Вся эта пыль. Отчего же девочка с амнезией не любила ее вытирать? Может она знала, что по пыли можно измерять время?
Я зашла в комнату и закрыла за собой дверь, стараясь свыкнуться с мыслью, что все то, что я знала до этого должно остаться в прошлом. Это чертовски сложно – возвращаться домой, когда ты давно потерял счет тем домам, которых считал родными. Чертовски сложно играть роль той девочки, которую я давно забыла.
Подошла ближе к кровати и аккуратно, точно она рассыплется, подняла пижаму вверх. Hello Kitty, розовая, хлопковая – шорты да футболка. Оглянулась по сторонам и взглядом уперлась в стену, где висел плакат той же фирмы, та же глупая детская кошка – смотрела только она немного жутко, будто готова была разорвать тебе глотку с той же устрашающей улыбкой. Как дети вообще могут считать ее милой? Как родители не замечают, во что они одевают своих детей?
За окном непривычно громко гаркнула ворона, и тут же оказалась рядом, сев на подоконник, резко оглядываясь по сторонам, точно сидела здесь всегда – законное место. Ее черные крылья задевали шторы, что порхали на ветру, и открытое окно превращалось в самое правильное видение. Вот ворона взлетела и, становясь все меньше, скрылась в синем весеннем небе, словно врезавшись в облако. Вот она подарила свободу самой себе и как бы оставила в моей голове послание.
Я давно вылетела из этого окна и скрылась за линией облаков. Каков смысл стоять посреди комнаты, которой я больше не принадлежу, и держать в руках глупую детскую пижаму с жуткой нарисованной кошкой, которую я уже никогда не буду носить?
Поэтому я положила пижаму точно так же, как она лежала до этого, сделала шаг назад, чтобы в последний раз оглядеть комнату и, развернувшись, вышла и закрыла ее, оставляя там все свои страхи и былую неуверенность, когда казалось, что переступив порог этой комнаты, я просто погибну под тяжестью воспоминаний.
Внизу уже собрались абсолютно все. Грейс и тетушка Мэдди мельтешили на кухне и скорее больше мешались Бенхарду, чем делали что-то полезное. Леди Ариста сидела на кресле в гостиной и читала газету, как всегда держа спину ровно. Тетя Гленда сидела на диване и угрюмо смотрела на все это действие на кухне, то и дело что-то пытаясь прошептать рядом сидящей Шарлотте, которая, однако, смотрела вовсе не на мать, а на Гидеона, который сидел в кресле напротив окна. Она что-то говорила ему, и это что-то не особо нравилось Гидеону, по тому, как он постоянно сжимал кулаки и почти сдерживал себя, чтобы не перейти на крик в попытке успокоить мою кузину. Я услышала лишь пару слов, которые, в общем, давали мне полную картину того, что она ему говорила. Что что-то не так. Что что-то произошло со мной. Ложа распадалась и вина лежала на моих плечах.
Но мы-то знали с ним того, что не знал никто другой. Сен-Жермен – это волк, что накинул на себя шкуру им же и убитой овцы.
Когда я вошла в гостиную, Шарлотта тут же подняла на меня взгляд и окинула им с ног до головы, стараясь понять, от чего же мой вид ей так не нравится. И теперь я уверена, что дело не в странной хронической нелюбви ко мне, а в том, что сложно не заметить те изменения даже во внешности, что произошли со мной за те двести лет. Просто люди стараются не видеть. Списывают все на недомогание и плохое освещение. Со временем и вовсе забывают, смиряясь с новым человеком.
Для меня человеческая память – подарок.
Я села на край кресла, где сидел Гидеон, и осторожно провела рукой по его волосам, точно боясь, что вот-вот он исчезнет, так же как и тот ворон в комнате минуту назад. Но он лишь оглянулся на меня, словно спрашивая, что случилось, а я почти незаметно помотала головой из стороны в сторону, говоря, что все в порядке. Сегодня я получила все то, что хотела. Сегодня – мой самый первый счастливый день за многие годы.
Шарлотта смотрела на все это с нескрываемой злобой, но, не понимая, как так получилось, что еще вчера я вышла из этого дома с амнезией, а вернулась под руку с Гидеоном. Отсчитывая года, я вспомнила, что тогда Гидеон спрашивал Шарлотту, не занята ли она вечером и это, наверное, был бы ее счастливый шанс, если бы я появилась чуть позже. И я бы что-нибудь сказала, если бы в тот же момент Грейс не вошла в гостиную, зовя всех к столу.
Никогда не думала, что найду покой в шуме. Но вот он здесь, в сердце моей семьи. В гомоне голосов, что перебивали друг друга, чтобы стать одной песней в голове. Я закрыла глаза и погрузилась в это счастье, ощущая себя на секунду целой. Потому что именно здесь я – подросток, девочка со странными манерами и тараканами в голове, что любит комиксы и черничное мороженое, да что там, сотню, тысячу, миллион разных вещей, все безрассудство мира сосредоточено во мне, и я столько лет его сдерживала! – а теперь могу быть самой собой. Судорожно вздохнула, так и не открыв глаза, и почувствовала его прикосновение до того, как он прикоснулся ко мне на самом деле. Рука Гидеона заправила за ухо выбившуюся прядь волос, на мгновение задерживая пальцы на моей коже. Открыла глаза и вот он – самый прекрасный человек на свете, от которого не хочется ни сбегать, ни становится другой. Вот он покой. В нем, в его глазах цвета самой сочной летней травы – совершенно неестественный цвет, разве бывает такой в природе? И я сразу вспомнила слова его матери в тот день, когда увидела его впервые – еще годовалого, - она сказала, что ее муж постоянно повторял, что этот цвет не иначе «поцелуй бога». Теперь я согласна.
- Что-то случилось? – спросил он, и я кивнула, говоря о том, что что-то действительно случилось. Он случился. Он сидел передо мной за одним столом с семьей, которую как мне казалось я уже потеряла. Но вот оно чертово мироздание, издевается надо мной, то манит, то убегает: но Гидеон был рядом, и я готова была поклясться, что вынесу абсолютно все. Лишь бы он всегда смотрел на меня таким влюбленным взглядом.
- Я люблю тебя, - тихо, почти неслышно прошептала я. Гидеон тут же застыл, точно не мог двигаться, точно я сказала что-то сверхъестественное. Точно я говорила ему это в первый раз. Возможно, так и оно и было. Возможно, смысл моих слов только сейчас стал более понятным. Не желая тратить ни секунды, я встала из-за стола и направилась к выходу, чтобы тут же позвать за собой и Гидеона. Соврать о том, что нас ждут в Темпле – дело не великой сложности, даже не смотря на то, что обман скоро раскроется. Ради счастья я готова была врать всегда.
Я совершенно не помнила дорогу. Лишь образы города, что-то нечеткое, что-то не важное. Потому что его рука наконец-то была со мной – я сжимала его ладонь и не могла поверить, что это действительно моя жизнь.
- Что с тобой? – наконец-то спросил он, глядя на меня с упреком, но все же глупо улыбаясь на мои восторженные возгласы. Я была рада всему. Все имело значение. Птицы, что кружили над городом, преследуя уходящее за горизонт солнце. Прохожие, что спешили по своим делам, не понимая, что нужно останавливаться хотя бы на секунду, чтобы понять этот миг. Даже прохладный ветер стал отрадой, подстегивая меня все дальше.
- Я просто счастлива, - ответила я, сжимая его ладонь. Но он смотрел так неуверенно, точно не собирался верить, - Почему ты все еще не понимаешь, Гидеон? Вот она жизнь! Здесь, рядом с тобой и я люблю тебя.
И я признавалась ему в любви. Как обычно, без изысков и грозных метафор. Без великолепия фона за спиной – без падения Олимпа или сжигания Помпей. Без грустной музыки Ханса Зиммера как сопровождение или же неожиданного майского дождя, будто минуту назад солнце не палило нам спину. Все это заезжено до дыр.
- Ты не знаешь этого наверняка, - сказал он, все еще мотая головой в неверии. И я понимала почему. Ведь даже день, не то, что 271 год – это тоже вечность.
- Это единственное, что я знаю точно.
Даже факт, что Земля вертится вокруг Солнца, на фоне этой правды казался мне непроходимой ложью, которую в любой момент можно опровергнуть. Поэтому я просто заставила его замолчать, прижавшись к его губам, запуская в его волосы пальцы и стараясь вложить в этот жест все то, что накопилось за столько лет. Прохожие шли по своим делам: кто-то старался не замечать целующихся, кто-то недовольно косился, не осмеливаясь прерывать, кто-то одиноко вздыхал, завидуя чужому счастью, а кто-то и вовсе присвистывал, сливаясь с грохотом моего сердца.
