– Отключить все системы, – приказал Чам.

– Есть, сэр.

Огни на мостике и экран погасли.

Вспыхнуло тусклое оранжевое аварийное освещение. Члены команды переглянулись, бросая взгляды на потолок и переборки.

О корпус корабля ударялись куски льда и камня. Система жизнеобеспечения переключилась на минимальный режим, и температура начала быстро падать. Но жизни это ничем не угрожало, лишь создавало некоторый дискомфорт.

Чама больше беспокоила возможность столкновения с крупной каменной или ледяной глыбой на большой скорости. Корпус вполне мог выдержать удар, но он не был полностью несокрушимым, и если бы корабль начало швырять среди колец, у них не оставалось бы иного выбора, кроме как запустить двигатели.

– Спокойно, народ, – сказал он.

Некоторые опустили головы, другие уставились на пустой экран. Напряжение было куда хуже холода. Через несколько минут Чам уже видел пар от собственного дыхания. Изо всех сил пытаясь не дрожать, он переходил от одного члена команды к другому, дотрагиваясь до плеч и спин, шепча успокаивающие слова.

– Мне следовало отключить связь раньше, – тихо молвил он, вернувшись к Исвал. – Я подверг всех ненужному риску.

Женщина из вежливости не стала возражать, что он совершил ошибку.

– Будем надеяться, у тебя еще появится шанс, – сказала она.

– Это было… тяжко слышать.

– Да, – кивнула она.

– Сегодня последний раз, когда мы прячемся от Вейдера, – твердо произнес Чам.

Она посмотрела ему прямо в лицо и кивнула.

Корабль содрогнулся от удара, и все как один вскрикнули. Рулевого едва не выбросило из кресла, но она удержалась, схватившись за приборную панель. Больше ударов не последовало.

– Всего лишь камень, – определила Исвал. – Спокойно, народ. Если тот звездный разрушитель нас заметит, все закончится прежде, чем мы успеем что-либо почувствовать.

– Наверняка их это порадует, – усмехнулся Чам, и Исвал одарила его своей обычной полуулыбкой, а может, четвертью улыбки.

Они долго сидели молча, с каждой минутой все больше набираясь надежды. Вскоре команда смогла перевести дух.

– Пожалуй, достаточно, – постановил Чам. – Включай питание, рулевой.

Несмотря на успевшее пройти время, команда ощутимо напряглась, пока вновь запускались все системы. Если рядом находились имперские корабли, грузовик немедленно появился бы на экранах их датчиков. Вновь вспыхнули огни и экран, запустились двигатели. Корабль направился за пределы колец, в черноту космоса.

– Датчики ничего не показывают, – доложил инженер.

На экране виднелось пустое пространство. V-истребители исчезли, так же как звездный разрушитель, Пок и его команда, – как будто ничего и не было.

– Обратный курс к Рилоту, – приказал Чам.

Когда корабль покинул гравитационное поле газового гиганта, тви’лек упал в кресло рядом с Исвал и запустил гиперпривод.

– Больше никаких полумер, – сказал он. – Глупостей делать не станем, но мыслить будем шире.

– Больше никаких полумер, – словно эхо, повторила Исвал. – Так точно, сэр.

Точки звезд обратились в линии, и чернота космоса уступила место синеве гиперпространства.

Вейдер стоял позади трона учителя в погруженном в полумрак зале для приемов на Корусанте. Размеренный ритм его респиратора отмечал уходящие минуты. На страже у дверей застыли двое императорских гвардейцев, с головы до пят одетых в соответствующее их рангу кроваво-красное облачение. Оба держали наготове парализующие жезлы. Вейдер знал, что у каждого под алым плащом скрывается тяжелый бластер, короткий виброклинок и прочее оружие. В огромных окнах проступали очертания крыш и бесчисленных кораблей, проносившихся мимо стеклянных, металлических и бетонных башен мегаполиса. Последние лучи висящего низко над горизонтом солнца окрашивали пейзаж в оранжево-красный цвет.

Император молча восседал на троне, казалось погруженный в раздумья. Однако Вейдеру было известно, что наставник никогда не погружается в раздумья. Мысли Императора простирались во времени и пространстве непонятным даже самому Вейдеру образом, что позволяло властителю предвидеть и планировать обстоятельства, которых другие вообще не осознавали. Ученик надеялся, что когда-нибудь научится этому сам, при условии, что не убьет своего учителя раньше.

Вскоре после истребления джедаев Император поведал Вейдеру, что у того однажды возникнет искушение с ним покончить. По словам Императора, связь между учеником-ситхом и учителем имела характер симбиоза, но оставалась в состоянии неустойчивого равновесия. Ученик был обязан повиноваться наставнику, а в задачу того входило передавать подмастерью знания и никогда не проявлять слабости. Но если бы кто-то из них не сдержал своих обязательств, другой должен был его уничтожить. Так требовала Сила.

Учитель Вейдера ни разу не проявил слабости – что в Войнах клонов, что до них, – и потому ученик был намерен полностью ему подчиняться, гарантируя тем самым, что их отношениям ничто не будет угрожать.

Возможно, Вейдер однажды все же попытается убить своего наставника, как обычно поступали ученики ситхов. Если их хорошо учили, иначе и быть не могло. Ученик беспрекословно подчиняется лишь до того момента, когда его преданности приходит конец. И учитель, и ученик прекрасно это знали.

– Но у нас совсем другие отношения, учитель, – сказал тогда Вейдер.

– Возможно, – ответил тот. – Возможно.

А может, самообман являлся лишь частью урока, который наставник давал ученику.

– Тебя что-то тревожит, друг мой, – послышался в темноте громкий голос Императора. Палпатин часто называл его другом – возможно, в каком-то смысле они действительно были друзьями, хотя Вейдер считал, что учитель обращается к нему как к равному лишь затем, чтобы еще раз подчеркнуть их неравенство.

– Нет, учитель. Меня ничто не тревожит.

Император издал кудахчущий смешок.

– Вероятно, я неправильно выразился. Мысли твои не полны тревоги – они неистовы и жестоки. – Он повернулся на троне, глядя на Вейдера, и глаза его вспыхнули в тени капюшона. – Ты ведь размышляешь о природе могущества?

Вейдер никогда не лгал учителю. И он понимал, что тот всегда задает лишь тщательно продуманные вопросы, чтобы получить в ответ нечто большее, чем просто слова.

– Да, размышляю.

Император вновь повернулся к Вейдеру спиной – вполне сознательный жест с его стороны.

– Поделись мыслями, ученик.

– Я размышлял о том, чему вы меня когда-то учили. Об отношениях мастера-ситха со своим учеником, – не колеблясь ответил Вейдер.

– И? – спросил наставник.

Вейдер опустился на одно колено и склонил голову:

– И я чувствую могучую силу вокруг себя, учитель.

– Хорошо, – кивнул Император. – Очень хорошо.

Выждав несколько мгновений, Вейдер поднялся и занял свое место за спиной наставника.

Оба они ожидали прибытия Орна Фри Таа, марионеточного делегата Рилота. Цели аудиенции Вейдер не знал – учитель не сказал ему ничего сверх необходимого.

Вскоре двое императорских гвардейцев, наверняка предупрежденные о прибытии сенатора по встроенным в шлемы комлинкам, двинулись к двустворчатым дверям, намереваясь их открыть, но прежде чем они успели это сделать, Император шевельнул пальцем и распахнул двери с помощью Силы. Свет из соседнего помещения подсветил сзади широкий силуэт дородного сенатора-тви’лека. Несколько мгновений он стоял неподвижно, словно пришпиленный к месту взглядом Императора, а может, просто набирался смелости, чтобы ступить через порог.

– Входи, сенатор, – произнес Палпатин голосом, каким обычно обращался к маленьким и слабым, кого легко можно было напугать.

– Конечно, конечно, – закивал Таа, вперевалку входя в зал в украшенных вышивкой одеждах. Бросив взгляд на гвардейцев, он на мгновение замедлил шаг, когда двери с грохотом закрылись за его спиной.

Остановившись перед троном, он поклонился так низко, насколько позволял его живот.

– Приветствую вас, Император, – сказал он. На его морщинистой голубой коже блестел пот, взгляд нервно перескакивал с Вейдера на Палпатина и обратно. Его хриплое дыхание было столь громким, что могло почти сравниться со звуками, которые издавал респиратор Вейдера.