- Заткнись, - тихо прорычал де Виллер. – Заткнись и слушай меня. Я пришел поговорить о Шарлотте, потому что она жива и здорова. Она выжила после резни и выбрала тебя. Не меня, а тебя. Так что приходи в себя, умойся, переоденься, я жду тебя на улице.

Де Виллер кинул какой-то квадрат листа на пол Бенфорду и, развернувшись на каблуках, вышел на улицу, оставив соперника в смятении и непонятных чувствах.

- Я хоть не люблю этого графа Велидера и не понял о чем он, но все-таки граф прав: господин, пора вам вспомнить о себе и привести в человеческий вид.

Велидер ушел, а Бенфорд все еще сидел на коленках, только уже ссутулившись, будто на его плечи рухнул весь мир. Он так и не понял, что сказал Гидеон. Шарлотта жива… Возможно ли? Нет. Ее сердце не билось. Он помнил. Словно пытаясь отойти от страшного сна, устало потер ладонями лицо. Оглядев свою темную затхлую пещер, где он пытался стойко убить себя джином, он, наконец-то, обратил внимание на то, что кинул ему де Виллер. Это был какой-то лист с цветной картинкой, который блестел, как водная гладь. Дрожащей рукой граф поднял его и обомлел: с картинки на него смотрела она и улыбалась своими незабываемыми голубыми глазами. Что за чудесный художник мог так реалистично изобразить ее? И словно, ее голос зазвучал рядом…

- Как? В будущем не пишут портретов? А как же вы память о себе оставляете потомкам?

- У нас с этим все намного проще! – она засмеялась своим переливчатым смехом. – Мы снимаем себя на специальный аппарат, а потом печатаем картинки. Так составляются целые талмуды альбомов, которые нужны лишь затем, чтобы подкладывать под сломанную ножку стола, чтобы не шатался, или дверь припереть, чтобы не закрылась от сквозняка. Смотри!

Она включила свой «телефон» и показала картинки…

- Фто… фтография, - запинаясь, произнес граф, воскресив из памяти название такой картинки, нежно проведя кончиками пальцев по блестящей, как стекло, поверхности. – Джозеф, принеси мне воды. Много воды, и свежую одежду с бельем… Пора узнать, что этому ублюдку нужно от меня.

Гидеон сидел на скамье внутреннего двора, где прямо посередине улицы, расхаживали куры и гуси. На улице стоял конец марта 1758 года, который был очень теплым, и на улице вовсю зеленело и цвело. К удивлению де Виллера, графа найти оказалось не сложно. Он думал, что придется долго выискивать и наводить связи, в итоге, нашел его практически сразу, стоило ему заглянуть в его Лондонский особняк, где ему и сказали, что граф сейчас снимает простой крестьянский дом у своего слуги Джозефа, ни с кем не общается и прекратил все свои дела.

Честно, Гидеон был готов ко многому, предполагая, что Бенедикт скорее спивается или подсел на опиум, но одно дело предполагать, другое – видеть своими глазами. Ему не было жалко его, потому что сочувствовать можно тем, кто не вызывает ненависти. А Гидеон люто ненавидел этого мерзавца в данную секунду, так как он собственноручно отдает ему свой смысл жизни, оставляя прозябать себя в одиночестве и пустоте. Но иначе поступить не мог, Гидеон не мог отослать Гвендолин в незнакомую дату и местность, не удостоверившись, что ничего ей не угрожает, что ее ждет здесь нормальное существование. То, что он сейчас совершал ради Гвен, было подобно рытью могилы для самого себя.

Де Виллер усмехнулся тому, как фортуна явно любила этого сукина сына Бенфорда: мало того, что он забирает себе Гвендолин, так судьба, словно специально, выманила всех главных Хранителей из Темпла после прыжка в 1912, оставив на пару дней в стенах Ложи Шульца, доктора Уайта и некоторых Хранителей второго круга. Даже Сен-Жермена-Уитмена не было… Все уехали куда-то навстречу с инвесторами и спонсорами этого Клуба Путешественников во времени.

Именно Шульц и помог Гидеону с поисками графа и прыжками в прошлое, когда Бриллиант наплел ему с три короба, зачем ему понадобилось в 1758.

Из дома слышались шаги, стук, голоса. Пару раз выбегала и забегала служанка, неся в руках ведра с водой. Видно фотография Гвендолин подействовала и граф «прихорашивается» к их главному разговору всей жизни.

Боль в сердце снова стала сильнее и заныла, хныкающим ребенком, нежелающим расставаться с самым дорогим. Гидеон постарался мысленно успокоиться и занять себя более оптимистичным. Возможно, когда-нибудь боль не будет столь острой, он постарается принять и полюбить ее, приняв, как часть воспоминаний о жившей некогда рядом с ним Гвендолин Шеферд, Гидеон постарается обернуть любовь в некий холодный факт биографии, возможно даже найдет себе девушку, заведет семью, но до этого будет еще очень далеко и долго. А пока он старался заострять свое внимание на том, что Гвендолин - эгоистка, любит другого, а его никогда не любила: всё это мелкие занозы, слабые потуги, чтобы постараться возненавидеть ее, как обычные парни ненавидят тех девчонок, которые предпочли им других. Получалось, скажем так, плохо, но в такие минуты боль была вязкой, черной, слепой, а не убивающей тоской и безнадежностью.

- Ну? – Бенфорд стоял в легкой батистовой, свежей рубашке. Волосы были мокрые, но чистые. Лицо тоже приобрело свежесть, несмотря на отросшую бороду. Теперь Бенедикт действительно напоминал самого себя, не смотря на болезненную бледность и похудевший вид. – Так о чем ты хотел поговорить?

- О Гвендолин.

- О Шарлотте, - поправил его с ненавистью Бенфорд, прошипев так, словно еще мгновение и он вонзит в Гидеона шпагу в сердце по самую рукоять.

- О Гвендолин, – с упрямством бесстрашно произнес Гидеон. – Здесь слишком много ушей, а имя Шарлотты слишком уж напоминает имя вашей погибшей супруги.

Бенедикт сделал какое-то нервное странное движение, будто хотел развернуться и уйти или ударить чем-нибудь де Виллера – Гидеон так и не понял, отметив тремор рук у графа после похмелья, хотя выглядел тот так, будто не он сейчас вывалился из кровати на пол.

- Тогда пройдем в дом или в трактир?

- Нет, я не располагаю большим количеством времени, чтобы шататься с тобой по трактирам, а в дом не пойду, ибо воняет там, как в сточной канаве. Да и тебе полезно побыть на воздухе. Протрезветь…

Граф выслушал речь с плохо скрытой злобой, после чего решил, что ничего страшного, если они посидят тут, на скамье, тем более уличный воздух и вправду проветривал и освежал. Он плюхнулся рядом с Гидеоном и уставился на него, отметив про себя, что молодой человек не особо-то выглядит счастливым и отдохнувшим.

- Итак, - де Виллер специально взял тон, будто пересказывает лекцию, отдаленные холодные факты, когда внутри все клокотало и ревело. Напустить безразличие – это был его конек. – После резни в Манор Хаусе, как ты помнишь, я забрал тело Гвендолин обратно домой в 21 век…

Граф нервно заерзал, после чего, не найдя ничего лучшего для выхода своего негатива, с жутким хрипом харкнул себе под ноги, будто не он был воспитан по лучшим традициям дворянства 18 века.

Гидеон проследил всё это действие с холодной отрешенностью, понимая причины его нервозности, после чего опять продолжил:

- Как я уже сказал, я забрал тело Гвен обратно домой в 21 век. По возвращению, нас встретили Хранители Темпла. Как оказалось, невероятным образом, если не назвать это чудом, Гвендолин оказалось живой, словно в нее не попадала пуля мушкета. Не хочу строить версий по этому поводу, но факт остается фактом – Гвендолин оказалось живой, но в бессознательном состоянии, в котором она пробыла пару недель, а затем и вовсе очнулась. Единственным последствием от резни оказалось, что у нее пропала память. Чтобы не травмировать, мы ничего ей не говорили, ждали, когда она сама вспомнит всё. Недавно она вспомнила тебя, - здесь Гидеон почувствовал, как дрогнул его голос, когда он так старательно делал его ровным и неэмоциональным, чтобы не выдать всё то, что внутри него горело и сжигало, специально упростив версию произошедшего за последние полтора месяца. – Она вспомнила свою жизнь в 18 веке и желает вернуться к тебе.