Длинный белый луч полоснул темноту. Алеша навалился всем телом на ручки прожектора, по удержать луч на низко нависших облаках был не в состоянии. Траулер бросало с носа на корму. Луч то вспыхивал мутным пятном на облаках, то упирался в надвигающуюся на нос волну или таял в бесконечной темени.

Время от времени Алеша выключал прожектор. Щурясь после яркого света, всматривался он вперед, ожидая увидеть огни «Гертруды» или ответный сигнал. Выждав немного, Алеша снова включал прожектор, и снова тире и точки отражались на облаках и волнах, извещая гибнущий пароход: «Иду на помощь! Иду на помощь!»

Вдалеке появилась еле приметная красная искорка, а под ней дрожащее розовое пятнышко — ее отражение на волнах.

Алеша ухватился обеими руками за поручень. Замирая от нетерпения, всматривался он в темноту. Еще искорка. На этот раз белая, окруженная тусклым желтоватым ореолом.

Алеша бросился к переговорной трубке.

— Справа по носу ракеты! — кричал он. — Ракеты! Справа!..

Из ходовой рубки ответили не сразу. Ожидание у переговорной трубки казалось бесконечным. Наконец-то послышался глуховатый голос Степана Дмитриевича.

— Смотри-смотри там! Не теряй из виду…

А сам капитан с неожиданной для его грузной фигуры живостью взбежал на мостик в одном кителе.

— Ракетницу! — негромко приказал он.

Не отрывая взгляда от моря, выхватил он поданный Морозовым пистолет с толстым стволом; не глядя переломил его, зарядил.

Выстрел. В небе под низко нависшими облаками раскрылась ракета, озарила зыбким желтоватым светом косматое море, ходовой мостик с двумя прожекторами, мачты. За первой поднялась вторая, третья…

— Хватит! — Степан Дмитриевич отдувался, как после тяжелой работы. — Подождем ответа.

Не глядя сунул он в чью-то руку пистолет, банку с ракетами и спустился с мостика в рубку.

«Тамань» двигалась прямо на «Гертруду». Далекие искорки появлялись над морем через равные промежутки и скрывались за волнами. Приближались они медленно, словно испытывая выдержку рыбаков…

— Вижу судно! — крикнул Петр Андреевич. — Справа по носу!

Все обернулись в сторону, куда показывала рука помполита. Вдалеке маячило еле приметное мутное пятно — отсветы далекой еще «Гертруды». Из-за волн мигнули огоньки. Еще раз.

— Передайте радисту, — сказал капитан, — сообщить в управление порта: «Установили зрительную связь с аварийным пароходом. Подходим к нему».

Подталкиваемая океанскими валами, «Тамань» сближалась с бедствующим судном. Все чаще проглядывали из-за волн огоньки, становились четче.

Алеша включил прожектор. Яркий луч вырвал из темноты надстройку большого парохода. И тут же высокий вал разделил корабли.

Как ни коротко осветил прожектор пароход, глаза моряков успели заметить самое главное.

— Крепко его перекосило! — сказал Петр Андреевич.

— Воды принял немного, — добавил капитан.

Прожектор вырывал из темноты то часть надстройки «Гертруды», то голой палубы с торчащим на ней уродливым обломком грот-мачты. Яркими полосками вспыхивали под лучом ванты уцелевшей фок-мачты. На открытом ходовом мостике виднелась одинокая серебристая фигурка.

— Капитан! — тяжело произнес Степан Дмитриевич.

— Да-а! — сочувственно протянул кто-то. — Невесело ему там.

Из многого и многого, чему научила Степана Дмитриевича суровая морская служба, он особенно выделял одно незыблемое правило. В тяжелых обстоятельствах капитан не имеет права долго размышлять. Поэтому несколько неожиданно для всех прозвучала его команда:

— Приготовить к спуску спасательную шлюпку номер один! — Степан Дмитриевич осмотрел сразу изменившиеся лица окружающих его людей. — На шлюпке пойдут: старший помощник, боцман и матрос Алексей Вихров. Начальником спасательной команды назначаю первого помощника Петра Андреевича Левченко. — Капитан посмотрел на Петра Андреевича и внушительно повторил: — Вас назначаю начальником. Там люди. Надо помочь им. Вам, как говорится, и карты в руки.

— С одними картами немного сделаешь, — сдержанно возразил Петр Андреевич, несколько задетый тем, что капитан подобрал спасательную команду, не советуясь с ним. — Трудно помочь людям, если не знаешь их языка.

— Замечание дельное, — согласился капитан. — Возьмите с собой третьего штурмана Морозова. — Он по-английски неплохо знает. Старший помощник остается на борту.

Степан Дмитриевич отвел Петра Андреевича в сторону.

— Начальником спасательной команды я могу послать только вас, — сказал он и значительно добавил: — Судно-то… ирландское.

Петр Андреевич понял капитана с полуслова: Ирландия — страна, не имеющая дипломатических отношений с Советским Союзом. Но когда в бурю гибнет судно, не время вспоминать о цветах его флага и режиме страны…

— Я пойду на «Гертруду», — выдвинулась вперед незаметно стоявшая за спинами мужчин Домнушка и, не давая возразить себе, быстро добавила: — Сколько я обмороженных выходила на Волховском фронте. Сколько раненых перевязала!.. Это дело для меня не повое, привычное.

— Больше послать некого, — поддержал ее Петр Андреевич. — Домнушка у нас… вроде внештатного фельдшера. Случись что с матросом — сразу бежит к ней.

— Поморка! — значительно добавил боцман. — С шести лет к веслам приучена. На море она, что кайра. Только ныряет похуже.

— Добро! — поставил точку капитан. — Пойдешь на шлюпке.

Домнушка улыбнулась и пошла готовиться к отплытию.

Никто не понял, чему улыбнулась Домнушка. Это было ее маленькой тайной. Всю жизнь мечтала она о спокойной жизни. Мечтала когда-то стать медицинской сестрой и жить в домике матери с небольшим, холеным садиком. Поступила Домнушка в Архангельскую фельдшерскую школу. Проучилась около двух лет. Началась война. Закончив второй курс, ушла на фронт санинструктором. Всю (войну мечтала она вернуться в домик матери — спокойный, тихий… И надо же было ей накануне прорыва блокады Ленинграда выходить усатого старшину морской пехоты! Выходила его Домнушка и почувствовала, как дорог ей этот грубоватый балагур, упорно не желавший даже в госпитале расстаться с полосатой тельняшкой — «матросской душой». Год спустя кончилась война. Уехала Домнушка с Иваном Акимовичем в Мурманск. Участь матросской жены, месяцами не видящей мужа, ее не привлекала. Стала она буфетчицей на пароходе, где плавал Иван Акимович. Случилось, что боцман не поладил со старшим помощником. Домнушка вместе с Иваном Акимовичем перешла на траулер, стала поварихой. Готовила… как умела. Рыбаки народ некапризный. Было бы сытно да чисто…

Не прошло и десяти минут, как спасательная команда, борясь со встречным ветром, вышла на ростры[4].

С капитанского мостика кто-то невидимый в темноте направил на ростры луч прожектора, осветил покрытую брезентовым чехлом шлюпку.

— Куда? — прикрикнул боцман на быстрого Алешу. — Горяч больно. Прежде ледок сколи, потом чехол скатывай. Аккуратно скатывай, помалу. А то сорвет ветер к чертям собачьим и брезент, и тебя вместе с ним.

Приговаривая так, Иван Акимович сам умело оббил ломиком ледок и с помощью матросов освободил шлюпку от брезентового чехла.

Рыбаки дорожили каждой минутой, работали по жалея сил. Невозможно было отличить матроса от штурмана или помполита. Ощущение опасности, нависшей над чужим пароходом, сравняло всех.

— Шлюпка номер один готова к спуску, — доложил Иван Акимович первому помощнику. Боцман считал необходимым строго соблюдать морской ритуал в любых условиях.

— На тали! — подал команду Петр Андреевич и обернулся к своим людям. — По байкам![5]

Поворотный механизм вынес шлюпку с сидящей в пей спасательной командой за борт. Слегка поскрипывая, тали осторожно спускали ее к воде. Крупная волна легко приподняла траулер и тут же глубоко посадила его кормой в воду.

— Трави, трави! — закричал Иван Акимович. — Трави, дьяволы христовы! Кранцы за борт!

Шлюпка скользнула по талям и плотно села на приподнявшуюся волну. Протянутые с «Тамани» багры уперлись в борт шлюпки, отталкивая ее от траулера. Но новая волна оказалась сильнее человеческих рук. Она прижала шлюпку к мягким кранцам. И вдруг, повинуясь какой-то прихоти бури, вода оторвала шлюпку от борта траулера и рывком отнесла ее в сторону метров на десять.