- Ты никогда не думал, что наша семья имеет дефект в генах?
- Если ты про путешественников во времени, то я давно вас считаю генетическими мутантами. – Рафаэль устало присел на подлокотник дивана и грустно уставился куда-то вдаль, куда-то за пределы этой комнаты.
- Я не об этом. Ты никогда не думал, что все де Виллеры сумасшедшие в отношении женщин Бёргли*? Именно они на нас действуют, как красная тряпка для быка. И если мы не сходим с ума из-за них, то все равно влюбляемся.
- Не знаю, - Рафаэль пожал плечами все также, смотря вдаль и теребя лямку от школьной сумки. – Я вот не влюбился в Гвендолин. А уж Шарлотта вообще рвотный рефлекс вызывает… Так что вряд ли это объясняет твою зависимость от Гвен.
- А я наоборот вижу, что это объясняет, – я сделал глоток, чувствуя, как жжет горло и грудную клетку: только не понятно это алкоголь или мои пьяные признания? – Когда впервые увидел Гвен, я повел себя по-хамски и грубо. Злился, что она стала моей напарницей, а не Шарлотта, что все труды были зря… Знаешь, я только недавно до конца понял, что на самом деле тогда ощутил впервые увидев ее. Страх. Неосознанный, непонятый, слабый голос страха.
Рафаэль удивленно уставился на меня, а я продолжил.
- За всеми чувствами злости, ненависти, вешания на нее ярлыков, что она посредственность и серость, я тогда отчетливо понял, что именно Гвендолин нас погубит. И не потому, что она ничего не умеет и не знает. Наверное, я уже тогда ее любил и ждал всю жизнь.
- Эй! Хватит. Ты просто пьян и несешь слащавый романтический бред про мутацию и генетическую любовь. – Рафаэль несильно стукнул кулаком по моей ноге. – Соберись, тряпка.
-Почему бред? Смотри! Если убрать меня и Гвен, то, сколько де Виллеров чуть не женились на Бёргли, а сколько было влюбленных! Ты видел, как Фальк пялится на мисс Шеферд? Рафаэль, у них точно что-то было по молодости и между ними это никуда не делось! А Пол? Этот так вообще переплюнул нас всех! На самом деле он самый счастливый и несчастный из нас. Он всё поставил на кон, чтобы быть с Люси: украл хронограф, живет в начале века, он даже дочь свою отдал на воспитание другим людям!
- Дочь? – Рафаэль удивленно смотрел на меня. Merde! Я забыл, что он ничего не знает.
- Дочь. У Пола и Люси есть дочь. А Фальк даже не знает об этом. Поздравляю тебя с новообретённой кузиной.
- И где она? Что с ней стало?
- Где? Пока здесь. Но завтра в час дня всё изменится, и наша кузина прыгнет в прошлый век в объятия своего несравненного графа Бенфорда.
Я залпом выпил стакан виски, наблюдая эффектом от сказанных слов. Глаза Рафаэля напоминали совиные - круглые и ошалевшие.
- Гвендолин? Гвендолин - дочь Пола и Люси?
- Да. Сам относительно недавно узнал. Кстати, об этом знаю только я, ну теперь еще и ты. Так что не проболтайся своей драгоценной Лесли…
- Обалдеть! Ну, вы даете, ребята! Вам самим жить не страшно с такими заворотами истории?
Я невесело рассмеялся и вкратце рассказал историю рождения Гвен и временную петлю, которую совершили ее родители. Всё это напомнило о другой петле, которая будет в будущем и которая уже была: бал 1782 года, где на меня смотрели влюбленные в меня глаза Гвен. Я не знаю, как она окажется там и когда, если я ее отправлю завтра в 18 век. Но мне чертовски надоело строить догадки и предположения. Отдаюсь судьбе и поплыву просто по течению. Хочет она жить в 18 веке – пожалуйста, устрою и буду делать все возможное, чтобы она там осталась на всю жизнь. А пока я хочу лежать на диване и упиваться вдрызг, не жалея никого: ни себя, ни Гвен, ни мое сердце.
Рафаэль закурил вместе со мной, переваривая услышанное.
- И Фальк не знает?
- Нет.
- И я хочу, чтобы не узнал. Понятно? Не смей болтать об этом. Особенно Лесли.
- Не буду. Тем более с Лесли я поругался.
- Сильно?
- Похоже да.
- Из-за чего, позволь поинтересоваться? Она опять короткую юбку надела или снова предпочла Питера Паркера?
- Из-за тебя, - он поморщился и отвернулся. Ясно. Наверное, обсуждали нас с Гвен.
- И что же я такого сделал для вас? Она посчитала меня интересней? Я всегда вызывал интерес у девчонок больше, чем ты…
- Я сказал, что Гвендолин ведет по отношению к тебе, как капризная дура и последняя эгоистка.
Я почувствовал, как мои зубы скрежетнули от злости.
- Надеюсь, Лесли тебе дала по роже за это.
Даже сейчас, я все еще защищал Гвендолин. Ну, когда наступит отрицание ее? Когда я начну ненавидеть?
Рафаэль хмуро закивал, закусывая губу и отворачиваясь.
- Я не понимаю, почему вы так ее оберегаете? И, наверное, никогда не пойму…
- И не надо. Рафаэль, оставайся просто мне братом, я большего не прошу. Я не хочу, чтобы мои поступки оттолкнули тебя от меня, как Фалька от Пола.
- Обещаю. Обещаю быть тебе братом всегда.
- Вот и отлично.
***
Когда она родилась, то сломала систему своим существованием. Само появление уже было чудом: ломала бессмертие Сен-Жермену, ломала мою жизнь, ломала привычное вчера-сегодня-завтра, ломала саму себя. Программисты назовут ее ошибкой в системе, верующие – чудом, я – Гвендолин.
Я мчался к ней домой, взяв мотоцикл у Рафаэля. Сердце бешено отстукивало свои последние осмысленные удары, вторя безумной скорости байка. Сначала я не хотел ехать за Гвен, отделавшись смс «приезжай к часу на элапсацию», но мысль, что сегодня последний день, где есть я и она в одной реальности, и что больше я ее не увижу, ломала всю мою гордость и попытки отстраниться. Всё было приготовлено - я вырыл себе могилу, а сейчас точил нож.
Вчера вечером перед тем, как напиться, я сделал последние дела: собрал нужные бумаги, лекарства и добыл рубин.
Да уж. Оказалось, что добыть рубин намного проще, чем пробраться к хронографу или выкрасть пациента из больницы. На третьем этаже его поместили во вторую секцию хранилища, где доступ имели лишь путешественники и Ближний круг – очень безответственно с их стороны. Я бы спрятал в третью секцию, в ту, к которой имеет доступ только Фальк, чтобы не было искушения у какого-нибудь влюбленного психа выкрасть камень ради девушки, чтобы вернуть ее в прошлое.
- Профессор Шульц?
- Гидеон? – он стоял возле входа в хранилище и удивленно на меня смотрел.- Я смотрю, мы с вами стали часто сталкиваться в Темпле. А ведь раньше мы даже друг друга не знали, будучи в одном здании.
Он засмеялся, удивленный превратностями судьбы. Я замялся, не находя в этом ничего интересного: бывает такое, я бы даже сказал, бывает и не такое.
- Что вас сюда привело?
- Да так. Один предмет нужен. Дядя забрал мой персидский кинжал. Я понимаю, что он принадлежит Ложе, но я очень привык к нему. Очень хороший кинжал. Оружие удобное. Такое сейчас не делают…
- Кинжал? А зачем вам кинжал? – я пытался придумать новую ложь, взамен правды, что в последний раз этим кинжалом я открывал банку анчоусов, а еще что на самом деле он вовсе не нужен. Мне нужен камень, который хранился в сейфе.
- Понимаете, я никогда не прыгаю в прошлое без оружия. А оружие у меня должно быть. Сами помните, пару недель назад меня избили, а я даже защититься не мог.
- И вы решили, что кинжал бы вам помог тогда? – он смотрел на меня как на мальчишку, выпрашивающего у учителя рогатку.
- Да. Думаю, помог. По крайней мере, с ним спокойней. А вы зачем здесь?
Мне хотелось сменить тему и прекратить оправдываться.
- Я к портрету! Дама в Бордо все манит меня.
- Дама в Бордо. Портрет здесь?
- Да, мистер де Виллер выкупил его на прошлой неделе у барона Скайлза. Говорит, что такими артефактами грех разбрасываться. Теперь портрет в хранилище, во второй секции, кстати, рядом с кинжалом.
Он рукой пригласил войти во вторую секцию, которая напоминала музей и библиотеку одновременно. Холст сразу при входе бросался в глаза, так как картина была большая, по крайней мере, сейчас мне так казалось. Шульц мечтательно, как влюбленный мальчишка, пришедший на свидание, с улыбкой на губах откинул ткань и уставился на портрет. Я же наоборот отвернулся, будто передо мной открыли разлагающийся покалеченный труп. Я ненавидел портрет. По крайней мере, в таком виде я Гвендолин не переносил. Картина отталкивала, напоминала слишком много страшных моментов, которые я с удовольствием удалил бы из своей памяти. Пока Шульц зачарованно разглядывал холст Гейнсборо, я открыл большой сейф, с помощью ключа, взятого у миссис Дженкинс: камень лежал рядом в специальной коробочке, чуть ниже валялся персидский кинжал. Я схватил оба предмета.