Когда с очередной чашкой кофеина было покончено и я начала заправлять кровать, на пол с кровати упала книга, взятая в библиотеке. Раньше я читала много, сейчас же меня больше интересует музыка. Иногда я даже беру в руки электрогитару и пытаюсь разучить парочку каких-нибудь аккордов. К счастью для соседей, я делаю это в наушниках, и они практически не слышат, чем я занимаюсь в свободное от учёбы время. Впрочем, учитывая, что это школьное общежитие, навряд ли кто-то в общем гаме услышит такую мелочь, как тихую мелодию.
Больше десяти месяцев из двенадцати мы с семьёй живём в общежитии при школе. Дэвисы уже пять поколений занимаются образовательной деятельностью, и это возымело свои плоды — их частная школа одна из лучших в стране и уж точно лучшая в штате, и у нас свои договорённости с Лигой плюща на тему выпускников. За несколько десятилетий имение расширилось, достроилось и, наконец, превратилось в крупный комплекс, состоящий из главного корпуса, в котором находится библиотека, младшие, часть средних классов и административный персонал, двух корпусов, состоящих из лабораторий, спортивного зала, бейсбольной площадки и учебных старших классов. Завершает всё четырёхэтажное общежитие, в котором живут студенты, приехавшие с другого конца страны, из-за границы, и преподаватели, которым неохота или нет возможности ездить каждый день из города. Страшно подумать, какого состояния стоит всё, что стоит на этой земле. К счастью, не всех постигает «участь» учиться тут: у нас всего по паре классов на каждый год обучения и не больше десяти детей в каждом классе. Это спасает от хаоса, которым обычно грешат государственные школы. За малым количеством подопечных легче уследить и проще дать ученикам знания — можно уделить больше времени каждому. Хотя, даже эти двести пятьдесят детей, собранные под одной крышей, — это, порой, слишком, особенно по праздникам и на экскурсиях.
Покрутив в руках книгу, на обложке которой торжественно значилось «Бестселлер „New York Times“», я вспомнила, что срок сдачи прошёл неделю как. Станиславский, наверное, не особо обрадуется, если обнаружит такой промах с моей стороны. Впрочем, упрекнуть мне его не в чем — это его работа. Да и навряд ли он будет сильно ругаться. Единственный раз, когда он очень сильно на меня разозлился, был уже давно… Тогда меня в наказание отправили в библиотеку сортировать пособия, но вместо того, чтобы идти за лестницей, я решила просто сложить книги стопочкой и встать на них, пока никто не видит. Честное слово, я тогда разулась, я ж не варвар какой, но библиотекарь чуть в обморок не грохнулся. Судя по его крикам, я поняла, что книги, которые я использовала как подставку, были ужасно редкими и ценными. Он упрекал себя в том, что следовало сразу убрать их в архив, что дети не ценят подобного щедрого жеста, как возможность листать оригинал, а не цифровую копию или современное ре-издание. Надо бы занести сегодня книгу до того момента, как я угожу в цепкие лапки Анны, ведь тогда, скорее всего, она найдёт чем меня занять до самой ночи.
Умывшись, приняв бодрящий душ и найдя в гардеробе что-то, что Анна могла бы назвать праздничным, я обулась и, прихватив книгу, пошла на встречу со своими проблемами. Погода, несмотря на то, что была середина августа, не особо радовала. Даже если я не люблю свой день рождения, это вовсе не означает, что я обрадуюсь дождю и холодному ветру. Небо было затянуто тонкой пеленой туч, сквозь которые то и дело пробивалось солнце. Либо нас ожидает невероятный ливень, либо ужасная духота. Я всё ещё надеялась на обещанный день назад дождь.
Идя мимо хозяйственных построек, где обычно стоял служебный автотранспорт и несколько микроавтобусов для детей, проживающих в городе, я заметила машину Станиславского, у которой был открыт багажник. Библиотекарь очень редко не покидал территории школы, и мы все до сих пор гадали, зачем ему Porsche Cayenne. Более того, многие не верили, что он, будучи на должности обычного библиотекаря, мог позволить его себе, не взяв кредита. Впрочем, каждый год возникала одна и та же ситуация: Станиславский просто садился в машину, уезжал куда-то на пару дней, а возвращался совсем на другой, и, помахивая документами, думая о чём-то своём, шёл оформлять пропуск на территорию и разрешение на парковку. Год от года машины не дешевели, неизменно чёрные, кроссоверы, неизменно последнего года выпуска, менялись лишь марки. В прошлом году он ездил в город по делам на BMW X6. До этого отдавал предпочтение Lexus LX, но поговаривают, что он просто забыл, где её припарковал, поэтому променял его на Х6 быстрее, чем за полгода. Судя по тому, что тётя Маргарет никак по этому поводу не отзывалась, лишь пожимая плечами и говоря, что это его личное дело, как часто менять средство передвижения, было ясно — ничего криминального за господином Станиславским нет, он исправно платит налоги и, скорее всего, у него богатые родители. Лично я склонялась ко второму, потому что складывалось впечатление, что библиотекарю от жизни совершенно ничего не нужно: он не стремился вверх по карьерной лестнице, у него не было девушки, и его не интересовала жизнь за пределами не то что города, а даже школьных ворот. Он ни разу не брал отпуск дольше, чем на неделю. Вот уж кто точно трудоголик, даже мою приёмную мать обогнал.
Таким образом, к уже имеющимся двум пунктам любви в виде книг и чая, можно добавить ещё машину. Впрочем, с последней любовь длилась не долго: металлические «подруги» менялись слишком часто, и складывалось впечатление, что это просто временное увлечение. Потом он «встречал» следующую, думал, что хоть с ней-то всё будет серьёзно, но вновь его постигало разочарование — не та.
— Говорю же: я могу… Могу!!! Использовать плазму, Илон, но это не выход. Он всё равно будет нагреваться, и тебе придётся впихать туда такое количество охлаждающих панелей, что толку из этой затеи точно не выйдет, — долетел до меня голос Роберта Станиславского. Самого его видно не было: он стоял где-то позади машины. — Если тебе прям так хочется плазменный двигатель, то нужно сначала придумать, как его охлаждать без потери комфорта. Да, какой ты догадливый! На это нужно время, ты прав, Илон. Нет, я занят. Нет, займусь этим, когда освобожусь. Ты сейчас пытаешься меня подкупить, что ли?
Ого! Он что, играет в компьютерные игры? Неожиданно.
Я начала обходить машину, чтобы поприветствовать друга и хотя бы помахать ему рукой, чтобы он был в курсе о моём присутствии рядом.
— Я! Сказал! Нет! — неожиданно повысил голос тот, послышался пинок ногой и звук включившегося мотора. Судя по всему, он включил Karcher, которыми водители моют микроавтобусы.
Я едва успела увернуться от холодной струи воды:
— Ох! — одежда-то на мне осталась сухой, чего не скажешь о книге, которую я держала, чтобы вернуть в библиотеку.
— Мисс Казадор? — из-за машины выглянул Станиславский: каким-то чудом услышал меня сквозь шум мойки. — Простите, я вас не заметил. Илон, я перезвоню, — он дотронулся до гарнитуры, которая висела у него на правом ухе, прерывая связь. — Я вас не намочил ненароком?
— Меня-то нет, — я кивнула на сморщившийся от влаги бумажный срез. — Чего не сказать о ней. Видимо, придётся выкроить немного карманных денег и купить новую.
Господин Станиславский растерянно посмотрел на меня, потом на книгу, потом снова на меня, скрылся за машиной, выключил мойку, возможно, даже снова её пнув.
— Мисс, право, не стоит беспокоиться, — он вернулся ко мне и взял некогда красивую книгу. — Я бы не назвал её особо ценной для того, чтобы трястись над ней и отказывать себе в мороженном или баночке любимого напитка.
Он посмотрел на меня поверх очков. Высокий, даже красивый, на вид ему не дашь больше двадцати пяти. Каштановые волосы, карие, почти чёрные, глаза, и всегда строго одет. Его точно можно назвать джентльменом. Ему место не в Америке, а в Англии. Он бы прекрасно смотрелся на фоне Биг Бена со свёрнутой газеткой в одной руке и зонтом-тростью в другой. Он даже машину мыл в костюме, разве что сняв пиджак и закатав рукава белоснежной рубашки.
