучительным беспокойством она думает, не разведется ли ее мать со вторым отчимом, не избрал ли уже ее отец третью жену себе…

Скорее всего, думает она, ее будущее замужество тоже обречено…

1970–1976 гг.

И Йейл, и Аликс были аутсайдерами. Разница была лишь в том, что он подчеркивал это, а она скрывала.

— Ты живешь так, как будто стыдишься того, кто ты есть, — сказал он ей в первые дни ухаживания. Он заметил, что она почти никогда не говорила о себе и изо всех сил старалась не подать повода кому бы то ни было подумать, что она ожидает к себе неординарного отношения. Она говорила, что скучает по работе, но боялась вновь окунуться в атмосферу ожесточенной конкуренции, созданную ее отцом и братом, боялась набить себе синяки и шишки и в эмоциональном плане.

— На твоем месте я бы попробовал чем-нибудь заняться, не важно, чем именно. Но вот насчет работы я никак не могу понять, почему ты по ней скучаешь. Я работаю только потому, что должен работать. Когда я заполучу мои миллионы, я отойду от дел и предамся праздной жизни. А ты, получается, не знаешь, как наслаждаться тем, что ты уже имеешь.

— Возможно, ты прав, — сказала Аликс. Йейл заставил ее осознать, что она слишком серьезно относится к жизни и к себе. Когда однажды они разглядывали альбом с фотографиями, Йейл обратил ее внимание на то обстоятельство, что ни на одной из фотографий она не улыбается. Загорает ли на палубе яхты, позирует ли в горнолыжном костюме или в бальном платье, попивает ли лимонад на теннисном чемпионате в Уимблдоне, Аликс Рэймонт всегда хранила на своем лице самое серьезное выражение.

— Мне бы хотелось быть повеселее и получать побольше удовольствия от жизни. Может быть, ты меня научишь?

— Это совсем не трудно, когда ты войдешь во вкус, — сказал Йейл. — К тому же, я думаю, из меня выйдет неплохой учитель. Любящий учитель.

Нью-йоркские друзья Йейла были современными, светскими людьми. Среди них были модели, художники, актеры, которые диктовали стиль жизни и моды. Они были в постоянном движении — в танцевальном зале, в перемещениях с вечеринки на вечеринку, их фотографировали в студиях модных фотографов, и им нравилось, когда ими восхищались и им подражали. Они всегда казались веселыми, довольными жизнью и, по мнению Аликс, их погоня за острыми ощущениями уже сама по себе вызывала острые ощущения. Первым делом она, к радости Йейла, стала улыбаться.

— У тебя самая прекрасная в мире улыбка, — сказал он.

Улыбка преображала лицо Аликс. От нее розовели щеки, а в глазах появлялось сияние.

Когда Йейл видел ее улыбающейся, у него было ощущение, что именно он сотворил это чудо.

— Подари мне твою восхитительную улыбку, — говорил он ей, и она радостно улыбалась ему, счастливая тем, что доставляла ему удовольствие, счастливая тем, что он делал ее счастливой.

С тех пор как она встретила Йейла, Аликс перестала ощущать себя одинокой. Он окружал ее вниманием, звонил по телефону, когда бывал не с ней, заботился, чтобы ей было удобно и спокойно, старался всячески угождать ей. Он сопровождал ее в походах по магазинам, встречал ее, когда она заканчивала сеанс у косметички или парикмахера. Когда же она куда-либо отправлялась без него, он настойчиво просил ее звонить, чтобы он знал, что она благополучно доехала. Он звонил ей, как только просыпался, и заканчивал день телефонным звонком ей, прежде чем отправлялся спать. Йейл не только помог Аликс избавиться от чувства одиночества, но и не разрешал ей расходовать ее деньги, когда они были вместе. Когда они брали такси, он оплачивал поездку, и даже когда она шла в туалетную комнату в ресторане, он давал ей деньги на чаевые обслуживающему персоналу. Он всегда платил за нее — даже когда она покупала газеты в киоске, или цветы, или мороженое в Сентрал-парке. Он покупал для нее подарки, и дорогие, и пустяковые, но всегда выбранные так, чтобы ей они понравились. Он делал все, чтобы она чувствовала, что он любит ее, и добился того, что Аликс безоглядно влюбилась.

Аликс хотела, чтобы Йейл переехал в ее квартиру. Он отказался. И это был весьма хитроумный ход с его стороны. Она все же была богатой девочкой, привыкшей иметь все, чего пожелает. Он не держал в ее квартире даже свою бритву или свежую рубашку, и хотя они были вместе каждый вечер, он сохранял свою маленькую квартирку на Пятьдесят седьмой улице. И после проведенного в постели с Аликс вечера Йейл, дождавшись, когда она засыпала в его объятиях, уезжал к себе и спал остаток ночи в своей кровати. Когда она просыпалась, его рядом не было, и она опять, как в детстве, чувствовала себя одинокой и брошенной. И именно Аликс первой заговорила о браке и по сути дела сделала ему предложение. Тогда ей было двадцать три года, и она уже восемь месяцев не работала в корпорации Рэймонта.

— Я бы хотела выйти за тебя замуж, — сказала она Йейлу.