- Знаешь, а давай, как приедем домой, закажем большущую пиццу, наденем пижамы с Микки Маусами и …

- Только не пижамы! Я вообще не понимаю, в каком коматозном состоянии я был, согласившись купить их!

- Оденешь, куда денешься!

Мы были в Дисней Лэнде. Где поедали мороженное, конфеты и катались, как дети, на всех аттракционах. Но самое безумное - это привезенные оттуда пижамы. Хоть Гвен и в восторге, когда я надеваю ее. Говорит, что «я настоящий секс» в ней. Ага. Секс. В пижаме с розовой Минни и красноштанным Микки.

Гвен молодец, умница, она организовала лабораторию по исследованию генома человека, в том числе и нас. Благодаря ей, ученые нашли чудо-сыворотку, которую мне вкалывают раз в три дня, теперь элапсация растягивается не в 24 часа ,а раз в неделю. Это стало моим спасением и спасением моих рук. Ведь для скрипача исколотые хронографом пальцы –кошмар.

Гвендолин передергивает от холода.

- Я тебе говорил одеваться теплее. Не хватало, чтобы ты заболела.

- Я не болею…

- Простудой болеют все.

Я целую ее в макушку, ощущая любимый аромат волос, духов Гвендолин и ее шампуня. Она положила голову мне на грудь и закрыла глаза, позволяя мне играться с ее локонами. Я укутал любимую в свою куртку, чтобы она сильнее согрелась, наплевав на ее возмущение. Гвен сильно боится за меня. Иногда маниакально начинает уверять, чтобы я проверился у всех врачей. Смеюсь, отшучиваюсь, зная, что она обижается и начинает нервничать потом сильнее. А потом иду к знакомому доктору и прошу сделать мне полный медосмотр, чем постоянно вызываю смех с его стороны. Я славюсь, как будущий хирург-придурок, боящийся заболеть.

- Гвендолин…

- Ммм?

- Выходи за меня замуж…

Я чувствую, как она замирает у меня на груди, прекратив дышать. После чего отстраняется и смотрит на меня своими голубыми глазами.

- Гидеон, ты не понимаешь, о чем ты просишь…

- Нет. Я, как раз, понимаю.

Она смотрит на свои пальцы, снова уходя от меня в прошлое. И ей не нужен никакой хронограф…

Я беру нежные хрупкие руки в свои.

- Гвендолин Бенфорд, я прошу вашей руки. Я хочу, чтобы вы стали моей супругой и в горе, и в радости. Пока смерть не разлучит меня с вами.

Она закрывает глаза и пытается справиться со слезами. Но они все равно начинают течь по ее щекам. Я хватаю ее пылающее лицо в свои ладони.

- Посмотри на меня, прошу, посмотри… - Шепчу, заклинаю. И вот самые прекрасные глаза распахиваются, обнажаю всю муку. – Я не просто люблю тебя. Я живу тобой. Мне нужно быть рядом, как человеку нужен воздух. Я прошел свой личный ад, где терял и находил тебя, где на моих глазах умирали и воскресали. Жили все, даже ты прожила огромную жизнь рядом с Бенфордом, даря ему тепло и уют, как жена, а я был где-то там, в одном моменте настоящего, где было пусто, где не было тебя. Прошу тебя, подари мне себя перед Богом, перед законом и остальными людьми, живущими на Земле. Позволь называть тебя моей женой. Хочу обладать тобой по праву.

Я горю, будто в лихорадке. Выпаливаю слова, еле переводя дух. Хочу, чтобы она поняла, что это не просто моя прихоть.

- Но я бессмертна… А ты нет.

- Знаю. Но в сейфе до сих пор хранится эта чертова панацея от всех болезней. Может, когда-нибудь я и передумаю.

- Нет, не передумаешь, Гидеон.

Она говорит это горько; мучительно больно.

- Откуда ты знаешь? Ведь будущее не написано и ты там еще не жила.

Она горько ухмыляется.

- Я не смогу подарить тебе детей.

- Зато у тебя внуков полно! – Я пытаюсь отшутиться, но плохо получается. – Эй! Ты за полгода совершила революцию в отношении меня и моих прыжков. Мне не надо каждый день заставлять себя отправлять в прошлое. Ты собрала самые светлые умы в генетике, неужели ты не думаешь мы не найдем способ завести детей? Тем более это 21 век, когда суррогатное материнство стало нормальным явлением.

Я вижу, как понемногу вселяю в нее надежду. Но она продолжает молчать.

- Ты изменила ход истории, ты нарушила все возможные законы физики и природы! И боишься выйти за меня? Эмансипация явно не пошла тебе на пользу.

Она наконец-то смеется.

- Я, кстати, выступала вместе с суфражистками и участвовала с ними в разгроме Оксфорд-Стрит*.

Теперь моя очередь была смеяться.

- И как? Понравилось?

- Ну… Разбивать витрины камнями оказалось весело!

Я смеюсь вместе с ней. Мы обнимаемся и хохочем, чем привлекаем внимание многих в автобусе.

И тут она нежно шепчет мне на ухо:

- Я согласна.

Отлично. Я любуюсь самым красивым и дорогим мне человеком на земле, нежно очерчивая пальцем любимые черты.

- Мне очень нравится, как это звучит, Гвендолин Де Виллер.

- А мне нравится, как звучит «Гвендолин Де Виллер».

- Потрясающе звучит!

Я целую ее нежно и страстно. Кажется, пора начинать писать новый виток истории – про двух однажды потерянных, но наконец-то нашедших друг друга людей.

Зажигайте свечи. Пейте вино. Загадывайте желания на созвездия Льва и Ворона.

–-

*Bravo, mademoiselle! Vous êtes une grande entremetteuse! (франц.) – Браво, мадмуазель! Вы отличная сводница!

* Лондон, 10 ноября 1911 год. В “Caxtenhall” суфражистки произвели демонстрацию вследствие того, что новый законопроект об избирательном праве не распространяет избирательных прав на женщин. Демонстрантки пытались пройти на площадь парламента, но были задержаны полицией. Суфражистки камнями разбили стекла в правительственных зданиях, банках, магазинах на Стреэнде и ресторанах. Происходили сцены дикого беспорядка. Было произведено 220 арестов.

========== И будешь вечно жить, не умирая. Эпилог. Гвендолин ==========

ЭПИЛОГ

Открыты мне Небесные врата,

Из перьев птиц я надеваю платье;

Взнуздав дракона, мчусь я неспроста

Туда, где ждут меня мои собратья.

Лечу вперед, к восточной стороне,

К стране бессмертных у границ Пэнлая

Ты снадобье прими, сказали мне,

И будешь вечно жить, не умирая.

«Не убий» да не грешен будешь – когда-то говорили мне люди, и я слушала их точно завороженная монотонностью их речи, упиваясь и упиваясь слабостью в ногах и не способностью высказаться, рассказать о том, что Господь ничего мне не дал, кроме боли. Что от врага я получила гораздо больше, нежели, чем от того, кому они умоляли доверить самые дорогие на свете слова – мои молитвы, моих гусениц, что сплелись в кокон, которому не суждено выпустить в мир невероятной красоты и элегантности бабочку. И от отсутствия его помощи, я выросла вне защитного кокона, но в месте более реальном и жестоком.

«Не лги» да не грешен будешь, продолжали убеждать меня они, точно слова для них имели силу большую, чем поступки. Будь я в сотню раз человеком лучшим в делах, нежели в словах – все, что я могла, это стоять и убеждать и убеждать их, пока не осознавала, что лучший способ стать для них правильной – это ложь. Хаотичный набор букв, что позволял мне вливаться в ряды людей с поразительной легкостью, кою я бы не почувствовала, сказав всю дотошную до боли правду.

Люди многое говорили, убеждали и разубеждали, спорили и перебивали друг друга, кричали и шептали, пока я не осознала простую суть – я была не обязана слушать их. И пока я мечтала лишь о том, чтобы они замолчали, перестав давить мне на грудь тяжестью фраз, все, что мне нужно было сделать – это просто перестать воспринимать их слова как должное.

В этот день мой кокон стал мне домом не по принуждению, а по собственному выбору. Годы менялись, а я продолжала смотреть на все сверху вниз, точно посторонний наблюдатель – мнила себя лживым Богом, который действовал исподтишка, то позволяя подняться на вершину жизни, то сталкивая в обрыв безнадеги. Потому что считала, что люди этого заслуживали, и я, я – жест правосудия Фемиды, позволяла чашам весов наклоняться то в одну сторону, то в другую.