Передавая мне свои расчеты, нормировщик сказал:

— Ну, у вас дело обстоит благополучнее, чем на западном. Там такое наворотили…

Я так и вцепился в нормировщика, стремясь вытянуть из него все, что он знает о западном участке.

— Если бы они по своим нормам работали, то весь годовой фонд зарплаты за полгода съели бы, — чуть щуря глаза, сказал нормировщик.

Я ничего не понимал.

— Эх, молодой человек! Не зря первые дни строительства иные хозяйственники «золотыми» называют. Ни тебе нормировщиков, ни бухгалтеров… Своя рука владыка…

И я понял. Крамов, пользуясь «золотыми» днями, установил заниженные нормы, и рабочие, получая большие деньги, не щадили своих сил. А вот теперь, когда были введены правильные нормы, его проходка сразу замедлилась.

Это открытие ошеломило меня. Как просто все разъяснилось! Значит, дело не в том, что я плохой организатор, не в том, что Крамов владеет какими-то особыми секретами воздействия на людей. Все проще, элементарнее, грубее.

Я поехал в комбинат, чтобы выяснить, почему же дирекция допускала работу на одном строительстве по разным нормам.

Но по дороге произошла встреча, которая дала моим мыслям несколько иное направление.

Мне пришлось идти мимо знаменитой «шайбы». Из двери не столько вышел, сколько вывалился пьяный молодой парень.

Конечно, в этом не было ничего неожиданного: в здешних местах люди пьют много. Но юноша показался мне знакомым, хотя я и не мог вспомнить, где встречался с ним.

Он был в резиновых грязных сапогах, в порванной на локтях спецовке.

Когда мы поравнялись, я узнал этого парня.

— Зайцев! — крикнул я.

Парень остановился и посмотрел на меня ленивым, безразличным взглядом.

Ну конечно, это был Зайцев! Тот самый Зайцев, который приходил к Крамову проситься на работу. Но как он изменился за эти месяцы! Раньше это был молодой белесый парень с веснушчатым лицом, весь какой-то солнечный, задорный. А теперь передо мной стоял грязный, всклокоченный человек с тяжелым, сумрачным взглядом.

— Что с тобой, Зайцев?! — воскликнул я. — Почему ты такой?

— Какой это такой? — вызывающе ответил Зайцев, чуть кривя свои обветренные, потрескавшиеся губы. Конечно, он не узнал меня.

— Ведь мы знакомы, — настаивал я, заслоняя Зайцеву дорогу. — Помнишь, ты приходил работу у Крамова просить? Помнишь? «Я на новое хочу, учиться хочу!» Помнишь? Ведь это твои слова!

Какое-то неуловимое, злое выражение промелькнуло в настороженных глазах Зайцева.

Он пробурчал:

— Ну, помню. И что дальше?

Вопрос был поставлен прямо. Я не нашелся что ответить.

И все же попытался расспросить его:

— Как ты устроился? Кем работаешь?

Он ответил ругательством.

Но я уже не мог отпустить от себя Зайцева.

— Послушай, — сказал я, — что с тобой случилось? Был парень как парень… Ты у Крамова сейчас работаешь?

Зайцев резким движением плеча отстранил меня, но тут же передумал, прищурил глаз и сказал:

— Побеседовать охота? Что ж, поставь сто граммов, «шайба» рядом…

Я пошел с Зайцевым и «шайбу». Я видел, что сейчас это единственный способ удержать его.

Зачем мне это было нужно? Почему я пристал к Зайцеву? Не знаю. И тогда не знал. Попросту меня поразила крутая перемена в человеке.

Мы пробыли в «шайбе» около часа. Я расстался с Зайцевым в плохом настроении. Несмотря на обещание Крамова, он так и остался чернорабочим. Поставили временно и… забыли о нем.

В этом не было ничего исключительного. Чернорабочие, или, как у нас теперь принято говорить, разнорабочие, нужны на любом строительстве. Но меня поразило, как это отразилось на Зайцеве, поразила перемена, происшедшая в нем.

Когда вам говорят, что кто-нибудь умер, вы реагируете на это совсем не так, как если бы человек погиб на ваших глазах. Сравнение, может быть, не вполне подходящее, но в нем есть доля истины. Я вдруг почувствовал ответственность за судьбу этого парня. Мне запомнились его слова: «Поработаю на практике, потом на курсы пойду!» Ведь он в большую жизнь рвался, этот парень!

А теперь в нем что-то сломалось… Я не мог равнодушно видеть это и уговорил Зайцева прийти ко мне завтра на участок. Во мне еще не созрело решение, что делать, на какую работу предложить ему перейти, но я знал — в таком состоянии Зайцева не оставлю.

Время было уже позднее, разговор с Зайцевым задержал меня, и на комбинате я не застал никого из начальства.

Я вернулся на участок. Светлана уже спала.

Утром меня разбудил стук в окно. Я высунулся и, к своему удивлению, увидел Зайцева.

Сегодня он был в чистой спецовке. Помятое лицо его носило следы вчерашней выпивки, но держался он бодро.

Я вышел из барака и сказал, что не ждал его так скоро и еще не успел подыскать для него подходящую работу на нашем участке.

— Да нет! — махнул рукой Зайцев. — Я не за этим пришел. Меня уже перевели на новую работу.

Я был в полном недоумении. Что же могло произойти за одну ночь?

А произошло вот что.

Расставшись со мной, Зайцев вернулся на свой участок. Разговор со мной подогрел Зайцева. Распаленный, озлобленный, он ворвался к Крамову и потребовал перевести его на другую работу.

Крамов ответил резко и велел Зайцеву убираться вон из его комнаты и, если хочет, вообще с участка. Тогда Зайцев сказал, что видел меня, что я обещал ему найти работу на восточном участке.

После этого, если верить Зайцеву, Николай Николаевич сразу изменил тон, рассмеялся, похлопал Зайцева по плечу и сказал, что никому не позволит переманивать рабочих, даже мне, его лучшему другу. Тут же он предложил парню учиться на шофера, вызвал шофера грузовой машины и приказал ему в трехмесячный срок подготовить Зайцева к испытаниям на получение водительских прав.

Рассказ Зайцева почему-то неприятно подействовал на меня. Почему Крамов проявил такую поспешность? Но, так или иначе, Зайцев был счастлив. И я тоже, Я поздравил парня и простился с ним.

Однако я не забыл о Зайцеве. У меня были свои планы. И я решил посоветоваться со Светланой.

Она встретила мой рассказ довольно равнодушно. Но когда я изложил разговор Зайцева с Крамовым, Светлана вдруг заинтересовалась, как-то зажглась внутренне и воскликнула:

— Надо что-нибудь сделать для парня! Только что?

И тогда я развернул перед ней свой план — помочь Зайцеву подготовиться к экзаменам в горный техникум.

— Если бы нам с тобой покрепче взяться и подготовить его по математике и русскому… — нерешительно предложил я.

Светлана тотчас же с радостью согласилась. Правда, спустя минуту она спросила с сомнением в голосе:

— Но ведь этот Зайцев живет за восемь километров от нас?

— Он будет приходить к нам два раза в неделю.

— И делать по шестнадцати километров в день?

— Будет делать.

После этого я рассказал Светлане историю с нормами у Крамова. Как ни удивительно, она обрадовалась так, будто я сообщил ей приятную новость, будто эта новость разрешила какие-то ее сомнения.

Светлана поцеловала меня в лоб, взъерошила волосы и сказала весело:

— Вот видишь! А ты из этого Крамова бога себе создал, кумира какого-то!..

С большим волнением ждал я подведения итогов за очередную неделю. Ведь теперь западный участок работал по тем же нормам, что и наш. В комбинате меня заверили, что ко мне претензий нет, что Крамов получил замечание за произвольное завышение расценок и теперь оба участка работают в равных условиях.

И вдруг неожиданность. На субботнем подведении итогов выяснилось: западный участок, который в прошлую неделю дал проходку на тридцать процентов ниже нашей, теперь снова, работая уже по новым нормам, вырвался вперед, обогнав нас на два и три десятых метра!

Я совсем упал духом. Очевидно, тягаться с Крамовым было бесполезно. Он талантливый организатор и отличный специалист. Я должен учиться у него — долго, скромно, терпеливо.

Но, несмотря на этот сделанный мною горький вывод, отношение мое к Николаю Николаевичу стало медленно, почти незаметно меняться. Почему же, почему? Иной раз я ловил себя на том, что, завидя Крамова, уже не стремлюсь, как прежде, подойти к нему, не спешу поделиться с ним своими радостями и заботами.