- Ты в этом не виновата. Я как-то неуютно чувствую себя здесь.
- Почему? - честно удивилась Дэля. - Здесь красиво. Ты не любишь природу?
- Я люблю природу. Здесь мило. Но я имел в виду вообще Гюлистан. В этой стране все какое-то искусственное. Как этот прилизанный парк.
- А мне здесь нравится. Я стараюсь чаще сюда приезжать. Зелень вокруг. Тихо. Птички. Иметь бы такой домик с небольшим садиком, и чтобы рядом речка текла. Но, конечно, не здесь, в Гюлистане... Да оставь ты в покое эту рюмку! - неожиданно психанула Дэля.
Под ее враждебным взглядом я в два глотка прикончил скотч.
- Нет! Лучше закуси помидорчиком! - сочувственно воскликнула девушка и подала мне небольшую помидорину. - Это зырянские, самые лучшие в Гюлистане.
- Зырянские? - непонимающе спросил я, разглядывая упругий плод с шелковисто-блестящей шкуркой.
- Да. По имени поселка, где они произрастают. Где-то в окрестностях бывшей столицы. Их привозят контрабандой, редкий товар.
- Почему - контрабандой, если это местный продукт? - еще больше удивился я.
Дэля заметно смутилась.
- Ну, не совсем контрабандой. Конечно - не контрабандой! Да ты попробуй! Самое то, чтобы перебить противный привкус во рту.
Я осторожно надкусил податливую мякоть - и на язык щедро брызнула кисленькая прохлада. Помидор оказался удивительно сочным, а его резковатый вкус никак не походил на травянистый вкус обычных помидоров, что я пробовал прежде.
- Правда - вкуснотища? - переживала вместе со мной Дэля вновь открытый гастрономический изыск. - Я их просто обожаю! Иногда ем сразу по несколько штук. Лучше всего слегка надкусить, а потом подсыпать щепотку соли в лунку. А иногда ем с хлебом - только помидоры и хлеб. Меня так научил один друг из местных.
- Да, приятно, - сдержанно похвалил я. - Освежает.
- Еще как! Говорят, там, на побережье, бесплодные солончаки, почти пустыня. И невыносимая жара летом. И вот эти пески родят подобное чудо! Посмотри на этот! Разве он не похож на сердечко? Если у этой страны есть сердце, то вот оно - на моей ладони!
Я невольно усмехнулся ее наивному восторгу. Но не посмел вставить язвительную фразу по поводу "гюлистанского сердечка", вертевшуюся бесенком на языке - Дэля так улыбалась! Это удивительно, как улыбка искренней радости преображает женское лицо, вызывая нежное любование и ответную радость.
- А ты там была, на побережье? - спросил я мягко.
- В Укбе? - она бережно положила плод на скатерть и стала катать под ладонью. - Нет. Туда нельзя.
- Почему? Там что - эпидемия?
- Хуже - анархия. Укба и прилегающие территории не контролируются властями. Там была самая настоящая война лет двадцать назад. А теперь Черный Город, как его называют местные, огорожен колючей проволокой и блокирован со всех сторон войсками.
- Ты шутишь? - неприятно изумился я. - У вас здесь еще и гражданская война? Но почему у нас об этом ничего не пишут?
- Ты хочешь сказать, что интересуешься политическими новостями? - усмехнулась Дэля.
- Не особо, - честно сознался я. - Но разве такое возможно скрыть?
- А никто особо и не скрывает. Разве что здесь об этом не принято говорить. А там, у вас, все, кому положено, знают. Я имею в виду политиков. А зачем это знать тебе или любому другому обычному европейцу или американцу? Неужели это тебя особо взволнует, и ты попытаешься что-то изменить? Каждый живет своей жизнью. И всем наплевать на всех. Так всегда было и всегда будет!
- Но это ужасно - воевать с собственными гражданами! Это варварство! - возмутился я, чувствуя, что необходимо возмутиться.
- В Гюлистане нет граждан, - холодно бросила Дэля. - Только овцы и пастухи. И каждой овце отведена своя лужайка, где только она и может кормиться. Пока ее не принесут на алтарь государства.
Я хотел что-то ответить, как вдруг, выпевая веселой трелью "сиртаки", ожил мобильник Дэли, оставленный ею у шезлонга.
Разговор длился недолго. Она отошла в дальний угол веранды, даже отвернулась. Редкие фразы, которые она вставляла, были произнесены, как мне показалось, по-гюлистански.
- Мне необходимо в город, - сказала она хмуро, вернувшись к столу.
- Какие-то срочные дела?
- Да. Ты не возражаешь? - спросила она и, не дожидаясь ответа, суетливо засновала по веранде, одеваясь и собирая вещицы.
5
Как она ни спешила, но нам пришлось изрядно задержаться.
Прибежавшего по звонку мальчишку, который нас обслуживал, моя просьба подать счет ввергла в замешательство. Он, очевидно, никак не мог понять, почему гости заторопились от столь богатого стола, винил мысленно в этом себя за некую оплошность, почему несколько раз и повторил с надеждой вызубренную фразу "anything else?". Но Дэля быстро поставила его на место, что-то грозно бросив по-гюлистански. Мальчишку словно сдуло с веранды.
А минут через десять, в продолжение которых Дэля, нервно расхаживая по веранде, непрестанно дымила сигаретой и не выпускала из рук рюмку, явился маленький плешивый коротышка в синей жилетке. Очевидно, это был старший официант, хотя с такими непрезентабельными внешними данными его бы не приняли даже на должность полотера в приличной европейской гостинице. Этот тип тоже пытался говорить по-английски, но то ли слишком робел, то ли заикался, а скорее всего - заикался от чрезмерной робости, так что я совершенно не понимал, что он там бормочет в свои крысиные усики. Но Дэля его отлично поняла. И он ее тоже, когда она что-то там просвистела ему на их языке сквозь презрительно сморщенные губки. Официант сразу вынул из нагрудного кармашка лист бумаги, подобострастно подбежал к Дэле и вложил в протянутые пальчики. А она равнодушно переадресовала листок мне.
Это был счет и я, разумеется, сразу же углубился в его изучение. Мне было любопытно, поскольку это был первый за три дня счет в Гюлистане, попавший непосредственно в мои руки. К сожалению, он был составлен на их языке. Хотя я и не сразу это понял. Вроде и латиница, но с добавлением каких-то незнакомых букв. Некоторые слова, такие как "vodka" и "rom", были вполне понятны, но из букв большинства других слов составлялась совершенная абракадабра. Хорошо, подумал я тогда, что у них хоть цифры наши, в смысле - арабские. Цифры мне и помогли как-то сориентироваться, особенно итоговая: 325.
Триста двадцать пять амеро! - жадно екнуло сердечко. А с другой стороны, если вычесть восемьдесят за постой, - двадцать за каждый час пребывания, как предупредила меня предусмотрительная Дэля, - не так уж и дорого, прикинул я хладнокровнее - и полез в карман за гостиничными визитками, которыми меня снабдили с утра, скорее всего - по внушению Харифа. Однако, при виде визитки официанта отшатнуло и он, состроив жалостливую рожу, умоляюще воззрился на Дэлю.
- Здесь не принимают визитки, - снисходительно ухмыльнулась Дэля. - Только наличные.
-Thank you very mach, sir! I"ll bring your delivery just moment! - неожиданно прорезался английский у этого хмыря при виде сотенных купюр.
Но тут снова решительно вмешалась Дэля, стремительно перехватив купюры, на которые уже нацелились паучьи лапки официанта.
- Вот еще! Буду я ждать! - заявила она по-хозяйски, открыла сумочку, суетливо порылась в ней и, выудив мятую десятку, вручила ее милостиво, вместе с тремя сотенными, оторопевшему мужику. Он даже не успел возразить. Деля выдала что-то короткое, свистящее, отсылая его недвусмысленным жестом куда подальше, и бедняга безропотно ретировался.
- Перебьются! - спокойно отреагировала Дэля на мой укоризненный взгляд. - Пусть еще спасибо скажут, что я привожу приличных клиентов в эту дыру.
Пасть сумочки хищно щелкнула, проглотив мою сотню, и Дэля присела на краешек стула, замахав в нетерпении закинутой ножкой.
Потом пришлось ждать такси.
- Я сама заплачу, не беспокойся, - пообещала Дэля.
Я и не беспокоился - с Дэлей я чувствовал себя значительно увереннее, чем даже с Харифом. Вот только кошелек стремительно пустел.
