Первое знакомство с кораблем заставило меня от души рассмеяться над недавними советчиками, над самим собой, над пустыми тревогами. Вместе с корреспондентом «Известий» Олегом Строгановым и фотокорреспондентом ТАСС Валентином Куновым я стал обладателем великолепной просторной каюты с двумя иллюминаторами, из которых открывался вид на вертолетную площадку судна. В каюте были все удобства: пружинные кийки, три шкафа, лампы дневного света, письменный стол, умывальник с горячей и холодной водой.

Наши кораблестроители сделали все, чтобы арктические моряки, даже в самых высоких широтах, чувствовали себя как дома. На ледоколе есть клуб, просторная, сверкающая чистотой столовая, кают-компания, музыкальный салон, комната для настольных игр, спортзал и прекрасная библиотека, в которой можно найти все, что пожелаешь. Представьте себе столичную гостиницу «Москва», только плавающую, сложите ее с хорошим Дворцом культуры и научно-исследовательским институтом, вставьте все это в стальную броню корпуса суперсовременного корабля — и вы получите атомный ледокол «Ленин». И вот в этой необыкновенной «гостинице» мне предстояло попасть в высокие широты ледовых морей.

Молод корабль — молод и экипаж. Люди на судне были тоже мало похожи на суровых полярных моряков, знакомых по иллюстрациям из многочисленных книг об Арктике. Ни усов, ни бород, ни морщин. Средний возраст экипажа («Ленина» — двадцать пять лет.

В Мурманске тепло, и все одеты по-летнему: тщательно отглажены костюмы, белоснежны сорочки, с завидным мастерством завязаны галстуки. По платью не скажешь, что идти морякам предстоит в холодные края. Только оленьи шкуры, разложенные между дверями при выходах на палубы, напоминают о том, что будут еще впереди и морозы, и ветры, и снежные бураны.

Капитану атомохода Борису Макаровичу Соколову — тридцать четыре года. Это высокий, плотный, широкоплечий человек с крупными чертами лица, открытой белозубой улыбкой и умными, внимательными глазами.

С первого дня похода я откровенно начал завидовать капитану. Какое наслаждение, казалось мне, командовать ледоколом, да еще таким, как «Ленин»: «Вот ведь повезло человеку». Забегая вперед, скажу: поздней, когда позади осталось немало трудных ледовых боев, я заменил несправедливое слово «повезло» словом «заслужил».

Да, в тридцать четыре года Соколов заслужил почетное право встать на мостик первого в мире атомного корабля.

Так уж случилось, что первый командир атомного ледокола, знаменитый полярный мореход Павел Акимович Пономарев, остался на берегу. Прихворнул, да и годы уже не те. Не смог он снова идти в Арктику. Однако имя его я слышал на корабле постоянно, чаще всего там, где он когда-то стоял, на верхнем мостике. Видно, сама судьба свела двух этих капитанов. И об этом я обязательно расскажу ниже.

Знакомство с Борисом Макаровичем состоялось в день моего прибытия на судно. В море мы с ним сдружились и провели много незабываемых часов в ходовой рубке, на мостике и в его капитанском салоне.

Но о первой встрече стоит вспомнить. Я спросил Соколова, какие приключения могут ожидать нас в пути.

— Типун вам на язык, — засмеялся он. — Я самый жестокий враг неожиданностям. Лучше все предвидеть заранее. Так что приключений не обещаю. Это будет самый обычный рейс в Арктику, и экипаж постарается лишить вас удовольствия писать о разного рода происшествиях. На таком корабле их не должно быть.

Впереди много дней, торопиться, казалось бы, некуда, а не сидится в каюте, столько интересного на корабле, хочется лазить по его бесчисленным трапам с этажа на этаж и смотреть, дивиться технике, знакомиться с людьми. Каждый человек по-своему интересен — будь он член экипажа или участник экспедиции «Север-13»[43].

Радиация! Это слово мне не раз приводилось слышать от друзей накануне отъезда. Одни произносили его с улыбкой, шутливо, другие — чего греха таить — заговорщически: не забывай, мол, корабль-то атомный. Альфа-бета-лучи.

Да, в груди корабля могучие сердца — три атомных реактора. Но спросите у кого-либо из экипажа «Ленина» об этой самой «радиации», и над вами от души посмеются. Советские ученые и конструкторы сумели создать такую защиту, что с момента рождения судна ни разу, нигде не загорелась красная лампочка сигнализации, предупреждающая об опасности. Опасности не существует.

Однажды я получил разрешение от главного инженера-механика Александра Калиновича Следзюка спуститься в так называемый центральный отсек. Это святая святых ледокола, где находятся реакторы. Заведующий лабораториями службы радиационной безопасности Александр Соколов согласился сопровождать меня. Это молодой, жизнерадостный ленинградец, которого в коллективе любят все. Общительность и природное остроумие сочетаются в нем со скромностью. Саша отлично знает свое дело, да и не только свое. Он с одинаковым увлечением играет в настольный теннис, шахматы и производит сложные радиационные анализы. И знаете, сколько анализов делает он вместе с лаборантами? Свыше десяти тысяч в месяц! Зачем? Да чтобы экипаж мог спокойно работать, уверенный, что ему ничто не угрожает. И ему действительно ничто не угрожает, уж кто-кто, а Александр Соколов убедился в этом за два с лишним года.

— Итак, начнем посвящение вас в рыцари центрального отсека, — улыбнулся мой товарищ. — Получите «Кид».

Каждому из нас выдали предмет, очень похожий на автоматическую ручку, только без пера. Это и есть «Кид» — карандаш измерительный дозиметрический, его нужно брать с собой. Затем начался процесс облачения в «доспехи». Скажу откровенно, я представлял их иными, по меньшей мере похожими на водолазный костюм. Но это не так. Раздевшись донага, мы натянули на себя белоснежные из толстого полотна комбинезоны и такие же чулки. Еще нам выдали по кокетливому колпачку, напоминающему пилотку, марлевую маску на лицо, резиновые перчатки и кирзовые башмаки.

Мы полезли по узкому, похожему на трубу люку куда-то вверх и очутились в зале с высоким потолком. Над металлической палубой три круглых возвышения, похожие на торцы бочек, над ними в центре белые, в руку толщиной стволики стержней. На переборке горит желтая лампочка, такая же, как наверху, — значит, все в порядке, безопасно. Инженер водит меня по залу, объясняя назначение механизмов. Незаметно для себя ступаю на «бочку», и вдруг:

— Сейчас вы стоите на первом реакторе, — торжественно говорит Соколов. В его карих глазах, увеличенных стеклами очков, бегают веселые чертики.

Не скрою — сердце екнуло. Подумать только, в каком-то метре от моих ног, под толстым слоем защитной брони происходят таинственные и могучие процессы. Здесь зарождается энергия, дающая кораблю исполинскую силу.

Исколесив лабиринт помещений вокруг реакторов, насосов и пароперегревателей, обвитых километрами труб и трубочек, мы вернулись назад. У меня забрали «Кид» и заявили:

— Все в полном порядке.

— Как вы определили?

— Очень просто. Посмотрите в торец карандаша.

Направив один конец «Кида» на лампочку, я заглянул внутрь: круглый лимб, наверху написано — «миллирентгены», а ниже шкала и стрелка. За время путешествия она не сдвинулась с места. Меня даже досада взяла, что экскурсия в центральный отсек настолько безопасна, ну хоть бы немного двинулась вправо эта стрелка, ведь я стоял на атомном реакторе.

Мое доверие к устройству атомохода окончательно закрепило знакомство с «кочегаром» Александром Зюгановым и его работой.

«Кочегарами» шутливо называют в экипаже инженеров-операторов, которые следят за работой реакторов. Саше Зюганову двадцать четыре года. На вахту инженер отправляется в белоснежном костюме. Вместо жерла топки перед ним десятки сложнейших приборов. На «Ленин» Александра Зюганова назначили как одного из лучших выпускников Инженерного морского училища имени адмирала Макарова. Однако не сразу допустили его к ответственной работе. После почти годовой практики Зюганов сдавал специальные экзамены. Это было в первые дни рейса. Комиссия высоко оценила его знания. Большая радость для парня: допущен к самостоятельной работе в ПЭЖ — пост энергетики и живучести судна. Профессия ему нравится. «Кочегар» с атомохода. У него, как и у многих его коллег, морская биография только начинается: еще не плавал по свету, не видел жестоких штормов, лютых снежных бурь. Но это все придет.