— Я была не одна.

— Да, но ту спящую девушку я тогда не заметил.

— Я не о ней… У вас никогда так не случалось, что вы думали о чем-то важном-важном, и казалось, что рядом кто-то есть… совсем рядом?

— Простите, если оторвал вас от хороших мыслей, — сказал я, — вы правы. Иной раз так хочется, чтобы все, о чем думаешь, сбылось…

Она молчала. Было холодно, но на лицо Ирины, казалось мне, все еще падает тот красноватый отблеск.

— И что же? — внезапно спросила она.

— Анализы, которые нам необходимы… — начал было я.

— Анализы? — переспросила Ирина. — Да, конечно. Я все поняла. Хорошо. Это все?

— Да, — недоуменно ответил я, — это все. Еще раз простите.

Она кивнула, повернулась и молча пошла к палатке. Ни разу не обернулась. Приподняла полог. Узкий светлый прямоугольник возник на желтом от лунного света снегу и исчез.

…Через три дня анализы, сделанные Ириной, подтвердили высокую крепость наших пород. Мы получили также все данные об их напластованиях. Только тогда я решился рассказать о нашем замысле Павлу Харитоновичу Трифонову. Он ничего не слышал раньше о штанговом креплении. Попросил дать прочесть те самые статьи. Прочел на следующий же день. Мы договорились, что я в виде опыта попытаюсь установить одну такую штангу, а после этого уже подниму вопрос о новом методе перед руководством комбината. Мы еще некоторое время не расставались, после того как разговор был закончен. Я смотрел в глаза Трифонову, и он внимательно глядел на меня. В те минуты я мысленно спрашивал его: «Стоит ли начинать все это старый друг? Я ведь и сам не уверен в успехе. Мне просто страшно подумать, какие, наверное, придется приложить усилия, чтобы убедить все вышестоящие инстанции, начиная с дирекции комбината, разрешить нам этот эксперимент. Но что делать? Спокойно наблюдать, как. простаивают рабочие? Как нарушаются все планы строительства туннеля? Ты когда-то сказал, старик, что я с бою взял тот, такой трудный год жизни. Что же мне делать теперь? Уйти в кусты?»

«Не знаю, парень, не знаю, — казалось, отвечал мне Трифонов. — Я не инженер. Я старый горняк, но моих знаний не хватит, чтобы решить это дело. В статьях описано все убедительно. А как выйдет на деле, не знаю. Пробуй. Пробуй, не бойся! Смириться с тем, что происходит, нельзя».

…В установке одной штанги там, где требовались десятки, не было, конечно, никакого практического смысла. Но меня обуял дух нетерпения. Мне надо было увидеть, именно увидеть собственными глазами, как все это делается.

Мы решили так: пока не предавать все это широкой огласке, попробовать сперва установить штангу, пригласить в туннель Кондакова и тут, на месте, поделиться с ним нашими планами.

Пока только три человека знали о новом проекте: Орлов, Трифонов и я. Кое-как, самыми кустарными средствами, мы изготовили одну штангу, и в очередную ночную смену Орлов распорядился пробурить в своде отверстие в метр глубиной.

Я видел, с каким недоумением выполнил его указание бурильщик. Еще с большим недоумением наблюдал он за тем, как принесли в штольню кусок железа, расщепленный с одного конца, как вставили в щель клин из мягкой заклепочной стали и Орлов приказал двум подсобным рабочим подняться на деревянный помост и кувалдами забить штангу в отверстие, клином вверх. После того как на конец выступающей из отверстия штанги была насажена шайба, а затем плотно прикручена гайка, мы' постояли несколько минут, задрав вверх головы, любуясь делом своих рук.

На другое утро я позвонил по телефону Кондакову и попросил его приехать. Через час он появился у меня в конторе.

Я долго обдумывал, с чего начать разговор. Я слишком хорошо знал характер этого человека, чтобы начать с пересказа прочитанных мною статей. Я чувствовал внутреннее недоверие Кондакова к теории, ко всему тому, что еще раньше, до него, Кондакова, не было воплощено в жизнь, не стало повседневной практикой. Поэтому я решил сделать ставку на неожиданность, на чисто зрительный эффект. Ничего не объясняя Кондакову, я повел его в штольню. Когда мы дошли до первого незакрепленного участка, я остановился и сказал:

— Вот что, Павел Семенович, так дальше жить мы не можем. Цемента нет по-прежнему…

Кондаков не дал мне договорить.

— Ты что из меня жилы тянешь? — отмахнулся он. — Ну нет ответа из главка, нет, понимаешь?

Он уже повернулся, чтобы идти к выходу.

— Павел Семенович, — сказал я как можно мягче и вкрадчивее. — Есть одна возможность… Мы можем обойтись даже наличным поступлением бетона, не сворачивая строительства. Мы даже можем завершить его досрочно. Давайте поднимемся наверх…

Я направил свет шахтерской лампы туда, на гайку.

— Ничего не вижу! — раздраженно произнес Кондаков. — Да в чем, наконец, дело, я тебя спрашиваю!

— Это штанга, понимаете, штанга! — сказал я, продолжая освещать свод туннеля своей лампой. — Такие штанги могут надежнее всякого бетона держать породу.

Я умолк, чувствуя, что мои слова звучат по меньшей мере неубедительно…

— Ты, что, Арефьев, в уме? — спросил Кондаков. — Прилепил какую-то гайку к породе и думаешь ею свод держать?

— Павел Семенович, выслушайте меня! — почти умолял его я, беря Кондакова за борт кожаного пальто. — Это не просто гайка. Это штанга, которую мы забили в отверстие, штанга с клином. А гайка лишь закрепляет штангу в породе, прижимает ее. Намертво. Таких штанг нужно установить не одну, конечно…

Кондаков резко повернулся и быстро пошел к лазу. А я почти бежал за ним и говорил:

— Павел Семенович, дослушайте же до конца! Это не я выдумал. Этот метод описан в технических журналах. Вы можете сами все это прочесть. Пишет инженер, кандидат наук… Там есть доказательства, ссылки на зарубежный опыт, расчеты… Хотите, я принесу вам эти журналы? Есть и заграничные источники…

Кондаков внезапно остановился и повернулся ко мне.

— Послушай, Арефьев, — угрожающе начал он, — ты мне этим зарубежным опытом не тычь! Они там невесть что наворотят, их конкуренция вынуждает, кризис, понял? А у нас система плановая, централизованная, ты это учти. На низкопоклонстве люди постарше тебя шею себе сворачивали. Если и надо чего оттуда перенять — есть люди наверху, поумнее нас, разберутся. Ты что же думаешь, если какой-нибудь кандидатик статейку тиснул, так это для нас закон? Ему, кандидатику, надо свое звание оправдать, вот он сидит и прожекты сочиняет. Может, он производства-то и не нюхал! А ты…

Он махнул рукой и стал спускаться.

— Павел Семенович! — крикнул я уже с отчаянием.

Кондаков даже не обернулся. Вскоре он скрылся в полумраке,

…Вечером, когда я сидел и обдумывал проект письма в защиту штангового крепления, ко мне пришел Григорий. По лицу его я понял, что он очень взволнован.

Некоторое время Григорий молча шагал по комнате, потом остановился передо мной и сказал:

— Собственно, мне надо было бы побыть одному… Обдумать. Но я сейчас не могу быть один. Вот!

Он так торжественно и категорически произнес это «вот», точно завершил какой-то спор со мной.

Я молчал, понимая, что через минуту-другую Григорий сам расскажет, в чем дело. Но это произошло'не сразу. С шумом отодвигая от стола стул и усаживаясь на него, Григорий сказал:

— Скажу тебе откровенно, Андрей, между нами были размолвки, и, может быть, ты теперь не очень склонен выслушивать мои душевные излияния. Эта глупая история со статьей… Ну, наверное, я был тогда не прав. Ну вот, видишь, я признаюсь. Хочу, чтобы между нами было все, как прежде… Иначе мне трудно будет сказать то, что я хочу…

Он вытащил из кармана измятую пачку «Беломора», спички, долго перебирал их в коробке, но, видимо, так и не нашел целой.

— У тебя есть спички? — неуверенно спросил он.

— Нет. Сколько раз я тебе советовал не класть в коробку обгорелые спички!

Григорий швырнул коробку на стол, взял в рот незажженную папиросу, вынул ее, сломал, бросил и сказал:

— Месяц назад я бы не задумываясь рассказал тебе все. Но теперь… Мы по-прежнему друзья, Андрей?