Из домика послышалась тихая, заунывная песня. Свет в окошке стал не так ярок - видно, притушили одну свечку. От этого песня казалась ещё более скорбной.
Пала грусть-тоска тяжёлая
На кручинную головушку:
Мучит душу мука смертная,
Вон из тела душа просится…
- Маманя петь любит, - сказала Голубоглазка, - и песен тьму знает. - Потом неожиданно спросила: - А как обученье твоё? Скоро книжицы читать будешь?
- Сегодня всю кириллицу прикончил, - радостно заговорил Колька. - Сам Берг Александр Маври-киевич проверку делал. Всё прочитал по пушке, без единой заковырки!..
Девочка с уважением смотрела на него. Глаза её излучали одновременно и удивление, и гордость за Колькины успехи. А он продолжал:
- Вот погоди - выучусь, потом тебя обучу. Непеременно! Дядька Степан говорит: ещё месячишко, и всё смогу прочитать! Во как!
Горело, словно в больших снежинках, небо, где-то рядом по привычке лаял уцелевший пёс. Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, и на какое-то время, казалось, позабыли о войне, о бастионах, о французах. Было тихо, удивительно тихо…
Оставляя след, пронеслась в небе английская конгревова ракета. Колька встал, натянул потуже бескозырку и сказал:
- Пойду в хату - распрощаюсь. Пора на редут.
Алёнка взяла его руку, и они неторопливо пошли к двери…
А утром его разбудил осипший голос унтер-офицера Семёнова:
- Николку Пищенко к их благородию лейтенанту Шварцу!
Колька мгновенно вылез из фурлыги и вытянулся перед офицером:
- Что? По какому случаю? - только и пробормотал он.
- Не знаю, - ответил Семёнов. Но глаза его подозрительно улыбались. - Давай, давай побыстрее! - командовал он.
- Я мигом, - сказал Колька и нырнул под навес.
Унтер-офицер прокричал вдогонку:
- Ты не торопись! Чтоб всё чин-чином было, по форме! Слышь?!
Вылез удивлённый Степан.
- Чего стряслось-то, Василь Фёдорович?
Семёнов, неожиданно насупив брови, громко, чтоб слыхал Колька, сказал:
- Вчерась когда возвратился Пищенко с увольнения?
Ковальчук растерянно ответил:
- Как велено, Василь Фёдорович, до полуночи…
- Ну, ну… - с непонятной интонацией бросил унтер и отвернулся, словно ожидая, когда уже он появится, этот нарушитель.
Степан юркнул в фурлыгу, и оттуда донёсся жаркий прерывистый шёпот.
Наконец, появился Колька. Семёнов внимательно осмотрел его с ног до головы и строго сказал:
- Ремень потуже!.. - И, повернувшись, бросил: - За мной!
Колька зашагал вслед. Десятки встревоженных мыслей неслись в голове. Но причины этого раннего вызова он так и не мог понять.
Подошли к землянке командира. Унтер-офицер пропустил вперёд Кольку, а сам остался наверху.
Три ступеньки вниз. Колька приставил ногу и чётко отрапортовал:
- Юнга Пищенко прибыл по вашему приказанию!
- Вольно!
Николка увидел сидевшего у маленького столика Шварца и ещё какого-то офицера.
Возле небольшого окошка стоял Александр Маврикиевич Берг.
- Садись, - послышался голос командира редута.
Колька осторожно присел на стоявший у входа походный стул.
- Ты Пищенко Николай, сын бомбардира Тимофея Пищенко, убитого врагом во вторую бомбардировку?
- Так точно я, ваше благородие, - попытался было вскочить Колька, но голос лейтенанта остановил его:
- Сиди!.. Дальше: ты находился на четвёртом бастионе с октября месяца прошлого года в вестовых у командира батареи Забудского?
- Я… - удивлённо проговорил мальчик.
- Ты был при отцовом орудии прошедшую осень и зиму?
- Я, - ничего не понимая, отвечал Колька.
Шварц повернулся к сидевшему рядом с ним офицеру и сказал:
- Вот-с, господин лейтенант, - это он самый и есть.
Тогда незнакомый офицер встал, подошёл к Бергу, пожал тому руку и негромким красивым голосом сказал:
- Благодарю вас, Александр Маврикиевич. Мне будет приятно доложить их благородию вице-адмиралу Новосильскому, что мальчик отыскан. - И, повернувшись к Кольке, офицер продолжал: - Лейтенант Забудский представил сына матроса 2-й статьи 37 экипажа Пищенко Николая к награде. И вот положенный начальством георгиевский крест месяц как разыскивает своего хозяина…
Подойдя вплотную к вытянувшемуся мальчугану, он негромко добавил:
- Поздравляю, Николка! - и поцеловал его в лоб. …А под вечер группу матросов Шварц-редута, представленных к награде, выстроили за небольшим скатом у офицерской землянки.
На редут прибыл один из храбрейших сподвижников Нахимова князь Васильчиков, сопровождаемый группой офицеров, среди которых Колька узнал виденного утром лейтенанта с четвёртого бастиона.
Прозвучала команда:
- Равняйсь! Смирно!
Генерал соскочил с лошади и, подойдя к строю, слегка нараспев сказал:
- По поручению главнокомандующего я прибыл вручить награды отличившимся в последних боях. Геройские подвиги ваши выше всяческих похвал и наград, а они ордена и медали - лишь знаки, дабы отличить вашу особенную службу. Поздравляю вас, храбрецы!
Прокатилось «ура!» Адъютант князя развернул приказ о награждении и стал зачитывать фамилии. Генерал вручал ордена и медали.
Когда дошла очередь до Кольки, знакомый офицер наклонился к Васильчикову и что-то зашептал ему. Тот улыбнулся и, когда адъютант произнёс фамилию «Пищенко», князь громко сказал:
- Юный бомбардир за славные действия на четвёртом бастионе награждён командованием георгиевским крестом. Сын матроса не уронил честь и славу отцову и пронёс храбрость убитого в сердце своём. Благодарю за добрую службу Отечеству!
Нужно сделать два шага вперёд, но ноги словно занемели! Наконец, Колька оторвал от земли тяжёлые сапоги и приблизился к генералу. Он почти не понимал, что происходит, и видел впереди лишь зелёное сукно мундира с блиставшими на нём пуговицами.
Князь надел орден, наклонился к мальчику и по-русски три раза поцеловал его.
Уже поворачиваясь кругом, чтоб вернуться в строй, Колька увидел радостно горевшие глаза своего командира лейтенанта Шварца.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Ватерлоо» не состоялось. Смерть Нахимова. Кок становится бомбардиром. Редут не сдаётся! Падение Малахова кургана. «Отдалённому потомству…»
Прямым попаданием снесло землянку кока Ерофеича, и он перебрался в фурлыгу Ковальчука и Кольки. Несколько взмахов сапёрной лопатой - и в землянке появилось ещё одно углубление-лежанка.
Места для Ерофеича больше, чем предостаточно!
- Много ль ему надо, - шутил Степан, - кок наш, словно гусеница, весь в растяжку.
Ерофеич отмалчивался и поглядывал вверх, стараясь сквозь узкий лаз увидеть, что делается на редуте. Его жилистая шея тянулась в направлении выхода.
- Этак ты и бонбу сюда притянешь, - засмеялся Колька. Уж больно смешным показался ему насторожённый вид Ерофеича. - И нихто тогда не узнает, пошто мы побиты.
Кок ему ничего на это не ответил, а только сказал задумчиво, как бы про себя:
- Пелисье ноне как-то по-дурному горланил - неначе быть штурму. Птица он научная, беду за версту чует.
- Тут и без Пелисье твоего ясно, кричи не кричи: наступлению быть непременно.- Ишь, как шпарит бусурманин!
Весь день не прекращалась бомбардировка. Лейтенант Шварц, спрятавшись за бруствер, в подзорную трубу наблюдал за Малаховым курганом. Но разглядеть что-либо удавалось с трудом. Почти весь Малахов заволокло дымом: сквозь редкие просветы были видны развороченные блиндажи и землянки, сорванные с лафетов стволы. Полуразрушенную башню Корниловского бастиона лизали языки пламени - горели туры.
