— Не верю я тебе, Майкл. — Беллерсхайм тяжело перевел дыхание и обернулся к боцману. — Но, скажи, Тони, зачем ты говорил нам, что русские пришли сюда за большие деньги и хотят, чтобы мы таскали для них каштаны из огня? За тобой и я убеждал наших парней послать русских с их заботами о спасении «Гертруды» ко всем дьяволам и не спускаться в трюм. Зачем ты это делал, Тони?

Все ждали ответа Тони Мерча, не спускали с него строгих глаз.

— Так велел он, — выдавил из себя боцман и показал головой в сторону ходовой рубки.

— Валишь на мертвого? — Олаф Ларсен окинул его брезгливым взглядом. — А он в письме и не помянул о тебе. Всю вину принял на себя. Всю!

— Да, боцман! — в ровном голосе Беллерсхайма звучала ярость. — Не видать тебе хозяйской милости. Уж мы постараемся!

— Почем на бирже серебреники? — крикнул кто-то из матросов. — Иуда!

— Мы проверим утверждения Майкла, поспешил остановить надвигающийся новый взрыв негодования Джим Олстон. — А пока я отстраняю вас, Тони Мерч, от обязанностей боцмана…

— Меня? — Тони Мерч не сразу понял услышанное. — Я двенадцать лет!..

— Беллерсхайм! — продолжал Джим Олстон, не обращая внимания на выкрик Тони. — Исполняйте обязанности боцмана. А вы, Тони Мерч, займитесь перегрузкой.

Джим Олстон отвернулся от разжалованного боцмана к Петру Андреевичу.

— Вас я попрошу пройти со мной. Ларсен! Вы тоже…

— И я! — подскочил Майкл, все еще косясь в сторону Тони Мерча.

— И вы пойдете со мной, — согласился Джим Олстон, рассудив, что не следует оставлять вместе разоблачителя и обвиняемого.

Перед тем как уйти из трюма, он задержал взгляд на бывшем боцмане и сказал Беллерсхайму:

— Я запрещаю Тони Мерчу выходить из трюма. Проследите за выполнением моего приказания.

— Это что?.. — прохрипел Тони Мерч. — Арест?

— Возможно, — спокойно ответил Джим Олстон. — Надо будет — приму более жесткие меры.

— Наручники наденете? — Тони Мерч весь устремился вперед. Казалось, он сейчас бросится на нового капитана. — Запрете в канатный ящик?

— Беллерсхайм! — Джим Олстон повернулся спиной к дрожащему Тони Мерчу. — Покажите ему рабочее место.

— Есть, сэр! — грозно бросил Беллерсхайм и значительно добавил. — Тони Мерч отсюда не выйдет.

— Не выйду? — переспросил Тони Мерч. — Я… не выйду?

Он осмотрелся. Ни одного сочувственного взгляда не увидел он, ни одной руки, готовой поддержать его. Попытка боцмана свалить пущенную им сплетню о русских рыбаках на погибшего капитана восстановила против него матросов. Они держались так, словно преступление Тонн Мерча было уже доказано и товарищи взяли на себя обязанности служителей правосудия. А правосудие на аварийном судне, да еще и в бушующем море, жестоко. Тони Мерч прекрасно знал это. Ведь сам он не раз бывал если и не судьей, то строгим и неумолимым исполнителем морских законов.

Морозов первым выбрался из лазового люка и глубоко, полной грудью дышал свежим морским воздухом.

Над морем разгоралось северное сияние. Огромный, вполнеба сверкающий занавес мягко колыхался тяжелыми голубоватыми складками с запутавшейся в них узкой молодой луной. Складки быстро густели, гасили звезды. Внизу занавес оторачивала широкая серебристая бахрома штормующего моря.

После сырого затхлого трюма с кипящими в нем страстями, с его напряженной трудовой жизнью пустынная палуба оставляла гнетущее впечатление. Море бесновалось по-прежнему.

В мертвенном свете северного сияния завалившийся набок пароход — безлюдный, со сломанной мачтой и раскачивающимися на талях обломками шлюпки — выглядел брошенным, обреченным.

За Морозовым вылез из тамбура Джим Олстон, а несколько позднее и Петр Андреевич. Ждать Олафа Ларсена и Майкла они не стали и укрылись от ветра в надстройке.

Джим Олстон воспользовался передышкой и сообщил Петру Андреевичу, что он принял решение обследовать гребной пал своими силами.

— В море? — спросил Петр Андреевич.

Джим Олстон услышал в его голосе недоверие и пояснил.

— За последние несколько часов ветер сменил направление и сейчас дует с норд-оста. Массы воды, приведенные в движение норд-вестом, еще стремятся по инерции на зюйд-ост. А ветер, раскачивая воду в новом направлении, гасит старые волны, но еще не поднял новые. Поэтому движение воды значительно ослабело.

— А как температура воды? — заинтересовался Морозов.

— На глубине восьми метров плюс шесть по Цельсию. Гольфстрим никакой мороз не остудит…

В надстройку вбежал Ларсен, а за ним и Майкл, все еще бормочущий что-то о боцмане.

— Приготовьтесь, Ларсен, — приказал Джим Олстон. — Перед тем как начнете одеваться, внимательно проверьте акваланг.

Морозов резко, всем телом, подался к Дяшму Олстону и облизнул пересохшие от волнения губы.

— Нет ли у вас… второго акваланга? — спросил он.

— Вы умеете пользоваться аппаратом? — Джим Олстон всмотрелся в взволнованное лицо юноши.

— В Херсонском мореходном училище я был старшиной группы аквалангистов, — по-курсантски четко ответил Морозов. — Мне приходилось спускаться под воду на глубину до тридцати метров.

— А погода? — Джим Олстон кивнул в сторону моря.

— Мы тренировались круглый год. Конечно, в соответствующих костюмах.

— Хорошо, — согласился Джим Олстон. — Идите с Ларсеном.

Все это произошло так быстро, Морозов даже не перевел своего разговора с Джимом Олстоном Петру Андреевичу, а лишь доложил, что идет готовиться к спуску под воду. Оп всячески старался держаться солиднее, унять клокочущую в нем радость, и оттого опа становилась еще более заметной, яркой.

Трудно было Петру Андреевичу сразу определить свое отношение к смелому решению нового капитана «Гертруды». Глубоко под водой застыл неподвижный винт, сковавший огромное судно, мощную машину. Что на нем намотано? Сорванные бурей сети рыбаков или же опущенный преступным боцманом с кормы толстый канат? Допустим, что случится чудо: аквалангисты доберутся до гребного вала и выяснят, что сковало винт. Облегчить положение «Гертруды» в открытом море все равно не удастся. Намотка на винт — авария серьезная. Устранить ее можно только в порту…

Джим Олстон и Петр Андреевич проводили аквалангисток до каюты, а затем поднялись в радиорубку.

— С кем держите связь? — спросил Джим Олстон.

— Только с «Таманью». — Радиооператор приподнял наушники. — Час назад ответил дрейфующий норвежский бот.

— Прекратите подачу сигналов о помощи, — приказал Джим Олстон. — Содействия траулера для нас пока вполне достаточно.

Вслушиваясь в непонятную речь, Петр Андреевич вспомнил, что давно не информировал Степана Дмитриевича, и попросил радиста вызвать к аппарату капитана траулера.

Степан Дмитриевич ответил очень быстро. Видимо, он ждалв радиорубке «Тамани».

На этот раз доклад шел легко. События на пароходе развивались быстро и в нужном направлении.

— Значит, порядок у тебя? — весело подытожил Степан Дмитриевич доклад первого помощника. — Только сам, говоришь, остался не у дел. Хорошо! Ты свое сделал: расшевелил людей, внушил им уверенность в благополучный исход. Присматривай теперь, чтобы народ не остыл. А новому капитану «Гертруды» передай: мы будем буксировать их до встречи с более мощным судном.

Степану Дмитриевичу не удалось обмануть первого помощника ни нарочито спокойным тоном, ни шутками. Слушая его, Петр Андреевич живо представлял себе, как борется с бурей небольшой траулер. Бешеные рывки буксирного троса, связывающего «Тамань» и «Гертруду», сбрасывают спящих с коек (если кто-либо (может сейчас спать на траулере). Почему-то вспомнились книги, журналы и патефонные пластинки, сложенные из предосторожности на полу каюты. Расползлись они сейчас, перемешались. Дверь в каюту не откроешь. А впереди еще тяжелая буксировка!.. Думая о положении на траулере, Петр Андреевич все время ждал вопроса капитала: скоро ли вы вернетесь с «Гертруды»? И в том, что Степан Дмитриевич не спросил о самом главном, чувствовалось больше понимания трудного положения первого помощника на чужой палубе, чем в нелегко дающемся капитану спокойном тоне и шутках.