Я узнал из рассказа Эндрю не только о выдающихся способностях Ми-ми, ее редкой чувствительности и тонком уме, но и о том, где родилась сама Эндрю, кто были ее родители, с кем она дружила в школе и почему и как приехала в Лос-Анджелес. Узнал также о детских мечтах, неожиданных разочарованиях, кое-что о подругах по цеху, подробно - о заманчивом предложении одного знакомого киношника и, под конец, что она твердо решила бросить курить и начиться играть на гитаре.

Я просто слушал и наслаждался звонкими трелями ее переливчатого тонкого голоска, невольно угадывая раскураженные чувства, обуревавшие ее маленькое сердечко.

"Какая славная девушка! - умилялся я веснушкам на ее круглом личике. - Бывают же такие девушки!"

А она все сокрушалась в который раз, что не смогла привести ко мне Ми-ми, которая "очень этого хотела".

- Представляете, мне сказали, что собакам нельзя в больницу! - нешуточно возмущалась Эндрю. - Но ведь Ми-ми - такая маленькая и миленькая собачка! И я бы все время держала ее на руках. Правда она боится уколов, но зато никогда не ест с пола! Нет, это просто возмутительно, что ее не пустили!

А еще моя принцесса была огорчена, что мне пока ничего нельзя есть.

- Какая жалость! Я ведь накупила для вас столько разных вкусностей! И шоколад, и фисташки, и сырные чипсы, и йогурт!.. Неужели вам даже йогурт нельзя?

Так ведь вы и с голоду помрете, типун мне на язык!

А потом она взяла мою руку, чуть наклонилась и придвинулась, так что у меня вдруг поплыла голова от дурмана ее молодого цветущего тела, а в свежезаштопанных кишках начал разгораться пожар, - она наклонилась и, чуть понизив голос, заговорщически зашептала:

- Бобби, вы можете ни о чем не беспокоиться! Тут меня спрашивали о вас - насчет страховки. Ну, вы понимаете: поскольку никто пока не объявился и они не надеются... Но это все пустяки! У меня есть деньги! Ведь вы не будете возражать? Вы позволите? Я так горда, что мы с Ми-ми вас спасли! Это - судьба, знак! Теперь я точно брошу курить - и вообще!..

И меня опять чуть не пробило на слезы. Но я справился кое-как и сказал:

- Спасибо вам за все, Эндрю! Вы самая чудесная девушка, которую я только встречал в своей жизни!

Она крепче сжала мою руку - и взгляд ее голубых очей чуть затуманился от удовольствия и мечтательного ожидания.

- Вы столько для меня сделали!.. Но я не могу вам позволить оплатить мое лечение. У меня есть родные. Сестра. Надо только сообщить им. Вы поможете мне связаться?

- У вас есть родные? - словно чему-то невозможному разочарованно удивилась девушка и нехотя разжала мое запястье. - Да, конечно... Если вы так желаете...

И больше я ее не видел.

Лиз появилась в палате за пару дней до моей выписки. Еще раньше пришел чек и случился телефонный разговор между нами.

Она была не одна. На руках у сестры сидел рыжий малыш.

- Это Джошуа, - сказала она, подсев к кровати.

Джошуа - так звали нашего отца.

- Разве ты еще не ходишь? Мне сказали, что ты почти здоров, - проявила она участие.

- Я немного устал.

- Что собираешься делать?

- Еще не решил.

- Отец сильно сдал. Пришлось нанять сиделку. Не хочешь его навестить?

- Не сейчас.

- Ты так занят? Не нагулялся за три года?

Я промолчал.

- Роберт, мы никогда не были с тобой особо близки. Но ты мой брат, и должен знать правду. Отец все переписал на малыша.

- Поздравляю, - выдавил я.

- Спасибо, - неловко улыбнулась она. - Ты ведь понимаешь, что сам во всем виноват? Хотя я считаю это несправедливым.

- У меня нет претензий.

- Напрасно! - удивилась Лиз. - Если ты надеешься, что тебе что-то перепадет от мамы, то глубоко ошибаешься. Ему как-то удалось объединить завещания. Он оставил тебя без единого цента.

- Ты предлагаешь судиться?

- Это бессмысленно, пока отец жив. Но если ты вернешься, если будешь вести себя благоразумно...

- Элизабет, дорогая, - прервал я ее, - ты ведь знаешь, что я не вернусь, и что ничего уже нельзя изменить.

- Ты неправ, - возразила она. - Я, конечно, не могу требовать от тебя, чтобы ты изменил свои привычки. Я всего лишь прошу - не губить себя окончательно. Ты не заслуживаешь такой жизни.

- А ты здорово изменилась, - сказал я, не желая продолжать неприятный для нас обоих разговор.

- Знаю. Растолстела как корова, - улыбнулась она благодарно.

- Нет. Похорошела. И глаза у тебя стали синие - как у мамы. А в детстве были серыми, как у отца.

- Это неправда. У меня всегда были серые глаза. И сейчас они серые. Я просто ношу теперь линзы. Но все равно - спасибо. Вот, это тебе, - сказала она, вложив мне в руку кредитку. - Здесь небольшая сумма. Если надо будет еще, просто позвони.

- Ты очень добра, - сжал я ее пальцы.

- А теперь поцелуй своего племянника, и мы пойдем, - заторопилась испуганно Лиз. - У меня вечером самолет.

Те десять штук, оказавшиеся на кредитке, я потратил быстро и с шиком, отправившись на Багамы. Это было совсем рядом от родного дома - всего-то девяносто километров до Форт-Лодердейл, если на пароме. И эта близость к дому, где, возможно, натужно дыша в кислородной маске, сидел на веранде мой отец и с ненавистью смотрел на морскую синеву на горизонте, заставляла меня с еще большим жаром предаваться беспечным утехам.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я позвонил Лиз и попросил денег. Якобы для поддержки некоего предприятия в сфере общественного питания, которое открыл вместе с одним надежным другом. Она, не особо расспрашивая, выслала пять штук. Потом я еще позвонил через пару месяцев. И она снова послала мне деньги, но немного - всего две штуки. А последний раз я позвонил ей уже через год. Я тогда действительно был в отчаянном положении.

- Отец уже неделю как в реанимационном отделении, - заявила Лиз. - Я вышлю тебе деньги и закажу билет, если ты приедешь. Не заставляй меня врать перед всеми, оправдывая твое отсутствие на похоронах.

Я, конечно, поклялся, что немедленно вылечу - и в тот же день пришли деньги и уведомление о брони на авиабилет. Билет я не стал выкупать, а кредитку, сняв все до единого цента, порвал - и с тем навсегда прервались мои отношения с семьей.

Дз-з-зъ!.. д-з-з-зъ! - звенит в башке тишина.

Дил-лз-за!.. Дил-лз-за! - вторит ей назойливая память.

Диллза - так зовут мою новую подружку, "итальянку", оказавшуюся гречанкой албанского происхождения. Вчера мне показалось, что она чем-то похожа на Эндрю. Но сегодня мне уже так не кажется.

Эндрю действительно была чудесной девушкой. И я ей тогда не соврал, сказав, что никогда не встречал девушки лучше. Да и теперь, спустя почти пятнадцать лет, мог бы это повторить. Хотя, если честно, ни тогда, ни после я не жалел, что у меня с Эндрю ничего не вышло. И дело совсем не в том, что девчонка была начинающей шлюшкой. Сам-то я кем был тогда - в той канаве и в той больничке? Просто на ангелах-спасителях не женятся и не заводят с ними детишек. Ангелам-спасителям ставят в суровых сердцах кумирни и воскуряют тайно фимиамы. Я и воскуряю - все эти годы.

А эта Диллза просто случайно подвернулась - как маслина к стопке водки.

Хорошо бы опохмелиться, кстати...

2

- Милый, плесни мне чего-нибудь. Пожалуйста!

Я нехотя разлепляю веки и щурюсь на ненавистный свет. Дэля, как она просила себя называть, все еще лежит в шезлонге и нежит свое полуголое тело под лучами ласкового майского солнышка. Ее кожаный шезлонг раскинут на открытой части широкой дощатой веранды. Она вяло листает какой-то журнальчик. Лица ее я не вижу, но почти уверен, что девушка в это самое мгновение вожделенно облизывает язычком свои пухлые губки в ожидании очередной дозы горячительного пойла. Эту сучку постоянно мучает жажда, так что она готова проглотить все, что ей подсунут - вино, шампанское, виски, коньяк и даже водку. Такой жажды и стойкости к спиртному я еще не встречал у женщин.