Утром раньше всех поднялся Илья. Он положил в догорающий костер новые бревна, сходил за водой и повесил на таган ведро для собак. Федор повернулся на спину, открыл глаза и увидел на фоне еще совсем темного неба сходящиеся наверху тонкие жерди юрты.

— Ты что, паря, спать на Лену приехал? Лежи, солнце еще не встало…

От этих слов Федор мигом поднялся и начал обуваться. В олочи он положил свежие стельки (женщины взяли запас специальной мягкой болотной травки), намотал подсохшие за ночь портянки и, накинув ватник, вышел наружу. Начинало чуть светать, и по всему чувствовалось, что вот-вот пойдет снег.

— Ну что, Федя, пойдешь за Киренгу соболей-то своих считать? — спросил Илья, тоже выйдя из юрты, — а то, смотри, я туда пойду.

Федор хорошо знал, что эвенки на охоту ходят только по одному, но все же сказал:

— Разве мало места за Киренгой, пойдем вместе, я тебе не помеха.

— Нет уж, нечего вдвоем там делать, я пойду на тот хребет, — он махнул рукой в направлении долины, — туда и ближе, и Киренги переходить не надо. Ты смотри, парень, — добавил он, — осторожнее с Киренгой, ее тоже зря-то не перейдешь, коли не мастер.

Федор пошел укладываться. В маленький рюкзак положил он свой котелок, булку хлеба, десяток кусков сахару, чай, соль и небольшой запас патронов.

Первым в это утро ушел Илья, а вторым — Федор. Тетка Арина что-то задержалась, а во второй юрте вообще вставали позже.

Километра два пришлось пробираться сквозь густой ерник по долине Дипкохана, прежде чем издали послышался глухой ровный шум реки. Пройдя густой приречный ельник, Федор вышел на берег. Здесь Киренга была не той широкой рекой, какой Федор видел ее последний раз у Сыенка, а свирепой горной речушкой. Ее каменистое дно сплошь покрывал толстый слой зеленоватого льда, поверху почти непрерывно шла шуга, а у берегов широкой полосой лежал уже окрепший лед.

Нет более трудных мест для ходьбы по тайге, чем кочковатый прибрежный ельник, особенно когда снег завалит кочки. Не прошел Федор и километра по реке, ища переход, как его охватило сомнение. Но Семен не ошибся. Пройдя еще поворот, Федор увидел огромную лиственницу, упавшую с противоположного берега. Ее вершина была в воде, и пришлось делать дополнительный переход из двух елок.

Вырубив шест, Федор начал переправу. Когда он, встав на ствол лиственницы, опустил в воду шест, его едва не сбило с ног — с такой силой течение рвануло шест из рук, прижав его к дереву.

Благополучно добравшись до противоположного берега, Федор через час был уже у хребта. Склон хребта, обращенный к долине реки, был очень крут, и подниматься по нему пришлось долго. По хребту действительно росли кедры, а попадавшиеся среди них стволы осин и берез свидетельствовали, что когда-то здесь была гарь. Федор решил заложить на этом хребте пробную площадь по учету соболя[11].

Уже начинало темнеть, когда Федор закончил обход. По своему следу он вернулся к большому кедровому выворотню, который облюбовал для ночлега. Два огромных кедра при падении увлекли за собою всю свиту окружавших пихт и елей. Трехметровый выворотень, от которого во все стороны торчали толстые извитые корни с налипшими комьями рыжей земли, поднимался как стена, надежно защищая от ветра.

Ночевка получилась удачная. Правда, здесь не было лиственниц на дрова, но выручил небольшой сухой кедр. Ночь была не холодной, и Федор лишь раза два поправлял костер.

Новое утро было таким же хмурым и неспокойным, как вчера, но снегопад не начинался, и Федор решил продолжать путь дальше, чтобы сделать второй учет на дальнем хребте.

Строго соблюдая засеченное по компасу направление, он вскоре вышел к восточному склону своего хребта. За неширокой падью просматривался следующий хребет — большой и длинный, его противоположный склон выходил, вероятно, уже к Правой Киренге. Пройти эту падь было бы нетрудно, но спуск вниз преградил бурелом. В тайге нередко буря проходит узкой полосой, особенно по склонам, превращая их в непроходимые завалы. Так и здесь — могучие кедры с еще свежими кронами лежали на земле, обращенные вершинами все в одну сторону. Приходилось непрерывно перебираться через занесенные снегом стволы или перепрыгивать с одного дерева на другое, а спуск был крутой и длинный, так что Федор вынужден был останавливаться и отдыхать, словно при подъеме.

Склон второго хребта был еще круче, но зато здесь стоял прекрасный старый кедровый лес. Красноствольные кедры высились как колонны, а их узкие кроны начинались почти от самой земли. Было видно, что этих кедров никогда не касался колот орешников, и Федор внезапно попытался представить себе, как далеко он забрался от всякого жилья.

К концу дня, закончив закладку второй площадки, Федор оказался еще на десяток километров дальше от своего лагеря. Выбирая место для ночлега, он думал о том, как поступить, и решил завтра утром возвращаться. Снег здесь был уже совсем глубокий, к тому же еда кончается, да и спутникам своим Федор сказал, что пойдет на одну-две ночи. Итак, решено — завтра утром прямым ходом обратно. Надо засечь направление и не сходить с него.

Подумав об этом, Федор полез в карман за компасом и, не успев до конца понять в чем дело, внезапно физически ощутил приступ неясного еще страха. Компаса не было!

Он всегда клал компас в этот карман и знал, что искать его бесполезно, но все же несколько раз просмотрел везде, где только можно, надеясь уже на какое-то чудо. Перестав рубить дрова, Федор сел на колодину и задумался. Он обратил внимание, что в сгущающейся таежной тьме было совсем тихо, в то время как весь день не утихал ветер.

На мгновение снова пришла мысль о том, как он далеко от людей, совсем один и без компаса, но тут же Федор заставил себя приободриться. Ведь в таком глубоком снегу след его будет виден. Не завалит же его снегом за сутки обратного пути к реке? Решив так, Федор продолжал готовиться к ночлегу. В этом кедраче совсем не было дров, и пришлось брать пихту. Ночевать у костра из пихтовых дров нельзя — они сильно разбрасывают искры, так что к утру можно остаться без одежды. Пришлось спать без костра, по временам разжигая огонь заново и отогреваясь.

Когда ночью Федор проснулся от холода и поднялся, чтобы развести огонь, он в первый момент даже не понял, что произошло. Ватник, которым он был укрыт, рюкзак, лежащий в головах, нарубленный пихтовый лапник и даже костер — все было покрыто свежевыпавшим снегом. Снег валил так густо, с такою быстротой, словно кто-то сыпавший его сверху торопился прикрыть землю. Никогда в жизни еще не видел Федор таких удивительно больших снежинок— две-три снежинки вполне закрывали ладонь.

Отогревшись, он лог спать снова и проснулся, уже когда начинало светать, весь с ног до головы засыпанный снегом. За ночь здесь выпал снег на высоту более двадцати сантиметров! Оп был такой пухлый и легкий, что пришлось раз десять накладывать его в котелок, чтобы вскипятить чай.

Говорят, что одна беда приводит другую. Теперь у него оставался лишь небольшой ломоть хлеба, кусок сахару и щепотка чаю. Правда, было ружье, но за весь путь Федор не встречал ничего, кроме двух кедровок да редких дятлов. Свою собаку он не взял — опа мешала бы проводить учет, а толку от нее все равно было мало.

Вчерашний след едва угадывался в глубоком снегу. Идти стало совсем трудно, снег был уже выше колена. По-прежнему было пасмурно, снегопад продолжался, хотя и не такой сильный, как ночью. Но зато какой же красивой была тайга в это утро! Красота эта была так удивительна, что с трудом верилось в ее реальность — все окружающее казалось ожившей сказкой или чудесными декорациями.

Огромные кедры держали на своих растопыренных широких лапах целые сугробы пушистого, будто невесомого снега. Длинные ажурные ветви пихт, чем-то напоминавшие веточки мимозы, тоже были обрамлены крупными снежными хлопьями.