Берг пожевал ус и утвердительно кивнул головой.

- Не дай бог, прорвутся грунтовые воды или француз даст встречный взрыв, тогда всё пропало.

И с этим Берг согласился.

- Действуй, Фёдор Иванович, - оказал он и повернулся к Ковальчуку с Колькой. - Поспешите выбраться отсюда, голубчики! - И снова Тимохину: - Да и нам пора.

К выходу пробирались вчетвером. Впереди шёл унтер, за ним - Берг. Они ступали уверенно и смело, видно, не один десяток ходок сделали по подземелью. Ковальчук и Колька порядком отстали, но вскоре и они выбрались в галерею. Здесь можно было идти не сгибаясь, зашагали быстрее. «Умудрённый опытом», Колька удачно миновал выбоину с водой и, привыкнув к темноте, уверенно обходил завалы. Мимо них то и дело протаскивали минные тележки с землёй. Работа в подземелье шла полным ходом, пробегали минёры, сменявшие друг друга. Но вот впереди показалось светлое пятно.

- Выход! - громко сказал Колька. Теперь можно было и не сдерживать своих чувств, французы были далеко.

В первую минуту солнечный свет ослепил мальчика. Ему даже на секунду показалось, что сейчас ночь. Парнишка закрыл глаза, а когда открыл их, увидел улыбающиеся лица Берга, Тимохина, Ковальчука. Они улыбались зелени, теплу, солнцу. И казалось, что солнце тоже улыбается, радуясь за людей.

- С подземным крещением! - поздравил парнишку Берг. - Понравилось в аду?

- Ага!

А Ковальчук уточнил:

- Сущий ад. Чисто в преисподней.

- Могила! - подтвердил Тимохин.

К подземному входу стали подкатывать бочки с порохом, видно, Берг успел распорядиться.

- Устроим французам камуфлетик, - подмигнул Тимохин.

- Мельниковский? - спросил Ковальчук.

- Наподобие.

Бочки с порохом одна за другой исчезали в зияющей пасти. Колька представил себе, как минёры сейчас волокут их по галерее, тужась и ругаясь вполголоса, воюют с грязью, мраком, духотой. Прав был Ковальчук, когда говорил: «Под землёю ещё тяжелее приходится».

- А когда взрывать будут, ваше благородие? - спросил Пищенко у Берга.

- Взрывать? - инженер задумался. Затем поманил к себе Кольку и тихо спросил: - А язык за зубами держать можешь?

- Клещами не вытянете!

- Побожись!

- Вот вам хрест, - побожился Колька, - да я…

- Будет! Верю. Должно быть, завтра к полудню управимся. Управимся, Фёдор Иванович?

- Управимся, - подтвердил унтер-офицер. - К полудню должны. …К полудню следующего дня Колька уже был у подземного входа. Тут же находились Берг, Шварц, Тимохин и много других незнакомых парнишке офицеров. Минёры и солдаты один за другим покидали галерею. Было ясно, что готовится взрыв.

Поручик Берг задумчиво говорил командиру редута Шварцу:

- А что если французы унюхали взрыв и убрали батарею?

- Не может быть, - горячо утверждал Шварц, - доподлинно установлено, что за последние сутки никаких передвижений в стане неприятеля не было. Сигнальщики заметили б.

- Могли ночью, тихонько…

- Надо проверить, - подумав, оказал Шварц, - вызовем огонь на себя.

- Только так, - согласился Берг.

Шварц оглянулся и увидел Пищенко.

- Николка! - позвал он парнишку.

- Слушаю, ваше благородие.

- Прапорщика Тополчанова ко мне. Знаешь, где находится?

- Так точно, ваше благородие! - выпалил Колька и бросился выполнять приказание.

Прапорщик Фёдор Тополчанов явился немедленно. Он хотел было отрапортовать о своём прибытии, но Шварц перебил его.

- Видите эту высотку, прапорщик? - лейтенант показал в сторону противника. - Там пятьдесят третья батарея французов.

- Так точно. Вижу.

- Пару бомб сумеете положить в цель?

- Так точно.

- Действуйте!

Жерла полевых орудий уставились на высоту. Лейтенант Шварц в подзорную трубу видел, как там разгуливают французские солдаты. По обмундированию лейтенант определил, что это зуавы. Одеты они были как для парада: синего сукна куртка, вышитая разноцветными шнурками, алые широкие шаровары, суживающиеся ниже колен, ярко-красная феска с синей кистью.

Уже одно то, что зуавский полк находился невдалеке от Шварц-редута, говорило о многом. Там, где появлялись зуавы, жди близкого штурма. «Блудные сыны всех восьмидесяти шести департаментов Франции», как их обычно называли, были дерзки и смелы.

Шварц поднял руку. Прапорщик Фёдор Тополчанов внимательно следил за ним.

- Огонь! - рука опустилась.

И тотчас пушки выбросили бомбы на высоту. Один за другим послышались четыре взрыва. Противник как будто только и ждал этого. Последовал ответный огонь.

Заговорила французская батарея. Шквал огня обрушился на редут.

«Батарея на месте!» - радостно подумал Шварц. В эту же секунду раздался страшный взрыв, и высота спряталась в густой пыли и дыму. Пороховые бочки под землёй сделали своё дело.

Когда дым рассеялся, Шварц в подзорную трубу увидел покорёженные лафеты и трупы волонтёров. Пятьдесят третья французская батарея перестала существовать, и «блудных сынов всех восьмидесяти шести департаментов» стало на несколько сотен меньше.

Камчатский люнет только что отбил очередную атаку. Ещё догорали туры и бочки, укреплявшие вал, ещё не унесли раненых, а рыжеволосый бомбардир Семён Горобец уже разжигал свой легендарный самовар.

О самоваре ходили разные истории: рассказывали, что Семён отбил его у французов в одну из вылазок. И что из этого самовара сам французский главнокомандующий Пелисье чаи распивал. А ему он достался от самого короля Франции. А потом полковой грамотей, писарь Иванчук, опровергнул эту легенду. Он сказал (а он в свою очередь узнал это от командира люнета), что французский король из самовара чай не пьёт. И не только не пьёт, но даже, может быть, не знает, что такое самовар и что такое чай.

Матросы поверили писарю, хотя и называли его в душе крючкотвором и чернильной душой. Они поверили ему, потому что и сами вспомнили, как однажды захватили в плен французского солдата и хотели напоить его чаем из самовара. И как пленный затрясся от страха, когда увидел самовар. Он думал, что это какое-то новое русское оружие и русские хотят испытать его на нём. И очень удивился потом, что из этого хитрого приспособления только пьют чай. У них во Франции такого не увидишь…

Хоть и не был самовар Горобца королевским, но от этого открытия достоинства самовара вовсе не поблёкли в глазах солдат и матросов, и он по-прежнему пользовался всеобщей любовью. Горобец (он стал хозяином этого самовара) постоянно ухаживал за ним и разжигал его после каждой атаки или бомбёжки. И на монотонную песнь надраенного красавца собирался служивый люд.

Вот и сейчас бомбардир, присев на корточки, подкладывал угли, а его небритые щёки раздувались, словно меха. Рядом - Максимка Рыбальченко. Он - старожил люнета. Мальчуган здесь уже более двух месяцев, а для Камчатки это огромный срок! Орудийная прислуга и пехотные части тают здесь, как крымские речушки летом. Но мальчику и его орудийному везёт: у Максимки незначительные царапины, Горобец отделался лёгкой контузией.

Камчатский люнет находился впереди Малахова кургана на небольшом холме.

Выдвинутый под самый нос англичанам и французам люнет при случае штурма Малахова кургана защищал его со лба.

Противник постоянно обстреливал холм, на котором шло военное строительство. Но, несмотря на жесточайшие бомбардировки, Камчатский люнет был возведён.

Максима перевели сюда вместе с орудием Семёна Горобца, того самого рыжего матроса, который в первую бомбардировку на Малаховой кургане поведал ребятам о Петре Кошке, а потом не раз выпроваживал Максимку с бастиона. Судьба снова свела их. Теперь Семён был уже бомбардиром и охотно взял Рыбальченко к себе в номерные. Тем более, что награда самого Павла Степановича внушала невольное уважение.