- Хорошо, давай без обмана. – Merde! Diablo! Я не готов сейчас разговаривать с ней. И сегодня тоже. – Давай завтра. Я должен элапсировать в 1912 завтра в обед. Может после?
Она замялась на секунду, явно не желая откладывать разговор в темный ящик.
- Обещай, что этот разговор состоится.
Скрипя зубами от нежелания давать обещание, спустя пару секунд я все-таки сломал себя.
- Обещаю, – что ж, теперь она мне задолжала одно обещание. – Пойдем.
Я развернулся и не стал дожидаться Гвен, полностью уйдя в тревогу и мысли. Она шла молча за мной и тишина с ее стороны усиливала боль.
Открыв хранилище, я пропустил ее вовнутрь, наблюдая, как она вошла с царской осанкой - маленькое напоминание о ее пребывании в 18 веке в роли титулованной дамы. Это лишь укрепило меня в своих силах, поэтому я напустил на себя, как можно больше, безразличия и деловитости. Установив дату на хронографе и сверившись по гроссбуху хроник, я пригласил ее к аппарату, стараясь не смотреть ей в глаза.
- Пароль «Ab imo pectore» - от души, с полной искренностью. – Я смотрел на свои новые ботинки, только не на Гвендолин. А сам внутренне молился, чтобы она сказала что-то одобряющее, что-то обнадеживающее.
- Все-таки эти Хранители такие пафосные с этими паролями. Нет, чтобы просто сказать “банан” и все сразу поняли из какой ты психушки, - она протянула палец к хронографу и уколола палец, на прощание взглянув на меня, - Я скучала по тебе.
Я не успел ничего ей ответить, слишком неожиданно это было, как тогда, в больнице с поцелуем – столь близко, столь многообещающе и в тоже время ничего конкретного. Может та Гвендолин из будущего, что так влюбленно смотрела, привиделась мне? Что означает это «я скучала»? Почему нельзя сказать - любишь или нет? Сразу вспомнилось ее суаре, где она произнесла горькое «когда-то я любила тебя» … Наверное, эти слова будут моими шрамами на месте срезанных крыльев.
Закончив с отчетами для Хранителей, я поехал домой, отказавшись от машины и решив добраться на общественном транспорте. Мне нужен был город и свежий воздух. Я хотел почувствовать себя человеком из толпы: простым, обыкновенным, ничем не примечательным, со своими заботами и страстишками, а не ходячей аномалией, генетической ошибкой природы, который боится быть отвергнутым девушкой, вспомнившей, сколько проблем я ей принес и наговорил в прошлом, а главное, что так и не сказал. Я пытался забыться, но это не получалось. В голове бушевал смерч мыслей, чувств, догадок.
- Может, просто я все еще люблю тебя… - я накрыл своей ладонью ее руку, которая лежала на моей щеке. Словно невидимую плотину сорвало: слова было уже не удержать, хотя знал, что не должен был делать этого. Это ведь не просто игра, это жизнь и она может так резко оборваться. – Гвен, я не могу без тебя… Не бросай меня, пожалуйста. Не бросай.
Я чувствовал себя маленьким ребенком, который просит защиты. В эту минуту я действительно был таким: умолял ту, которую люблю, чтобы дала шанс жить, чтобы снова чувствовать себя сильным и противостоять всем и вся.
Она тогда так и не сказала, что любит меня. Она сказала «когда-то любила», что отлично сочеталось с ее признанием в 56-ом, когда Гвендолин вспомнила о чувствах ко мне: «Ты говорил, что я тебя ненавидела, но я была влюблена в тебя. Наверное, это было очень давно».
- И что теперь? Ты испытываешь отвращение, глядя на меня?
- Нет. Большую часть времени я пытаюсь понять, с какого неба ты свалился.
Именно тогда она начала обрезать вновь отраставшие крылья за спиной. Я пытался не упоминать имени Бенфорда, всячески избегая любой темы о 18 веке. Боялся, что она вспомнит его. Мой кошмар начал сбываться. Могу догадываться, о чем она спросит, точнее, обвинит: почему не сказал, что я была замужем? Почему умолчал, когда понимал, что вскользь пронесшийся обрывок воспоминаний, это Бенфорд?
- Парень с темными глазами. Он только что… Я только что вспомнила. То, как я элапсировала. Только не в прошлое, а в будущее. Я сказала ему, что скоро вернусь, а он не верил. Там был и ты. Точнее твой голос. Ты сказал, что я погубила себя сама.
Потрясающе, Гвен! Одна тирада, а сколько смысла и боли. Ты поставила еще одну точку над i за меня. Еще на один шаг дальше от тебя.
Пришел я домой вовремя, как раз начинался дождь. Раздевшись, я отнес продукты, купленные по пути в супермаркете, в пустой холодильник. В квартире стояла мертвецкая тишина. Заглянув в комнату брата, увидел его спящим. Он не храпел и не сопел, не слышно было даже как дышал, видно Рафаэль был в состоянии близком к коме. Наверное, Лесли его просто загнала. Это сумасшедшая девчонка постоянно его куда-то срывала, да и он тоже хорош – следовал за ней попятам, будто пришитый. Рафаэль как-то даже пожаловался, что Лесли достается слишком много внимания от других парней, а его это бесит и выводит из себя. Хм… Если бы на ее месте была Гвендолин, я бы тоже таскался за ней попятам и бесился только от взглядов соперников. В принципе, и так злюсь и ревную сильно, но дело в том, что я не имею даже права на такие чувства к ней, не то, чтобы оспаривать ее и пытаться «надеть паранджу». А теперь я уже сомневаюсь, что она захочет со мной даже просто общаться, так как я подорвал главный принцип дружбы - доверие. Скрытность, увиливание, обман на мелочах - обычно не прощается.
Приняв душ, я спустился в кухню и сварил себе кофе, а за окном дождь превратился в ночной ливень. Погода соответствовала настроению.
Господи, пусть это будет второй всемирный потоп, чтобы всех и всё смыло к чертовой матери!
Спать не хотелось, поэтому я пошел в кабинет и начал писать подробный отчет о бале 1782, только уже для Пола и леди Тилни. Здесь я писал уже правду, а не приторно-сладкую ложь, особенно подробно остановился для описания раны Гвен, чтобы те олухи, которые получат это письмо в будущем, приняли меры, даже пускай, если это буду я. Перестраховаться никогда не поздно. Закончив с писаниной под стук каплей дождя о стекло и подоконники, я глянул на часы – они показывали второй час ночи. Пора идти спать. Только я вышел из кабинета, готовый подняться в спальню, как раздался стук в дверь.
Я почувствовал удивление и настороженность. Во-первых, почему стучатся, во-вторых, на улице льет как из ведра, в-третьих, кого принесло так поздно ночью? Я кинул взгляд в стойку для зонтов, шпага была там. Если что - то успею метнуться к ней.
Ливень на улице шипел и звенел одновременно, сливаясь в единый шорох и гул. Стук в дверь повторился настойчивей.
========== Ты есть то, что ты сделал. Гвендолин ==========
Ты есть то, что ты сделал; то, что ты сделал, остается в памяти; то, что ты помнишь, определяет, кто ты есть; когда мы забываем свою жизнь, то перестаем существовать — еще до смерти.
Джулиан Барнс. Нечего бояться
Я слышала голос, и он повторял имя.
Совершенно не мое, чужое и ненавистное по началу. Но ставшее мне опорой в незнакомом месте, которое я полюбила не по принуждению, а по собственному желанию. Спустя огромное количество времени, спустя множество слез и обид, страха и боли.
И вот она я. Стояла посреди улицы, которую не знала. У дома, который видела впервые.
Ливень беспощадно бил по лицу, грозя снести меня с ног, но я держалась за стоявший рядом фонарь и старалась совладать с нарастающей паникой, забывая бояться чего-то настоящего, вроде грабителей или пьяных преступников. Хотя кто, кроме меня вообще был способен выбраться на улицу в такую погоду. Казалось, что небо решило огородить меня от глупостей, а я все равно пошла ему наперекор.
А все, потому что больше не было сил терпеть. У меня и раньше были проблемы с терпением, но теперь я кричала от боли, ведь моя голова взрывалась от вспыхивающих воспоминаний, застилая перед глазами мир белой вспышкой.
